Doctor Lloyd Октябрь 12th, 2007, 10:28 am
«Я некрасивая» - эта неновая мысль посетила меня и в электричке, где я устроилась у окна, с детективом, дабы скоротать за необременительным для ума чтением дорогу. Из детектива выпал паспорт. С фотографии на меня смотрела лопоухая жаба с рыжей всклокоченной челкой и выпученными глазами. Я закрыла паспорт и сунула его обратно между книжных страниц.
Ехать мне предстояло час. Тот утомительный час, когда железная электричка-гусеница тащится по подмосковным полям, время от времени ныряя в тенистый лес, и каждые 7 минут замирает, выпустив горячий пар. Бабки с узлами, дядьки с граблями, молодые тетки в черных очках, с плетеными прямоугольными сумками, сварливые мамаши, готовые покусать каждого, кто неласково посмотрит на их чадо и, при этом, сами пинающие этих чад почем зря, - все они сердито поругиваясь, торопливо выныривали из железного чрева на битую платформу, наступая друг другу на пятки и горячо дыша в затылки. И уже через минуту электричка вздрагивала, тяжело вздыхала и, хлопая дверьми, отправлялась дальше в путь, между темных от выгоревшей травы, плюшевых холмов.
В подмосковном городе Воскресенске мне предстояло все выходные отдавать дочерний долг. По мнению моей мамы, он состоит в том, что надо помогать на даче.
Рядом со мной на лавку села очень полная молодая женщина в черном сарафане, шумно выдохнула и стала копаться в дерматиновой сумке. От ее сдобного плеча, усыпанного родинками, как пирог изюмом, шел потный человеческий жар.
Напротив молодой человек лет двадцати пяти, добродушно щурясь на солнце, замер, обняв шуршащий пакет с нехитрым скарбом. На пакете было написано «Магазин «Додик», сквозь мутный полиэтилен проступили острыми углами книжки. Скорее всего, учебники. Студент.
Электричка тронулась, к парню села старуха в шерстяном платке. Воровато огляделась, полезла себе за пазуху и извлекла из самого надежного, с ее точки зрения, места серый носовой платок. Бережно развернула и пересчитала деньги. Получилось рублей 150, не больше. Старуха сердито глянула на юношу, и спрятала деньги обратно, в грудь.
Я открыла книгу и ушла в сюжет, где было интересней, чем в подмосковной электричке, потому что там свистели пули, а бравый капитан полиции, бабник и балагур, зажав в зубах пистолет, лез по пожарной лестнице вверх, чтобы проникнуть в квартиру преступника и застать его врасплох. Однако преступник был не дурак, и застать его врасплох было не так просто, - он ушел через черный ход, написав на стене грубое французское слово в адрес столичной полиции.
Когда лучшая проститутка Парижа сбросила бюстгальтер перед развалившимся на широком диване капитаном, электричка резко затормозила и остановилась. Старуху дернуло вперед, и она уткнулась носом в дерматиновую сумку полной дамы. Впереди заругались мужики, и заверещал ребенок. Я выглянула в окно. Мы стояли посреди чистого поля, в приоткрытое окно несло дымом. Горели торфяники.
Минут пять электричка стояла тихо, только слышался недовольный ропот разбуженных пассажиров. Потом из металлической коробки над дверью раздался трескучий голос машиниста:
- Граждане, сохраняйте спокойствие.
Граждане немедленно заволновались. Полная тетка вскочила, направилась было к выходу, затем вернулась и плюхнулась на свое место. Лицо ее пошло красными пятнами, похожими на географическую карту, на носу выступили крупные капли пота.
- Что случилось? – закричала старуха, прижимая руку к груди.
- Не выходите из вагонов! – донесся сердитый голос машиниста. – О причине задержки сообщим дополнительно.
Парень напротив, потер ладонью нос, выглянул в окно и присвистнул.
- Дым-то какой, - сказал он, кивнув на серое облако, медленно и величаво поднимающееся из-за леса.
- Да, - улыбнулась я.
Парень был симпатичный, чем-то похожий на актера Олега Стриженова, но гораздо моложе и белобрысей.
- Мне станет плохо, мне сейчас станет плохо, - заголосила старуха, вскакивая с лавки.
Мы с белобрысым студентом переглянулись. Не иначе, старуха шантажирует, требует внимания. Парень вынул из пакета банку с колой и начал ее открывать. Банка крякнула, зашипела как змея, и брызнула сладкими химическими слезами. Толстая тетка заругалась, и стала стряхивать капли с дерматиновой сумки, резко и сердито тряся толстыми руками.
Между тем старуха пошатнулась, глотнула ртом воздуха и медленно осела на лавку, смешно закатив глаза.
Мы со студентом тревожно переглянулись.
- Бабуль… - позвала я.
Старуха захрипела. Тетка с сумкой вскочила и с криком «я боюсь покойников», сиганула к двери. Парень наклонился к старухе и потряс ее за плечо.
Та не реагировала. Я не на шутку испугалась: сердце запрыгало в груди, ноги вдруг похолодели и стали тяжелыми.
- Может в вагоне есть врач? – растеряно спросила я у юноши, - может, спросить?
Парень сдвинул брови, наморщил лоб, затем взял банку с колой и плеснул содержимым в лицо старухи. Если бы он брызнул в нее соляной кислотой, то, я думаю, эффект был бы меньший. Конечно, у меня были подозрения, что кола – это чистая химия, при определенных условиях разъедающая не только стенки желудка, но и верхний слой эпителия, но я не думала, что процесс идет столь болезненно.
Бабка завизжала, вскочила и со всей дури толкнула белобрысого студента в грудь. Тот взмахнул руками, несколько секунд балансировал, затем не удержался и упал назад. В последнюю секунду я успела его поддержать, и, может быть, спасла от травмы головы. Углы лавок были хоть и закругленные, но с железными дугами поверх дерева.
- Бабуль, полегче, - возмутился парень, - что ж ты так дерешься-то?
Старуха громко задышала, отработанным круговым движением вытерла ладонью лицо, и испуганно огляделась.
- Граждане пассажиры, из-за ремонта путей отправление электрички задерживается на неопределенное время, - донеслось из металлической коробки связи.
По вагону прокатился возмущенный гул, пассажиры начали вставать с лавок и массово выглядывать в окна. Некоторые, особенно нетерпеливые, направились в тамбур. Захлопали двери, запахло сердитым табачным дымом.
- Вчера тут два часа стояли, - громко сказал дед в дырявой соломенной шляпе с заднего ряда, - ни пива попить, ни поссать.
Граждане рядом с дедом бодро подхватили тему.
- Как два часа? – испугалась наша старуха, - У меня ж коза!
- А енто ты Президенту скажи, что у тебя коза, - смешливо подмигнул дед, разворачивая серый сверток.
Внутри газетного кокона с выразительной рекламой интимных услуг оказалась тощая вобла, с одного боку без чешуи.
- Чего сразу Президенту, дед, - улыбнулся студент, - тут не царь виновен, а бояре.
Юноша встал и пошел в тамбур, старуха нервно ерзала на деревянной лавке, до блеска отполированной юбками и штанами граждан, которые ехали зедесь раньше.
Я засунула в сумку детектив, встала и тоже направилась в тамбур.
Утомительнее часового путешествия на электричке по Подмосковью, может быть только полуторачасовое стояние на неизвестном перегоне, в июльскую жару и без предусмотрительно прихваченной бутылки с водой.
В маленьком грязном тамбуре набилось человек десять, почти все курили, и клубы дыма окутывали людей, как зловещие облака апокалипсиса.
- Говорят, что это надолго, - сказал молодой человек, с которым мы спасли старушку, - меня, кстати, Вадиком зовут.
- Меня Лиза, - представилась я, - А вы не знаете? где мы? Кажется, Переверзено?
- До Переверзено еще пехать и пехать, - вмешался толстенький мужичок в вышитой косоворотке, - вон его видать, ваше Переверзино, за елками.
- Оно не мое, - заметила я, - мое – Воскресенск.
- А, ну так вам можно на автобусе, - тут же перешел мужичок к раздаче советов и указаний, - прямо возле станции стоянка, а чуть справа – уже и отходят. Спросите, вам водители подскажут, на каком доехать до Воскресенска.
- Спасибо, но я еще надеюсь доехать на электричке.
- Граждане! – гаркнул машинист из громкоговорителя, - я же сказал, сохраняйте спокойствие, не надо рваться ко мне в кабину!
- А мы и не рвемся! – заорали в тамбуре.
- Все равно электричка будет стоять еще час, как минимум!
- Как час?! – завопили возмущенные граждане, плюясь дешевым табачным дымом, - А ну, давай, трогай!
Машинист не ответил, в металлической коробке над дверью что-то затрещало, зашипело, и послышались звуки, напоминающие, работу неисправной бензопилы.
- Эй, ребя, айда к водиле! – предложил тощий улыбчивый мужичек под шафе, в тельнике с растянутым горлом, - неча нам лепить фуфелу, пусть газует.
Потный мужик в косоворотке налег на тяжелую дверь, та заскрипела железными членами, залязгала натужно, и, поддавшись, впустила в тамбур плотное облако горелого дыма.
- Пути свободны! – сообщил мужик в косоворотке, выглянув в мир.
Впрочем, железная змея уходила головой вдаль, и разглядеть, есть ли естественные преграды для движения, не представлялось возможным.
- А ну, подвинься, - отстранил мужика другой, пьяненький в тельнике и замер в нерешительности, глядя на расстояние от ребристого пола тамбура до подножья щебневой железнодорожной насыпи.
Затем сказал «Эхма!», торопливо перекрестился и сиганул вниз, прижав обеими руками сальный картуз к плешивой голове. Граждане в тамбуре охнули, подались вперед, напирая на первый ряд у открытой двери, отчего дядька в косоворотке заругался, спешно хватаясь за поручни и прочие выступающие места.
Между тем мужичок в тельнике приземлился чуть выше намеченного для посадки места, и, весело прикрикнув, съехал на тощей заднице вниз, под насыпь. В тамбуре радостно загалдели, кто-то зааплодировал. Мужичек встал, отряхнул старые штаны, и, помахав оставшимся в тамбуре.
Через несколько секунд после того, как он скрылся из виду, в громкоговорителе раздался треск, затем скрип, а затем тяжелое сопения, и, наконец, визгливый голос, может быть, помощника машиниста, заверещал:
- Немедленно успокойтесь! Иначе я вызову милицию!
- Ага, милицию! – загоготали граждане, - откуда ж ей взяться в чистом поле.
В тамбур просунулась наша толстая тетка с дерматиновой сумкой. Она тяжело дышала и время от времени вытирала бумажной салфеткой лоб, отчего в ее кустистых бровях осели мелкие потные катышки нежной салфетной бумаги.
- Нужно спускаться… - прохрипела она, как астматик перед приступом.
- Не высоко ли, - с сомнением проговорил «косоворотка», глядя в дверную прореху.
- Лучше умереть там, чем здесь, - прошептала тетка.
- Не надо, я боюсь покойников, - передразнил ее Вадик, хихикнув.
- Граждане, идите на фиг! Все равно будем стоять еще час, - рявкнул машинист из громкоговорящей коробки, неожиданно четко и ясно.
Тамбур загудел как улей, матерные возгласы заглушили те, что состояли из нейтральной лексики.
- Пустите меня! – завопила толстая тетка и, растолкав граждан, устремилась к выходу.
Мужика в косоворотке, оказавшегося последним препятствием на пути к цели, она смела пышной живой грудью, и когда тот затерялся где-то в ногах, не сбавляя скорости, шагнула в залитый солнцем мир. Только взмахнула полной рыхлой рукой, вздохнула глубоко и исчезла…
Я вскрикнула и тут же зажала рот руками. Присвистнув, почесав затылок, мужик в косоворотке. На секунду все стихло, затем послышался глухой шлепок, как будто уронили на насыпь тяжелый мешок, туго набитый тряпьем, и заскрипели по мелким камешкам грузные шаги.
Граждане облегченно выдохнули и засуетились смотреть.
Толстая тетка бодро шла вдоль насыпи, прижимая к горячему боку свою бесценную сумку. Черный сарафан заискивающе путался между коленей, бились о серые пятки тяжелые резиновые шлепанцы.
Граждане радостно загалдели. Идея катапультироваться в поле начала овладевать массами.
- Чего дожидаться-то? – кричали из противоположного угла, - Разве ж бывало когда лучше?
- Я пешком быстрей дойду, чем на этой… - гремел мужик в соседнем вагоне.
- У меня коза! – доносилось из нашего.
Я посмотрела на Вадика, Вадик – на меня.
- Ну что, рискнем? – весело спросил он.
- А смысл?
- Дойдем до станции и на автобус.
- Ну, что ж… Рискнем, – хихикнула я, - Только, ты первый.
- Ладно, - серьезно сказал Вадик и с некоторой торжественностью вручил мне свой шуршащий пакет из магазина «Додик». – Держи. Если со мной что-то случится, храни это.
Он шутил. В глазах поблескивали шальные ехидные искорки.
- Обещаю, - я театрально утерла воображаемую слезу, с трепетом приняла пакет и прижала его к сердцу.
Вадик обнял меня и склонил голову на плечо. Его собственные плечи затряслись в беззвучных рыданиях. На нас стали оборачиваться граждане.
- Кажется, мы пугаем людей - деловито сказал Вадик, - это не хорошо.
Мы переглянулись и хихикнули. Может быть именно о таких случаях в слезливых романах с розовыми обложечками пишут «ей показалось, что они знакомы целую вечность». А потом - «они были созданы друг для друга». А еще через пару десятков страниц – «крепкой мускулистой рукой он взял ее за нежную девичью грудь». Нет, это, пожалуй, уже из другой оперы.
Вадик между тем подошел к самому краю, глянул вниз, повернулся, улыбнулся мне, затем сделал вид, что случайно оступился и, беспомощно замахав руками, прыгнул вниз. Тамбур замер, мужик в косоворотке покосился на меня, в вагоне охнули старухи. Затем через дымную завесу в тамбур донесся беззаботный свист и я бросилась к двери, расталкивая потных пассажиров.
Вадик стоял у железнодорожной насыпи, насвистывая.
- Вадик, - закричала я, крепче прижимая к груди угластый пакет с надписью «Додик», - я готова.
Граждане молча расступились, и я прошла по живому коридору, чувствуя, как провожают меня взгляды – все разные, но все пристальные – от жалостливых до завидущих.
На самом краю я остановилась, вздохнула, окинула взглядом чисто поле и... прыгнула.
Странное ощущение. Готовишься, готовишься… Как будто к чему-то долгому, серьезному и важному, а оказывается, что прыжок – это миг, секунда и способности думать и сокрушаться, что же теперь будет, просто нет.
Теплым ветерком дунуло в уши, в солнечном сплетении сжался в комок и вздрогнул пустой желудок, правая нога почти по щиколотку ушла в мелкие камешки, из которых состояла насыпь.
Пакет я не выпустила, наоборот, прижала его в полете так крепко, что острые углы книжек оставили между ребрами, как раз под жесткой дужкой бюстгальтера, красные симметричные следы.
Зрители в тамбуре и у окон зааплодировали, подоспел Вадик, взял у меня пакет и помог вызволить ногу из сыпучей ловушки. Как только мы вышли на дорожку, ведущую вдоль железнодорожной насыпи к Переверзено, из электрички стали прыгать люди.
Бабки с узлами, дядьки с граблями, молодые тетки в черных очках, с плетеными прямоугольными сумками, сварливые мамаши, готовые покусать каждого, кто неласково посмотрит на их чадо и, при этом, сами пинающие этих чад почем зря, - все они сердито поругиваясь, сыпались из вагонов, как спелые груши с тонких веток, падали на насыпь, вставали, отряхивались и снимали туфли, чтобы вытрясти из них мелкие камешки, и продолжить свой путь пешком
Идти с Вадиком было весело и приятно. Он все время шутил, рассказывал смешные истории из студенческой жизни, кривлялся и жеманничал. И делал он все это так естественно и мило, что не возникало ощущение неловкости, сопровождающее общение с незнакомым человеком.
Солнце меж тем палило нещадно, в воздухе чувствовался едкий запах умирающих торфяников, а осоловевшие мошки бросались в лицо, норовили забиться в нос и гибли от собственного несовершенства и страстного желания свободы.
Впереди показался железнодорожный перегон, а за ним – тоскливая платформа станции Переверзено.
Слева от платформы, за клумбой, поросшей высоким сочным бурьяном, фырчал маленький автобус-каракатица, из тех, что давно подлежат списанию, но все еще трясутся по подмосковным дорогам, из последних сил помогая людям. Я заскочила почти на ходу, и двери со скрипучей тоской захлопнулись. Каракатица закачалась и медленно начала ползти на поворот.
- А телефон?! – прокричал Вадик, устремляясь за автобусом.
- Триста пять... двадцать четыре... – закричала я в окно.
- Не слышу! – кричал Вадик, не успевая.
- Гражданка, закройте окно, - заверещала тетка с переднего сидения. – Дышать же невозможно от торфяного дыма!
Вадик махал мне рукой, и что-то кричал, но автобус уже набрал скорость и, квакнув глушителем, еще раз повернул налево.
Мне захотелось плакать, я опустилась на горячее клеенчатое сидения, и стараясь сдержать глупые сентиментальные слезы, стала мысленно считать слонов, как учила в детстве мама.
Раз – слон, два- слон, три слон…
- Оплачиваем проезд! – гаркнул водитель, видимо мне.
Я полезла в карман. Затем во второй. Потом стала лихорадочно рыться в сумке…
Кошелька с деньгами и паспорта… не было....
***
На улице Советской в городе Воскресенске только первый дом в пять этажей, остальные восемнадцать – скромный частный сектор.
На первом этаже многоэтажки разместились все организации, с которыми у средне статистического человека может возникнуть необходимость в сотрудничестве: магазин, парикмахерской в два кресла, поликлиника и опорный пункт правопорядка.
Дверь в «правопорядок» закрыта.
Я посмотрела на часы в мобильном телефоне. Странно, вроде должны работать.
Подергала ручку, постучала. В подъезде голоса были слышны отчетливо, но телефонный звонок надрывался так, что разобрать слова получалось.
Минут через 15 дверь все-таки открылась, и вышел молодой, коренастый, как бойцовский пес, человек, в дырчатой майке и застиранным джинсах. На полуоголенной загорелой груди – золотая цепь с золотым же спасителем на кресте. Если б такого товарища я увидела вечером на безлюдной улице – перешла бы, от греха подальше, на другую сторону дороги.
- Мне бы, - смешалась я, - бумагу подать.
- А что у вас? Жалоба на соседей?
- Нет, у меня это… Ограбление.
- Да? – задумался мужик, почесал крепкий коричневый затылок и, приоткрыв дверь в участок, прокричал, - Тут ограбление.
- Етить… - коротко ответили из комнаты.
- Заходите, - пригласил парень, открывая передо мной дверь пошире.
Логово участкового, как я и предполагала, являло собой образец спартанско-советского дизайна интерьеров: облезлый шкаф, стол, три стула и маленький квадратный сейф. Да здравствует аскетизм работников пистолета и дубинки!
На столе была распластана газета, на которой, судя по косвенным уликам, принял мученическую смерть вяленый лещ. В комнате нестерпимо воняло пивом и рыбьими кишками. За столом сидел унылый взъерошенный мужчина лет сорока, в форменной голубой рубашке при погонах и с расстегнутым воротом. Глаза его были похожи на цветные стеклянные витражи в провинциальном соборе – синие и мутные.
- Грабеж? – переспросил он, и добавил, - этого мне только не хватало.
Я немедленно почувствовала себя виноватой не только в нарушении покоя милиционеров, но и в самом грабеже, отчего стушевалась, и какое-то время подыскивала слова, - с чего бы начать. Молодой в дырчатой майке неторопливо свернул газету и спрятал ее в сейф. Затем вынул оттуда же мятый бланк и шариковую ручку.
- Пишите, - сказал без интереса.
- Что? – испугалась я.
- Все. И помните про ответственность за дачу ложных показаний.
- Да, я знаю. Я смотрела сериал «Менты».
- У нас тут не кино, - тяжело глядя сквозь меня, сказал тот, что в погонах, - у нас тут настоящие преступления. Не сериальные, а серийные.
- Прямо тут? – испугалась я.
- Пишите, - напомнил молодой, - где, когда и что было похищено. И кого подозреваете.
- Паспорт и деньги были похищены.
- Сколько? – оживился в погонах.
- Триста рублей. Или пятьсот…
- Хорошо жить народ стал, - присвистнул милиционер, - слыш, Колян, она не помнит, триста или пятьсот!
- Главное – паспорт, - обиделась я.
- Паспорт – это не к нам, это в паспортный стол, - заметил Колян, украдкой вытирая жирный пальцы о серую занавеску.
- Паспорт? – задумчиво переспросил старшой, - слыш, Колян, а может это опять маньяк?
- Кто? – ужаснулась я, чуть не выронив ручку.
- Да повадился тут один паспорта воровать, - спокойно объяснил Колян, - у молодых девок. Вытащит, адрес посмотрит, а потом приходит через неделю-другую.
- И что? – внутри меня стало по-зимнему холодно.
- Ну, как обычно, - уклончиво ответил Колян.
- А как он выглядит? – шепотом спросила я.
- Да пес его знает, - вздохнул старший, - обыкновенно выглядит. Молодой. Славянской внешности.
- Славянской?
- А вы как думали? – рассердился он. - Насмотрятся по телевизору про преступления лиц кавказской национальности, а на своих, белобрысых - ноль внимания.
- Да вы не волнуйтесь, - сказал Толян, - маньяк только в электричках паспорта ворует. Почерк у него такой.
- Так у меня тоже… В электричке…
Стражи переглянулись.
- Ну… - начал старший, - это еще не факт, что маньяк. Он московский. Просто на нашей ветке работает. Вы прописаны в где?
- В Москве.
Милиционеры опять переглянулись.
- Похоже на третий эпизод, - тихо сказал Толян.
- Как на третий? – заволновалась я. – Значит, были второй и первый? И что с жертвами?
- С жертвами у него все в порядке, больше не жалуются, - неопределенно сказал старшой. – Ладно, вы пишите.
А сам встал из-за стола, явив миру большое жирное пятно на форменных брюках, и, пройдясь вдоль стены, заглянул мне через плечо:
- Вы пишите все точно, не забывайте деталей. Это может помочь следствию. Потом. Предотвратить, так сказать, последующие страшные события.
Руки у меня задрожали, перед глазами побежали маленькие черные букашки. Я хотела что-то сказать, даже крикнуть, но в один миг во рту пересохло, и вырвался только слабый хрип, как будто сдерживаемый приступ кашля.
Последнее, что я услышала более-менее четко, были слова старшого:
- Колян, воды дай! Нету? Епть… Ну пива возьми в сейфе.
***
- Ну почему, ну почему моя дочь такая дура? – спросила мама у старенькой жимолости, которая скромно росла у самого крыльца, словно ей не хватило места в саду.
Жимолость не ответила, хотя вопрос был уже не нов, задан был не впервой, и она могла бы уже подготовиться. Мама горько вздохнула, поправила газовую косынку с тонкими люриксовыми блестками, и, не глядя на меня, ушла за дом – в огороды.
Дернул меня черт за язык рассказать о пропаже кошелька. Могла бы сказать, что просто забыла. Хорошая мысль приходит обычно после того, как в ней возникает необходимость.
- Мама, я думала он со мной флиртует, честное слово...
- Флиртует! – мама презрительно фыркнула. – Ты не знаешь мужчин! Тебе давно пора устроить личную жизнь, а не флиртовать по электричкам с уголовниками.
- Но я же не знала!
- А я тебе говорила, что порядочная девушка никогда не будет знакомиться на улице.
- Так я же не на улице, я же в электричке...
- Ты прекрасно понимаешь, что это одно и тоже. Как у тебя на лично фронте?
Мама всегда называла личное – фронтом. Видимо, подсознательно считала, что это место для битвы не на жизнь, а на смерть.
- Я скажу тебе… потом, - решила я и, чтобы перевести разговор на другую тему, спросила, - а кто со следующего года будет завучем в твоей школе?
И я тут же пожалела, что задала этот вопрос.
- О, Лиза! – воскликнула мама, схватившись за голову, - такие интриги! Ты не представляешь! Ты не представляешь, девочка моя, как жесток и коварен может быть мир!
В течение следующих двух дней мой проступок был забыт, и я только слушала.
***
В воскресенье, не чувствуя ног от усталости, я вернулась домой. Дочерний долг был выполнен с лихвой – мамин дачный огород стал почти образцово-показательным местом.
Вечером, закрывшись на оба замка и оставив свет в коридоре, я смотрела телевизор в своей московской квартире. Длинноногая брюнетка с резиновой грудью бегала по экрану, заламывала руки и визжала «О, нет!». За ней крался некто в маске и черном балдахине с капюшоном. В руках некто сжимал дорогостоящий антикварный кинжал, острый клинок которого не повредился за долгие века в гробнице фараона. Одна из соседок героини была ведьмой, но героиня об этом не знала. Зато знали все зрители, включая меня, закутавшуюся по шею в кусачий клетчатый плед, как в защитный саван.
За окном вечерело, тонкие ветки бились в форточку, большая пыльная бабочка с разгону врезалась в настольную лампу и упала вверх лапками на стол.
Брюнетка с грудью уронила телефон, он разбился, а тетка отпрыгнула и закричала. Где-то скрипнула дверь, вероятно, убийца в маске пробирался в дом через заднюю дверь. Со звоном захлопнулось окно, брюнетка задышала часто и глубоко, прижавшись к стене в темном углу между комодом и дверью в столовую.
Я тихо вскочила на ноги, не снимая пледа, пробежала к окну и плотно закрыла форточку. Не знаю почему.
В дверь героини позвонили.
В этот момент раздался звонок и в мою дверь.
Мы с грудастой брюнеткой синхронно заорали и метнулись к дверным глазкам.
Не знаю, что увидела в глазок она, я увидела охапку розовых пионов на фоне джинсовой куртки.
- Вы к кому?! – завопила я, дрожащей рукой пытаясь нащупать телефонную трубку.
_ Мне бы Лизу, - послышалось из-за двери.
- Какую Лизу? – испуганно спросила я.
- Сейчас фамилию посмотрю, - ответили из-за двери, голос показался мне знакомым.
Пионы исчезли из поля зрения и я увидела в глазок Вадика, сосредоточенно листающего мой паспорт.
- Ой... – сказала я и почему то спросила – Ты маньяк?
- Нет, - ответил Вадик. – Я системный администратор. И учусь. Заочно...
- А как ты меня нашел?
- Так по паспорту, по прописке. Я его в электричке подобрал. Правда, ты на фотографии совсем на себя непохожа.
- В смысле? – спросила я, пытаясь понять, хорошо это или плохо.
- Ну, ты в жизни красивая, а на фото – нет.