Ромка
Я мечтал. Мечтал обо всем: и о том, что стану космонавтом, и о том, что научусь самостоятельно летать (потом я узнал, как называется это слово – левитировать), а когда мне было восемь лет, написал папе и маме такое письмо:
«Здравствуйте, дорогие папа и мама! Я живу хорошо. Учусь тоже хорошо. (Так я всегда начинал свои письма).
У меня появился новый друг в классе. Он очень хороший мальчик, собирает марки. Папа, можно я с ним обменяюсь? Бабушка говорит, что я ничего не должен делать без твоего разрешения, потому что ты мне покупаешь марки.
Я уже решил, что буду дрессировщиком тигров и львов. Я уже дрессирую куриц – мне бабушка разрешила. Я выбрал себе две курицы и назвал одну Кики, другую Гиги. Кики более умная, когда я зову, она первая подбегает, чтобы получить угощение. Петру Даниловичу не нравится, что я кормлю кур, а его отгоняю. Он все время хочет напасть на меня и клюнуть. Папа, я все время его дразню, как ты: «Петр Данилович Кекур – покровитель местных кур!», но он не кукарекает,¸как у тебя.
Мама, когда у меня будет день рождения, я хотел бы получить в подарок медвежонка. Только настоящего! Помнишь, мы были на юге и видели одного дядю с медвежонком?
Крепко вас целую. Воля».
Через месяц пришло письмо от мамы, охладивший мой пыл. Она сетовала, что голова ее сына занята «глупостями» - это про медвежонка, и что мне нужно учиться. Письмо было коротким и небрежным. Еще ребенком я понял, что мама совсем не понимает меня и что безумные фантазии надо скрывать. И я скрывал, и до тридцати лет благополучно жил по такому принципу. И вроде бы привык. Но та, которая до свадьбы позволила себе реплику «мне на все фиолетово», содрогнувшую мой слух, то есть моя жена – Галка, однажды выдала еще одну фразу: «Ты мне не нужен». Эта фраза хлестнула по мне, сразу расколов жизнь на «до и после».
Другой на моем месте, может быть, полез бы разбираться с женой или даже, разорвав халат, надавал бы ей пощечин и наставил бы синяков, но я был не такой. Обвиняя во всем себя, потому что считал себя умнее, я ушел. Мне кажется, что Галка даже опешила. Вполне возможно, что это был тактический ход с ее стороны с целью моего воспитания, потому слышал, как за закрытой дверью она плакала навзрыд и вполне естественно. Тот рыдающий человек был далек от «фиолетовой» шелухи. Я знал, что стоит мне повернуть ручку двери и войти, то все вернется на круги своя, но вместо этого я сделал первый шаг вниз. Этот шаг был из-за гордости и обиды, второй – от нерешительности, третий – уже по инерции двигаться по выбранному направлению, потом последователи еще шаги. Уверен, что жена смотрела в окно, но спрятавшись за свой «Азимут» (рюкзак, с которым я только однажды ходил в горный поход), я решительно проделал путь от подъезда до арки соседнего дома. Если бы в этот момент меня догнала бы Галка, то я бы вернулся тотчас, потому что все еще любил ее. Но она позволила уйти. Подошедший к остановке автобус, не дав мне опомниться, увез к трем вокзалам. Там в авиакассе я купил билет в один конец до Красноярска.
«Неужели это я? Неужели я куда-то лечу? Это не сон?» - думал я периодически открывая глаза в самолете. В иллюминаторе по-прежнему светило розовое солнце. Оно не хотело заходить – мы летели на восток. Мой сосед – мужчина средних лет, увидев меня бодрствующим, заговорил:
- Турист?
- Да нет… не совсем.
- Что значит не совсем?
- Трудно объяснить.
- Если трудно – не объясняй.
Я замолчал и вновь прикрыл веки, полагая, что диалог закончен. Не тут-то было. Сосед теперь считал себя вправе донимать меня разговорами. Постепенно я сдался и немного рассказал о себе.
- Так ты, значит, в Тунгусский заповедник направляешься?
- Ну да. У меня там друг… то есть одноклассник работает.
Я умолчал, что последние сведения об этом однокласснике у меня были почти пять лет назад.
Мой собеседник призадумался.
- Ну, если так, то все путем. Просто ежели разрешения нет…
- Что, какие трудности?
- Чудак-человек! Туда просто так не попасть. За два-три месяца надо получать разрешение. Ну, ты, конечно, списался с ним?
Я не ответил, потому что вновь задумался: «А что, если Витька там уже не работает?».
- Не горюй! Скажи спасибо дяде Толе!
- Какому дяде Толе?
- Да мне, чудак! Я и есть дядя Толя. А тебя как величать?
- Владимир Константинович.
- Вот что, Володя. Считай, что тебе повезло. Я имею кое-какое отношение ко всему этому. Организуем!
После такого обещания я немного расслабился и даже позволил себе выпить с дядей Толей «за меня», «за дядю Толю», «за заповедник»… Это незамедлительно привело к провалу в памяти, потому что опыта у меня к таким делам никакого. Коньяк «подкрался» незаметно: еще минуту я был трезв и адекватен, а в другую - меня затошнило, и «уволокло».
Выводили меня из самолета дружно, гурьбой, впрочем, весь мир в тот момент для меня двоился. Это еще помню. Еще остались какие-то фрагменты в памяти: как тащили, усаживали, укладывали, куда-то везли, как дрова. Потом - сразу утро, а может быть, день, а может быть утро другого дня – мне впрочем, все равно было. Очнулся в постели абсолютно голым, в небольшой комнатке на солдатской панцирной кровати, в ногах - эмалированный тазик, в углу – мой рюкзак.
Первая мысль «я в вытрезвителе» ушла, как только я взглянул в окно. На улице стояли двое, в одном я узнал дядю Толю.
- А-а-а, проснулся? – обратил на меня внимание дядя Толя, как только я присоединился к ним. – Сейчас покормим.
За столом дядя Толя неожиданно предложил мне поработать в заповеднике помощником лесничего.
- Поживешь с месяц- другой – посмотришь, а вдруг понравится?
- А вы-то кто, дядя Толя?
-Я-то? Директором лесхоза буду.
- Ну, вы, наверное, знаете моего одноклассника? - я назвал имя и фамилию.
Дядя Толя рассмеявшись, заметил, что всех своих подчиненных величает только по имени. Мне бы насторожиться в этот момент, но я еще не справился со своим прежним состоянием. Поэтому согласился на его уговоры. С другой стороны, мог ли я поступить иначе, ведь денег у меня почти и не осталось.
На внедорожнике он повез меня в лесничество. Когда машина проезжала указатели, я забеспокоился, ведь то, что я прочел, вовсе не значило Тунгусский заповедник.
- Вот что ты и хотел - Туруханский заказник!
Мне хотелось двинуть по его довольному лицу.
- Но мне же надо в Тунгусский!
Дядя Толя сделал удивленное лицо.
- Нет, ну ты подумай, сам бормотал невесть чего, а теперь, скажешь, я виноват?
Ну, правильно сам напоил, теперь можно все свалить на невязавшего лыком человека?
С ним спорить было бесполезно. Потом он познакомил меня со стариком Архипом. Мне стало все понятно. Деду за семьдесят, помощников раз-два и обчелся, а площади - несколько тысяч гектар. Но я не поднял скандала – смирился.
Прошло несколько дней. Если исключить дискомфорт в ноющих мышцах, мне стала нравиться эта работа. Как ни странно, я не очень тяготился возложенными на меня обязанностями. Тайга приняла меня, жалела. Не было случая, чтобы я замерз, промочил ноги или был кем-то напуган. Правда, вначале меня везде водил лесничий, обучая премудростям своей работы. Про себя я называл его «дедом». Он был мне симпатичен своей добротой, своей мудростью и натуральностью. Да, то, что мне всегда претило в городе – фальшь во всем (и во мне в том числе), тут этого не было вовсе. Душа пела с утра до вечера. Однако эйфория неожиданно закончилась. На седьмой день у меня поднялась температура и я слег. Дед отпаивал меня травяными чаями, а я беспрерывно кашлял. Кашель все усиливался, и казалось, шел из кишок. Я решил, что заканчивается моя жизнь на этой земле. Вместе со слюной выходили желтовато-коричневые хлопья и даже кровавые.
«Неужели туберкулез?» - думал я.
Но дед был на удивление спокоен: «Это легкие твои чиститься стали».
Дни проходили тяжело, и я потерял им счет. Однажды приехал дядя Толя - Анатолий Владимирович. Я отнесся к нему равнодушно. А он был, как всегда подвижен и бодр, несмотря на комплекцию и возраст.
- А-а-а, Володька! Приболел что ли? Ну, брат, тебе болеть уже и не нужно.
- Что значит: не нужно?
- Считай, что ты заново родился.
Мы с дедом переглянулись в полном непонимании.
Дядя Толя вынул газету и зачитал, что такого-то числа разбился самолет, следующий курсом «Красноярск-Ванавара».
- Трагично, конечно, но я-то тут причем?
- Да если бы ты, Володька не встретился со мной и не напился, как свинья, то полетел бы на том самолете к своему другу. Понял?
- Понял. Но может быть, что я полетел бы на другом самолете?
- Тю! Наши самолеты летят по своему расписанию – раз в неделю. Уразумел?
Я задумался: неужели я избежал смертельной опасности только для того, чтобы здесь выкашлянуть всю свою жизнь?
Погостив, он уехал, а я, как ни странно, почувствовал, что дело идет на поправку. Кашель урежался. Я все больше времени проводил на ногах. Случайно обнаружив в кармане куртки пачку сигарет, я отметил, что меня совсем не тянет закурить. Я брал сигареты в руки, нюхал и смотрел на них с удивлением. И вот тогда я вышел во двор и почувствовал вкус этого воздуха, этой природы – одним словом, вкус жизни.
В этот день я встал на лыжи и отправился в обход. Весна! Жить хочется! С возвышенными мыслями я легко катил между деревьев. Вдруг впереди показалась черная гора. Я сделал еще два маха палками – от горы отделилась горка поменьше и заковыляла ко мне – медведи! Нельзя сказать, что я очень испугался, просто решил «не будить лиха», поэтому развернулся. Маленькая горка – медвежонок, стала преследовать меня. Я остановился. Смешной и худой пестун подбежал ко мне и посмотрел в глаза. Меня пронзил его взгляд. «Спаси!» - кричал он. Уже не думая ни о чем, я подхватил его на руки. Он доверчиво прижался к груди. Мы подошли к медведице. Она была мертва. Инстинктивно я прикрыл медвежонку глаза, как поступил бы с ребенком, которому пришлось встретиться с огромным горем. Всю дорогу я нес его и говорил с ним и успокаивал. Он слушал и, мне кажется, все понимал. Дома мы напоили его молоком от дедовской коровы. Он и остался с нами. Мы назвали медвежонка Ромкой. В последствие мы с дедом тщательно осмотрели мертвое животное и так не поняли: что явилось причиной ее смерти, но ясно было – она умерла сама.
Вспоминая детство, с удивлением обнаруживаю, что любая безумная мечта может когда-нибудь осуществиться. Я привязался к Ромке, как к сынишке. А уж, какой любовью он платит мне, даже и не говорю. Стоит мне присесть на завалинку, как медвежонок тут как тут. Ему обязательно надо прикоснуться ко мне хоть кусочком своего тела, тогда он спокоен. Иногда он берется лизать мне руки. Я хохочу и говорю ему, как собаке: «Фу, Ромка, фу!». Он поднимает на меня свои глаза, полные любовью и кладет свою бурую голову мне на руки - я счастлив.