Вик писал(а):Почему-то почти во всех текстах творятся какие-то ужасы: мокрые простыни, разрывание в клочья одежды или бус, расцарапанные спины и т.д. Прям живодерня, а не постель.
Мож я еще маленькая (или мало потею, бусы не ношу), но у меня такие "подробности" вызывают недоумение.
просто мария писал(а):Это отрывок из моей, уже напечатанной повести.
Несколько минут Грейс раздумывала, надеть или нет рубашку - новую, кружевную. Надела, потом сняла и решила, что не надо: все равно в темноте не видно. Повозила за ушами пробочкой от французских духов, чтобы пахло совсем слегка - и испугалась, а вдруг ему этот запах не понравится?!
По спине бегали мурашки, и в голове крутилась одна и та же мысль - какой дурой она себя будет чувствовать, если он не придет. Возможно, это он пошутил так... неудачно.
Весь вечер, что бы Грейс ни делала: ела, не чувствуя вкуса еды; смотрела телевизор, не в силах сосредоточиться и понять, что происходит на экране; стирала, кормила котов, принимала душ - думала она только об одном: о двери. О двери, которую нужно запереть... а можно и не запирать...
Или он всего лишь пошутил?
Она погасила свет, легла и прислушалась - в доме было тихо. За окном шумели деревья и где-то далеко вдруг просигналила машина.
Он пошутил?...
Шагов Грейс не услышала. Просто открылась дверь и Рейлан появился на пороге - едва различимый силуэт на фоне темного проема. Не позвал, не сказал ни слова - подошел и сел рядом на кровать; взял ее руку, лежавшую поверх одеяла, и слегка сжал - ладонь в ладони, словно спросил о чем-то.
Грейс тоже ничего не сказала, только сжала его руку в ответ.
Рейлан приложил ее ладонь к щеке, быстро поцеловал и встал. Зашуршала сбрасываемая одежда, еще мгновение - и он нырнул к ней под одеяло. Грейс чуть не вскрикнула, таким горячим он ей показался.
Горячим, большим... и нежным. Он умеет быть нежным - это она поняла сразу, как только его руки легли к ней на плечи, и он, совсем легонько, провел губами по ее лицу. Сказал еле слышно:
- Грейси...
Почему шепотом, ведь можно говорить вслух, в доме никого нет!
- Да... - ответила она, тоже шепотом.
- Я по тебе с ума схожу.
Зарылся лицом ей в шею, впился губами. Его волосы щекотали ей лицо, и от них пахло мылом... ее собственным цветочным мылом - этот запах показался Грейс самым эротичным в мире.
Думать ни о чем не получалось - только о том, что он делает все так, как надо, лучше и не придумаешь, и что руки у него горячие, и они везде... Кажется, она застонала, и тут Рейлан поцеловал ее, в первый раз поцеловал по-настоящему - и тоже застонал.
Перевернулся, так что она оказалась под ним, и вдруг замер. Шепнул лихорадочно - губы в губы:
- Меня зовут Рик. Скажи!
- Рик!...
- Да! Да, да! - он ворвался в нее с такой неистовой силой, что на миг Грейс стало больно - только на миг. И вскрикнула она, выгибаясь ему навстречу, уже не от боли.
Рейлан двигался напористо и нетерпеливо; гладил и тискал ее всюду, где мог достать; целовал, бормотал что-то еле слышно - Грейс удалось разобрать лишь: "Сладкая... Какая же ты сладкая..." Она отвечала ему, как могла, как умела, только сейчас понимая, как изголодалась по мужской ласке, по этому ни с чем не сравнимому ощущению наполненности и жара внутри.
Казалось, все ее тело пульсирует в такт толчкам Рейлана, словно таймер готовой взорваться бомбы. Внезапно, все так же оставаясь в ней, он каким-то непостижимым образом извернулся и добрался ртом до ее груди; поймал губами сосок, втянул в себя и прикусил.
Наслаждение, острое до боли, пронзило Грейс, охватило каждый нерв, каждую клетку ее тела. Не сознавая, что делает, она вцепилась зубами Рейлану в плечо, растворяясь в захлестнувшем ее оргазме - оглушительном, бесконечном, непохожем на все, что она испытывала когда-либо.
Перед глазами метались сполохи ослепительно яркого света, по телу вспышками пробегала дрожь - все реже... реже...
И тут, балансируя на границе сознания, она поняла, что Рейлана уже нет в ней, и нет нигде, что он вдруг исчез, мгновенно и непонятно, оставив ощущение пустоты - словно куда-то делась часть ее самой.
Подумала: это что, все был сон?!! - и не успела даже испугаться этой нелепой мысли. Услышала его тяжелое дыхание, и через секунду он снова оказался рядом, уткнулся лицом ей подмышку и закинул на нее руку - горячую и тяжелую.
Постепенно приходя в себя, она с трудом шевельнулась и коснулась его спины. Спина оказалась мокрой - впрочем, Грейс и сама чувствовала себя так, словно только что проплыла милю.
Он приподнял голову, пробормотал что-то.
- Чего? - переспросила она и поцеловала его в макушку.
- Не бойся, - сказал Рейлан уже отчетливее: - Я успел... уйти.
Грейс не сразу поняла, о чем он, потом поняла и рассмеялась:
- Не стоило. Я... в общем, тоже приняла меры.
Притворяться, делать вид, что она не ждала его и теперь смущена, или что-то в это роде - зачем?
- Ох я дура-ак, - с коротким смешком пожаловался он, поворачиваясь набок. - Зря не спросил... - Потребовал: - Поцелуй еще там, мне понравилось.
Она поцеловала снова, вдохнув теплый запах его волос.
Рейлан вполз повыше, устроился на спине и подтянул Грейс к себе. Напомнил:
- А ты меня укусила...
- Я не нарочно.
- Я знаю... Здорово у нас вышло.
Возразить тут было нечего.
Здорово...
Горячая, влажная, нежная, мягкая, женственная, упругая, восхитительно пахнущая и восхитительно стонущая под его руками - именно о такой женщине мужчина и мечтает после долгих месяцев воздержания. Именно о такой!
И кроме того - не требующая никаких чувствительных разговоров и признаний.
Хотя он уже и так сказал ей то, что не имел права говорить, и должен будет сказать еще больше.
Но это все можно потом... позже...
Грейс тихонько лежала рядом. Не спала - он чувствовал это по дыханию. Возможно, все-таки ждала каких-то слов.
В комнате пахло сексом. Смешиваясь с запахом ее тела, это создавало гремучую смесь, способную возбудить и мертвеца. А тем более человека, уже практически готового ко "второму раунду"
Рейлан поцеловал ее (это заменяет любые слова!) прихватил зубами ушко - на ощупь, мельком пожалев, что нельзя включить свет, чтобы еще и видеть. Она мурлыкнула и погладила его ножкой, тоже явно не возражая против продолжения; обвила его шею руками, зарылась пальцами в волосы.
Он поцеловал ее еще... и еще, обхватил ладонью грудь и слегка стиснул. Грейс слабо охнула и задрожала... не от холода, это уж точно.
На этот раз Рейлан не хотел торопиться. Умом не хотел - та часть тела, которой мужчины думают в такие минуты, взывала как раз об обратном: давай, чего ты тянешь?! - нужно согнуть колено, раздвинуть ей ноги... сейчас, немедленно!
- Рейлан, а Рик - это...
О черт! Она все-таки не удержалась, чтобы не спросить!
- Тс-с... - шепнул он, - потом, все потом, я... я еще хочу, - потянул ее руку вниз, чтобы Грейс почувствовала, чего именно он "еще хочет". И решил, что "не торопиться" можно и в следующий раз...
Она ненадолго заснула, а потом проснулась - потому что проснулся он. Было совсем темно, даже луна зашла. И в этой темноте они, не сговариваясь, снова потянулись друг к другу.
Это было как полет во сне, когда все нереально - и все можно. Их руки скользили по изгибам тел друг друга, прикосновения сменялись поцелуями. Губы Рейлана были нежными и неторопливыми, казалось, они заменяют ему глаза и этими легкими касаниями он изучает ее, раз нет возможности увидеть воочию.
Голова кружилась, из глубины тела поднимался жар - Грейс и сама не заметила, как отбросила одеяло. Она упивалась солоноватым вкусом кожи Рейлана, его запахом, поцелуями, биением пульса у него на шее, шелковистостью его волос - ей нравилось в нем все, даже то, как он дышал - неровно, словно смеясь.
Внезапно он развернул ее к себе спиной. Грейс попыталась возразить: ей хотелось еще гладить его, целовать, обнимать...
- Тс-с... - ладони Рейлана легли ей на грудь. - Тс-с... - он прижался губами к ее затылку и скользнул в нее - так же мягко и нежно, как ласкал до того.
Словно слившись в единое целое, они двигались в медленном сладострастном ритме; Рейлан покусывал ей шею, плечи...
Когда по телу пробежала первая сладкая судорога, Грейс даже не вскрикнула - лишь со свистом втянула в себя воздух. А потом наступил покой, и умиротворение, и блаженная дрема.
Azaza писал(а):Меня, как читателя, меньше всего интересует, каким образом героиня предохранялась от нежелательной беременности и какие телодвижения нужно было проделать, чтобы слиться в экстазе. Т.е. хорошо, но кое-что хочется ускорить, пролистнуть.
Azaza писал(а):Когда выкладывала первую сцену, не думала, что у нас разгорится соревнование. Думала, просто обсудим, у кого как получается. Однако четкие критерии в литературе вряд ли могут быть, сугубо на уровне нравится/не нравится. И если что-то не понравилось мне, это еще не говорит о том, что сцена не имеет права на существование, так что Ваша обида мне непонятна. Ну что ж, покритикуйте меня, чтоб от сердца отлегло. Итак:
Домик был деревянный, а потому укрыться в нем можно было только от любопытных глаз, но не от июньской жары. В некотором роде на улице было даже прохладнее – там время от времени дул несильный ветерок, лениво раскачивающий толстые чуть припыленные листья подсолнечника. В доме же стояли тишина и приглушенный сумрак – окна были плотно занавешены темными мрачноватыми шторами, призванными хотя бы частично преграждать дорогу всепроникающим солнечным лучам.
Едва прикрыв за собою дверь, Чернышев нетерпеливо сорвал с Кристины футболку, и прижался к ней разгоряченным телом. Солнце его любило: Валеркина кожа благодарно принимала каждый лучик, день ото дня принимая все более насыщенный бронзовый оттенок.
Кристина не сопротивлялась – сама желала близости не меньше Валерки. Чуть оттолкнулась от него руками, подставляя шею под поцелуй. Но он и не думал ограничиваться шеей. Однако разница в росте была существенной, а потому добраться до ее груди оказалось не так просто. Валера аккуратно подхватил драгоценную ношу, и понес ее в крошечную спальню.
Когда влюбленные были распалены любовной прелюдией настолько, что уже не мыслили возможности существовать отдельно друг от друга, когда срочно, не медля ни мгновения, необходимо было слиться воедино, забыться в жарких объятиях, когда только-только приступили к самому важному моменту физической любви, под окном дома раздался голос соседки тети Зои.
- Валерик!
Всей округе было известно о нездоровом любопытстве тети Зои. Хуже всего было то, что сплетница крайне не любила держать при себе с таким трудом добытые сведения: подслушанным-подсмотренным непременно следовало поделиться с остальным человечеством. Валера, а вслед за ним и Кристина, с трудом ее переносили. Соседка без конца забредала на их участок, словно бы узнать, где рассаду брали, или чем поливают помидоры, чтобы на них не напала мучнистая роса, а сама так и зыркала по сторонам: кто, где, с кем и с какой целью. Отвечать ей не было ни малейшего желания, однако и Валера, и Кристина прекрасно понимали, что если промолчат, любопытная варвара непременно притащится в дом. И застанет там очень живописную картину, ведь влюбленные были столь неосмотрительны, что даже не озаботились закрыть дверь на крючок.
Кристина подскочила, наспех натянула на себя футболку, едва-едва прикрывающую ягодицы, махнула Валере рукой, чтоб сидел тихонько, и выглянула в затянутое короткой шторой окно. Естественно, постаралась проделать это аккуратненько, чтобы соседка не заметила за ее спиной обнаженного Валерку. Можно сказать, проскользнула под занавеской, оставив ее плотно закрытой.
- Он спит, Зоя Андреевна, - тихонько, словно действительно опасаясь разбудить Валеру, сказала Кристина. – Вы что-то хотели?
- Да я вот все на ваши ромашки смотрю, - незатейливо ответила соседка. – Уж такие удачные получились! Такие крупные – просто прелесть. Ты не знаешь, где Инесса Кузьминична семена покупала? Или она уже кустом рассаживала? Хотя нет, каким кустом?
Зоя Андреевна рассуждала сама с собою, развивала тему, а Кристина в это время к ужасу ли своему, к несказанному ли удовольствию, почувствовала, как сзади подошел распаленный до неприличия Валерик. За плотной шторой соседка не могла его увидеть, впрочем, даже если его силуэт и проглядывал через освещенную полуденным солнцем штору, Кристине в данную минуту было уже абсолютно наплевать на правила приличия. Потому что Валера прижался к ней крепко-крепко, словно бы намекая на то, что разговор пора заканчивать, что в данную минуту их ожидают другие, куда более приятные и полезные дела, нежели пустые разговоры с соседкой. Кристина инстинктивно подалась к нему навстречу, выгнула спину, зажмурившись от удовольствия, что не укрылось от внимательного взора Зои Андреевны:
- Что, Кристина, и ты тоже спала? Я тебя, наверное, разбудила?
Та неопределенно улыбнулась, проклиная на чем свет стоит человеческое любопытство, ответила, надеясь на понятливость собеседницы:
- Да солнце в глаза бьет. А вообще, да, наверное…
Зоя же Андреевна уходить не спешила:
- А пойдем ко мне. У меня желтые ромашки. Я могу поделиться. Они, конечно, не такие крупные, но тоже очень симпатичные. Если их посадить рядом с белыми, будет очень красиво. А то еще и опылятся, получится новый сорт. А, Кристина? Хочешь желтые ромашки?
- Что? Жёл…
Не успев договорить, Кристина почувствовала в себе нетерпеливого Валерку. Все произошло так стремительно, так неожиданно, что она запнулась на полуслове, едва не вскрикнув от резкого толчка внутри себя, от неги, мгновенно разлившейся по телу. Не хотелось уже ничего и никого, ни ромашек, ни приставучей Зои Андреевны. Не было сил улыбаться с открытыми глазами постороннему человеку, в то время как глаза ее закрывались сами собою, как тело Кристинино, несмотря на ее попытки удержаться в реальности, постепенно словно бы растворялось, сливалось с Валеркиным, перенося ее из мира раздельных индивидуумов в восхитительный иллюзорный мир под нехитрым, но таким глубокомысленным названием «мы». И в то же время прекрасно отдавала себе отчет, насколько неприлично то, что он с нею вытворяет практически на глазах изумленной соседки. Вместе с тем она получала небывалое удовольствие оттого, что Зоя Андреевна могла догадаться, чем они с Валеркой занимаются в это самое мгновение. Восторг боролся в ней со скромностью. Победила последняя: люди же не собаки, негоже им так-то, при посторонних. И, едва не теряя сознания от запретного удовольствия, Кристина хрипло закончила:
- Жёлтые? Нет-нет, Зоя Андреевна, желтый – цвет разлуки. Вы извините, у меня там суп кипит.
И, не дожидаясь очередного вопроса теперь уже на кулинарную тему, Кристина быстренько скользнула под штору. И было уже совершенно наплевать, успела ли соседка заметить Валеру или нет. Потому что мир вокруг исчез. Остался один только Чернышев. Голый, бронзовый, восхитительно красивый в своей наготе. Родной, безумно любимый, невероятно настойчивый, такой сильный и уверенный, такой… Просто – Валерка Чернышев…
Caroline V. Clinton писал(а):Ладно, пора и мне отметиться:)
Вот отрывок из предыдущей книги, Эсперанцы:)
Так сказать, секс по-венециански
Действующие лица:
все давно и прочно померли, ибо я описываю некромир
"- Щукарь, - вкрадчиво прошептала я, и звук отразился от стен, шелестом пронесся по коридору. – Я иду.
По широкой лестнице я поднялась на наземный уровень дома, шагнула к ближайшей двери и толкнула ее. Комната была совершенно пуста, лишь на окнах висели плотные шторы. За соседней дверью помимо штор я обнаружила прямо на полу газетку с рыбьими скелетами и пивные бутылки.
- Опять насвинячили, черти полосатые, - раздалось у меня под ухом. – Наверху у нас никто не живет, так, для видимости дом стоит, вот программисты и пользуются этим. Выберутся наверх и халкают бормотуху.
Я резко обернулась и уперлась взглядом в недовольную Маргариту.
- Простите, не слышала, как вы подошли, - гневно сказала я.
- Никто не слышит, - хмыкнула она, проходя в комнату и упаковывая рыбьи кости в газету. – Я ведь, девонька, три года в партизанах оттрубила, до сих пор по лесу хожу – травинка не шелохнется. А уж по дому и подавно.
- Щукаря не видели? – перебила я ее.
- На дворе болтался только что, - поджав губы, сообщила партизанка.
- Спасибо, - очень вежливо сказала я ей.
Дьявольски хотелось свернуть ей шею, во мне клокотал гнев и голод, но я закрыла дверь и пошла во двор. Обшарила его вдоль и поперек, гадкого деда так и не нашла.
Усевшись на бортик клумбы, я сорвала цветок и принялась его нервно покусывать. Скольким людям дед успел доложиться о том, что я вампир?
- Алёна, - прошептал кто-то у меня за спиной, я нервно обернулась. Очкастый Иван переминался с ноги на ногу.
- Тоже в партизанах служил? – недобро сощурилась я.
- Чего? – заморгал он. – Нет, я вообще не служил. Родители отмазали.
- Чего хотел? – оборвала я его.
- Алёна, я хотел тебе сказать, чтобы ты сильно не расстраивалась, - застенчиво поведал он.
- А мне есть из-за чего расстраиваться? – насторожилась я.
- Ну ты же вампирюга... вампирша, - поправился он. – Алёна, ты не думай, в наше время все предрассудки уходят в прошлое. Не комплексуй. Найдется человек, который тебя полюбит такой, какая ты есть.
- Щукаря давно видел? – перебила я его пламенную речь.
- Только что, - признался он. – Алёна, если что – я всегда готов тебе…
- Свободен, - утомленно отмахнулась я.
Он исчез, а на его месте через секунду материализовался Вадим из веб-группы.
- Скучаем? – осведомился он, и без спроса присел рядом на клумбу.
Я молча и выразительно на него посмотрела.
- Алёна, ты не переживай, - он покровительственно похлопал меня по плечу. – Не в средневековье живем, верно? Дискриминации не будет.
- Ты про что? – холодно спросила я.
- Ой, только не говори мне, что ты невинна аки ягненок! Алёна, у тебя клыки торчат! Ты вампир!
- Гемоглобинозависимая нежить! – отчеканила я. – Будешь обзываться – подам в суд за расизм.
- Ну ладно, ладно. Под утро приходи ко мне, ага?
- Нафига? – лениво спросила я.
- Кровь вместе попьем, - сказал он, оценивающе оглядывая мою грудь.
- Только чур, я из твоих вен, - порочно усмехнулась я. – Ты разрешишь прокусить твою шею и выпить твою кровь, милый?
- Если только не всю, - глаза его забегали, он явно не ожидал такого поворота. – Ложку-вторую, думаю, пожертвую.
- А вот это, милый, как получится, - ласково сказала я. – Я ведь себя совсем не контролирую, шибко страстная!
- Ладно, потом поговорим, - пробормотал он, - работать надо.
Я сорвала следующий цветок – предыдущий был изжеван вконец.
Навстречу Вадиму из дома вышел Лёха.
Как и ожидалось, он прямой наводкой двинулся ко мне.
- Ты чё тут сидишь одна?
- Скучаю, - любезно ответила я.
- Слышь, я чё спросить хотел. Правда, когда вампир человека хомячит, этому человеку жутко хорошо?
- Правда, - мечтательно улыбнулась я. – Истинная правда.
- А человеку тоже, говорят, ахринеть как хорошо?
Я повернулась к нему, взяла его руку, приложила к своей щеке и замерла, почуяв запах крови под тонкой преградой плоти. Слегка лизнула запястье прямо над веной, ощущая языком биение чужой жизни…
- Но-но! – предупреждающе рявкнул Лёха. – Я еще только интересуюсь, укусишь – голову нахрен отрублю!
Я взглянула в его глаза и прошептала, приближаясь к нему:
- Тебе интересно, что чувствует человек, когда вампир пьет из него кровь? Острое наслаждение и острую боль. Это похоже на секс, но это сильнее самого крутого оргазма, Алексей. Непереносимая нега разливается по телу моей жертвы, когда я вбиваю клыки в вену. Каждая клеточка трепещет от экстаза. Это сладостнее всего, что человек может испытать в своей жизни.
Марево, опасное и сладкое, уже растеклось вокруг меня, пленкой закрыло зрачки парня, и я знала, что сердце его опутано липкой паутиной ожидания. Он уже почувствовал, как коснулось его что-то чудесное. Он понюхал чудесный плод, и отчаянно захотел его попробовать. И я лизнула его сонную артерию, лихорадочно шепча:
- Хочешь это испытать? Хочешь?
Он послушно качнул головой, и я, глубоко вздохнув, коснулась губами его шеи...
- Алёна!!!
Я в ярости оглянулась, и наткнулась на такой же яростный взгляд Этьена. В лунном свете рассыпались блики от бриллианта на его мизинце, рука взметнулась, отвесив мне оплеуху.
- Лёха! – тонко вскрикнула я.
И он встал между мной и Этьеном.
- Шеф, деффок бить нехорошо. Не гламурно.
- Уйдите с дороги, Алексей! - прошипел француз.
- Хрен тебе, - спокойно ответил мой защитничек.
- Она же вас чуть было не укусила, Алексей! Если бы не я – вы были бы уже мертвы.
- Да ну, - усомнился он. – Она мне такой крутой оттяг обещала.
- Мадемуазель, скажите ему правду! – глядя мне прямо в глаза, велел Этьен.
- А я правду и сказала, - ответила я. – Каждый, чью кровь я пила – испытывал непереносимый экстаз.
- Только после этого экстаза они умирали.
- Я и говорю: непереносимый, - пакостно улыбнулась я.
- Ни хрена себе ботва, - выдохнул Лёха. – Но я согласен, ахринительный секс на дороге не валяется. Я же все равно уже помер.
- На этот раз вы умрете совсем, - резко сказал Этьен. – Не стоит оно того.
- А ты откуда знаешь? – резонно спросил парень.
"
Вот такой вам нетрадиционный секс )))
Ветла писал(а):Самое главное - это чтобы постельная сцена не была пошлой.
В любовном романе я стараюсь писать с юмором.
В серьезном - чтобы не было пошлости.
Natasha писал(а):А я через "постель" в книге перескакиваю. Не то, чтобы я против таких сцен, совсем нет, просто мне скучно читать про охи, стоны, нежные покусывания и сильные вхождения. Если у меня появляется желане прочесть что-то такое острое, то я возьму эротический роман, где на этом все построено (или эротическо- садистский, как Маркиз де сад, например ) Хотя, понимаю, что для любовных романов это наверное по жанру необходимо, но я эти самые любовные романы очень редко читаю. Исходя из своих пристастий, не концентрируюсь на постельных сценах. Герои целуются, а остальное остается на усмотрение читателя.
Или вот так: Мэт поцеловал ее в губы. Нежно. Едва касаясь. Она ответила на поцелуй и обняла мужа крепко, прижалась к нему всем телом. Мэт посмотрел в ее лицо, в ее глаза и увидел любовь, доверие и ... желание. В первый раз за четыре месяца она смотрела на него так. Как раньше, когда они были вместе. Когда тишина входила в их дом и только луна освещала спальню. Он снова поцеловал Лизу, погружая пальцы в ее густые каштановые волосы, вдыхая такой знакомый и такой забытый аромат ее тела. (вот и вся постельная сцена)
Руслан писал(а):Что касаемо постельных сцен в литературе, меня, как автора они едва ли заинтересуют. Можно дать лёгкие намёки, как и что там случилось между героями, если это необходимо для сюжета,но более подробное описание уже начинает пахнуть "клубничкой".
Azaza писал(а):выкладываю еще один отрывок . Сорри, он несколько великоват:
Едва справившись с верхними пуговицами, прижав рукой оставшуюся часть полочки к телу, дабы не светить перед почтальоном голым телом, Женя в панике открыла дверь. «Мама, мама» - стучало в голове. Женька могла злиться на мать сколько угодно, могла обижаться и ненавидеть, могла ревновать к маленькой Изабелле, более счастливой сопернице за драгоценное материно внимание, но все равно страх за мать, за ее счастье, за совсем еще крошечную сестричку доводил до сумасшествия…
Однако на пороге увидела не почтальона. И сама не поняла – радоваться за мать, или плакать за собственную судьбу.
- Здравствуй, Женя. Я пройду. Ты не возражаешь?
Она опешила. Не ждала. Не только не ждала, даже боялась его прихода, потому что пообещала и Городинскому, и самой себе: если придет, она обязана будет помочь Диме, не придет – какой с нее спрос? И тут – вот он, живой-невредимый, собственной персоной. Зимин. Страшный человек. На ее пороге.
Зимин не стал дожидаться ее приглашения. Чуть отодвинув хозяйку с дороги, чтоб не мешала, прошел в квартиру и по-хозяйски закрыл за собою дверь, пытаясь производить по возможности меньше шума. Не стал задерживаться в маленьком коридорчике, сразу отправился в гостиную, по совместительству спальню. А Женя так и осталась стоять у входной двери. Не было сил пройти в комнату, не было сил взглянуть в наглые требовательные глаза гостя. Только пальцы нервно дергали пуговицы халата, застегивая петли до конца, до самой последней, до самой нижней. Как будто застегнутый наглухо халат мог защитить ее от чужих хищных рук…
- Ну что же ты? – нетерпеливо спросил Зимин. – Разве так встречают дорогих гостей?
Женя на одеревеневших ногах подошла к двери, ведущей в комнату, оперлась на косяк, ответила едва слышно:
- Так то ж дорогих…
Зимин усмехнулся:
- А! Понял, не дурак. Намекаешь, чтоб уматывал? Если ты настаиваешь, я могу и уйти.
Сказал вроде шутя, однако Женя услышала в его голосе угрозу. Ведь правда уйдет. И вот тогда-то уж точно начнет шантажировать Диму. С одной стороны так хотелось, чтобы он ушел, чтобы никогда больше не видеть его отвратительного усмехающегося взгляда, чтобы навеки забыть о самом существовании страшного человека Зимина. И на всякий случай его сестры, неплохой, казалось бы, девчонки Кати.
С другой… А как же Дима? Он ведь так на нее надеется… У него ведь и в самом деле будут огромные неприятности, Зимин ведь ему их гарантировал. Шантаж… Что может быть страшнее шантажа? Только сам шантажист. В данном случае Зимин. И именно от него теперь зависело Димино будущее. Пусть даже они с Димой никогда не будут вместе, разве от этого Женю меньше волновало его благополучие?
Нет, нет, Дима так нуждается в ее помощи… Да что же она, в конце концов? Какие теперь могут быть сомнения? Ведь не только самой себе обещала, ведь даже Димочке так и сказала: мол, придет – все сделаю, как ты хочешь, а на нет и суда нет. Так вот же он, пришел. Наверное, Дима, не дождавшись от нее решительных действий, сам позвонил Зимину. Да, собственно, к чему размышления? Когда действовать надо. Хочешь, не хочешь. Приятно, не приятно. А кому сейчас легко? В конце концов, она обещала Диме. Она должна помочь ему. Даже если появились некоторые сомнения в собственной к нему любви. Но он-то ей верит, он-то ждет от нее помощи! Она одна может ему помочь!
И, чуть склонив голову на бок, Женя тихо и почти покорно ответила:
- Я ни на чем не настаиваю. Просто в прошлый раз… Мне показалось, что вас это не интересует.
- Ну почему же не интересует? – все с той же противной усмешкой спросил Зимин. – Я же живой человек. И если предложение до сих пор остается в силе, я бы с удовольствием им воспользовался. Вот так, со слезой…
Женя разозлилась. Гад, ну какой же гад! Мало ему ее унижений, мало Диминого страха, ему еще и слезу подавай!
- Слез в сегодняшнем меню нет и не предвидится! – ее голос звучал необычно звонко, дерзко, словно бы пятиклассница впервые в жизни осмелилась возразить строгой классной руководительнице. – Да вы же, насколько я помню, плачущими женщинами не питаетесь.
Зимин согласился, кивнул с готовностью:
- Не питаюсь, точно. Это противоречит моим правилам. Но из каждого правила есть исключения. Я вот сразу-то отказался, а потом пожалел. Не каждый день такие встречаются, плачущие…
И решительно шагнул навстречу. Женя зажмурилась. Что ж, она должна хотя бы попытаться. Если будет уж очень противно, она еще сможет отказаться. Ведь если она не захочет, если совсем-совсем не захочет, он ведь ничего не сможет с нею сделать? Тогда почему бы не попытаться помочь Диме? Не ради нее самой, и не ради их совместного счастливого будущего. Какое после всего этого у них может быть будущее? Все это пустые мечты, и не более, ведь Дима вряд ли когда-нибудь осмелится уйти от Петраковой, если уж так от нее зависит. Ну тогда хотя бы ради него самого. Если он оказался таким слабым – значит, она тем более должна ему помочь. Чтобы над ним не висела дамокловым мечом опасность. Только чтобы у него все было хорошо. Жаль, конечно, что он оказался совершенно беззащитным перед своей старой грымзой, перед подлецом Зиминым, но ведь он так надеется на ее помощь. А Зимин? Ну что ж Зимин? Ну, не убудет ведь от нее в конце концов, как сказал Дима. Ведь и Лариска использовала практически те же слова. Не убудет…По крайней мере, она может хотя бы попытаться…
По-прежнему не открывая глаз, Женя начала расстегивать пуговицы атласного халатика.
- Не надо, - оборвал ее Зимин. – Я хочу сам.
От него все так же горьковато пахло туалетной водой. Он был не так высок, как Дима, и потому Жене не пришлось дышать в его подмышку. Зимин не стал целовать ее. Сначала просто прижал к себе, прижал крепко-крепко, не пытаясь сразу сорвать халат. Казалось, что он просто наслаждается ее близостью, запахом ее волос. Постепенно Женя почувствовала, как напряглось его тело, как по нему пробежала мелкая дрожь. Погладил по голове, словно пробуя на ощупь ее мягкие волосы. Его рука скользнула под них, к голой шее, к спине, насколько это позволяла горловина халата. От этого движения Женина голова словно сама собою, совершенно инстинктивно, откинулась назад, не то стремясь не допустить дальнейшего продвижения врага в ее тыл, не то, напротив, стремясь прижать, задержать его руку, наслаждаясь предвкушением близости. И только тогда Зимин ее поцеловал. Не в губы. И уж тем более не в щечку. В шею. Поближе к уху. Сначала легко, едва коснувшись ее кожи губами, потом жадно, словно впиваясь в нее.
И это почему-то не было Жене противно. Наоборот, все ее естество отозвалось на этот поцелуй неожиданно бурно. Спина выгнулась, в желудке образовалась невесомость, сердце сладко ухнуло куда-то в пропасть, в самый низ живота, в самое таинственное женское место, и забилось там пульсирующим трепетно-горячим клубком, заставляя сжиматься в унисон его ударам все мышцы.
Зимин продолжал жадно целовать ее шею, с каждым разом опускаясь чуточку ниже, все ближе и ближе к глубокому вырезу халата. И Женя уже не думала, что в любой момент сможет это прекратить. Не потому что вдруг изменила мнение. А просто… Просто уже не могла думать. Она никогда раньше не умела полностью забыться в мужских объятиях. Всегда чувствовала и собственное «я», и тело, старалась даже фиксировать все ощущения, раскладывать их по полочкам. Здесь же… Теперь все было иначе. Начать с того, что Дима вообще никогда не целовал ее так. Он и в губы-то ее не слишком часто целовал, не особо баловал. Он вообще по большей части предоставлял Жене ласкать себя, любимого. И потому тела ее касался, в основном, для непосредственного контакта, для кульминации их встречи, так сказать. Тот раз, в машине, не в счет. Там он, видимо, просто добивался от нее своей цели.
А теперь точно так же своей цели добивался Зимин. Нет, не точно так же, не точно! Потому что, как ни старался Дима, а добиться такой же реакции Женькиного тела на свои ласки не смог ни разу. Потому что вообще впервые в жизни ее тело отреагировало на первое же прикосновение мужчины столь бурно, и Жене оставалось только радоваться, что в данную минуту на ней не было трусиков, иначе Зимин мог бы подумать, что на ней несвежее белье, как бы пошло это ни звучало. Потому что эти поцелуи, такие, казалось бы, незатейливые… Нет, конечно, Женю и раньше мужчины целовали, и в шею в том числе. И приятно было, естественно. Но такого ощущения стремительного полета в бездну, такой мгновенной реакции тела, взрыва эмоций (и, видимо, не только эмоций) не было никогда. Возможно, это странное ощущение было симбиозом ее чувств к Зимину? Ненависть, презрение, унижение, страх, зависимость – все сплелось воедино, в тугой комок негативной энергии. И вдруг прикосновение страшного человека, к которому Женя бесконечно долгих три недели без перерыва на обед культивировала ненависть, оказалось неожиданно приятным. И не просто приятным, а… Вот эта грань – страх и ненависть, неприятие и приятность, зависимость и долг, и снова ненависть, ненависть, ненависть… Когда ожидаешь, что прикосновение вызовет в тебе отвращение, непреодолимое желание немедленно отмыться жесткой щеткой с каким-нибудь сильнодействующим дезинфицирующим средством, а вместо этого получаешь такое невиданное доселе возбуждение, что нет больше сил терпеть, ждать, когда же он, наконец, доберется до заветных твоих глубин, когда одарит высшим наслаждением. Когда кульминация наступает сразу, буквально от первого же прикосновения, почти невинного: всего-навсего рука под волосами, лишь чуток проникшая под горловину халатика. И нет больше ни ненависти, ни страха, ни презрения, ни унижения. Разве что одна сплошная зависимость. От его рук, от его губ. Таких жадных, таких требовательных. Зависимость. Потому что уже не разум, а все естество твое понимает: без этих рук, без этих губ пропадешь, не получишь того, о чем сама пока еще не ведаешь, чего доселе ни разу в жизни не испробовала, потому что все, что было раньше – дешевый суррогат, искусственный заменитель. Какое же это замечательное слово – зависимость!
Зимин уже почти добрался до Женькиной груди – по крайней мере, ему оставалось до этого совсем чуть-чуть, совсем немножко. Ведь можно было даже не расстегивать пуговицы – вырез халатика был достаточно глубоким для того, чтобы лишь немножко отодвинуть ткань в сторону и… Но вместо этого Зимин вдруг резко отстранился. И Женя даже испугалась: как, и это всё?! а дальше? обмануу-лииии!.. Однако же страх ее длился лишь мгновение. Потому что Зимин вдруг жадно впился в ее губы. Так жадно, словно пытался насытиться впрок, заранее зная, что второго шанса припасть к Женькиным губам у него не будет. Руки же его в это время лихорадочно боролись со скользкими пуговицами на скользкой же ткани. Женя очень любила этот халатик – еще бы, такие деньжищи за него отдала, только бы понравиться в нем Димочке. Но сейчас, в эту минуту, ей нестерпимо захотелось разодрать его к чертовой матери, или как минимум пообрывать все до единой противные мелкие пуговицы. Только бы они не отвлекали его руки от нее. Только бы он теребил не пуговицы, а ее тело.
Наконец Зимин справился с непослушными пуговицами, и халатик с готовностью соскользнул с Женькиного тела. Точно так же, как тремя неделями ранее плащ, улегся у ее ног. Только переступать через него Жене не довелось: Зимин схватил ее на руки и понес к дивану. Ускользающим сознанием Женя отметила про себя: как хорошо, что она успела его разложить. Как хорошо, что постелила чистое белье, как будто чувствовала, что именно сегодня… Иначе сейчас пришлось бы тулиться вдвоем на узеньком диванчике…
Зимин уложил ее на белую простынь аккуратненько, как самую драгоценную ношу. Женьке хотелось одного: поглотить его всего, сейчас, сию минуту, сие мгновение, не откладывая ни секунды. Или наоборот, чтобы он поглотил ее всю, до последней капельки. Главное – не медлить, сейчас, скорее! Чтобы немедленно слились тела в экстазе безумства, чтобы познать, наконец, до конца, каким же он может быть, тот, от невинного прикосновения которого ноги не только становятся ватными, но словно бы сами собою раздвигаются, открывая свободный доступ в заветные недра. Так хотелось ощутить в себе его плоть, чтобы она, эта плоть, заполнила ее без остатка, до отказа, покорила ее, утвердив собственное господство. Но вместо этого Зимин принялся вновь ласкать Женькино тело, заставляя его содрогаться от каждого поцелуя, от каждого нежного прикосновения кончиком языка. До тех пор, пока Женька не выдержала, пока сама с жадностью не набросилась на нежеланного, казалось бы, гостя…
Ян Валетов писал(а):Де Сад - это порно. А Роббинс (ранний) стиль которого мне нравится никакого отношения к эротике не имеет, хотя в тексте у него много "откровенностей", но его романы по впечатлению (за счет психологичности) "вставляют" круче, чем "Философия в будуаре". Дело вкуса. Эротика - это специя способная изменить "вкус" текста, но также способная его погубить. Я никогда не понимал "эротики ради эротики" - скучно мне от такого замысла. А вот когда такая сцена делает текст достовернее - это уже в кайф. Секс - мощный движитель человеческих поступков. (Это я так мягко примазываюсь к славе дедушки Фрейда ) вот только далеко не единственный. Миром правят семь смертных грехов и похоть только один из них.
В моем романе только две сексуальных сцены, но те, кто книгу уже прочел считают, что текст пронизан сексуальными импульсами. Секс - орудие главной героини, сексуальная зависимость от нее делает главного героя игрушкой в ее руках. Влечение - в структуре романа - движитель. И когда читатель понимает это, он не нуждается в подробных описаниях. Ему все равно, что там куда уперлось и откуда что брызнуло. Читательское воображение богаче, чем любое описание, потомучто опирается на собственный опыт. Дайте читающему посыл и он додумает такое, что вы и не вообразите! Роман может быть насыщен эротикой без единого описанного полового акта, а может состоять только из коитусов и быть скучным, как отчет о партийном съезде.
Изверг писал(а):Все что талантливо и является искуством, нужно. Даже если и не очень талантливо, но есть стремление к искуству. Спорить о постельных сценах в литературе, всеравно что спорить о ню в живописи. Ведь есть же "Даная" Рембранда, а есть порно. И не говорите мне, что "Даная" - не постельная сцена. Самая что ни есть постельная. Но какое искуство!!!!!
"Основная" тема, из которой взяты примеры и отдельные реплики - здесь:
viewtopic.php?f=13&t=8733&start=0