Автор Февраль 7th, 2006, 3:07 pm
К О Р А Л Л Ы
Этого не может быть, подумал он.
Нужно пробраться ближе.
Коралловые бусы, тяжелые, темные, в четыре нитки обвитые вокруг женской шеи, зачаровали взгляд. На том черно-белом фото – единственном, что матери осталось от бабки, расстрелянной во время войны,– он впервые увидел коралловые бусы именно в таком ракурсе. Он как будто ощутил их тепло и тяжесть в ладони. Цвет воображение дорисовало само.
Артем подошел уже совсем близко, но так и не видел лица женщины: все заступили проклятые кораллы. Может, не они?– мелькнула малодушная мысль. Но уверенность сердца была неумолима.
А потом кто-то ненароком толкнул его под руку, он машинально оглянулся, вернул взгляд на прежнюю точку – и увидел лицо. Молодое, смешливое, одна черная прядь, выбившаяся из прически, торчит из-за уха, вторая нахально лезет в рот. Глаза раскосые, карие. Кораллы чудесно идут к таким глазам.
– Неприлично так пялиться,– муркнул у него над ухом знакомый голос. Коллега-инженер протягивал ему рюмку водки.– Тебя познакомить с художницей?
– Познакомь.
Коллега ввинтился сбоку в плотный строй мужчин, окруживших коралловую незнакомку, незаметно отставил на столик пустую уже рюмку водки и пропел:
– Ирина Валерьевна, как вы могли?
Та рывком обернула голову, и на затылке у нее обнаружилась тугая коса, скрученная причудливым узлом.
– Что вы такое говорите?– улыбнулась женщина радостно.
– Вы не выставили любимейшую мою картину – ту, где рыба-солнце... Кстати, можно вам представить Артема Борисовича Немирича?..
Артем, которого по имени-отчеству называли только заискивающие поставщики, норовящие втридорога продать не первой свежести оборудование, коротко кивнул. Кивок получился поспешным, так отмахиваются от мухи, а не знакомятся с коралловой незнакомкой. Но Ирина Валерьевна доброжелательно улыбалась.
– Вам понравились мои картины?– спросила она, доверительно беря Артема под руку.
Он помотал головой. Понял, что совершил чудовищную оплошность, заикаясь, стал извиняться.
– Я еще не видел. Мы так поздно закончили делать проводку. Простите! Я совсем замотался...
– Освещение чудесное,– ласково молвила Ирина Валерьевна.– Спасибо вам огромное. Я думала, что в том углу за аркой картины совсем потеряются.
...Никакого сбитого кольца поклонников не было. Они стояли совершенно одни в центре зала. Артем даже не заметил, как они перешли на «ты». Просто неожиданно обнаружил, что в компании модной художницы ему чрезвычайно уютно и что он уже называет ее Ирой.
– У тебя чудесные коралловые бусы,– не удержался он. Темная нить весь вечер не давала ему покоя.
– От матери подарок,– похвастала Ирина.– А ей отец, мой дед, презентовал.
– А он?..– вопрос сорвался сам, помимо его воли.
– А Бог его знает! Думаю, купил где-нибудь в комиссионке. Кораллы-то явно еще дореволюционные, коллекционные...
– А как зовут твоего деда?– спросил Артем невпопад.
– Иван Демьянович Губич... Да вот и он! Дед! Наконец-то! Я здесь!– Ирина уже махала рукой миниатюрному старичку с тонкой сморщенной шеей.
Дед подошел, церемонно поклонился внучке. Пожал руку Артему. Почему-то показалась, что рука у старика холодная, как у покойника. Цепким взглядом дед мгновенно изучил внучкиного собеседника, но остался ли доволен, не понять: голубоватые старческие глаза имели свойство надежно прятать эмоции. Подозрение предательской змеей закралось Артему в сердце.
– А мы с Артемом Борисовичем,– щебетала Ирина,– как раз о бусах говорим. Дед, где ты купил маме эти кораллы?
– Военная тайна,– старик многозначительно поднял палец. Увильнул от ответа.
* * *
Ребенок расплакался сразу же. Еще четверо не переступили порог, как младенец почувствовал опасность, исходящую от них, и отчаянно заорал. Мать бросилась к кроватке, подхватила дочь, зашикала на нее.
Один обронил по-немецки: «Mach dich reisefertig!» Хозяйка дома, этническая немка, невольно тоже перешла на немецкий, тыкала ему в лицо заливающегося плачем ребенка. Потом, придерживая дочь одной рукой, кинулась искать старые, довоенные еще документы, вместо этого нашла новый аусвайс – розовую картонку с собственной фотографией, где на вид ей было лет на десять больше, чем на самом деле. Протянула его пришельцам, быстро-быстро заговорила на полузабытом родном языке.
Тот, что был в кителе офицера СС, невысокий сухощавый мужчина, болезненно поморщился и отмахнулся. «Schnell, schnell!»– пробормотал он, отворачиваясь от хозяйки.
Трое его спутников с интересом и жадностью рассматривали комнату. Да и было на что посмотреть: одна стена сплошь уставлена книжными стеллажами, а в них – тысячи старинных и новых книг. У другой стены – резной комодик, на нем – большие часы. Серьги с рубином небрежно брошены в хрустальную вазочку. Наверняка, если по комоду-то пошарить, и поболе ценностей отыщется...
Ребенок надрывался. Офицер СС выхватил его из рук остолбеневшей матери, отправил в кроватку, а хозяйку дома подтолкнул к двери. Та силилась закричать, но голос не повиновался.
Трое остальных осмелели и уже вовсю рыскали по дому: выдвигали ящики комода, перетряхивали белье, рылись в потертой дамской сумочке. В кроватке ревела обиженная дочь.
Наконец, голос прорвался наружу, и хозяйка зачастила по-немецки, все время срываясь на крик. Но офицер СС только молча пинал ее стволом автомата, пока она не оказалась на улице – на снегу в низких домашних туфлях, простоволосая.
Сама не понимая, что делает,– как будто это могло что-то изменить!– женщина срывающимся голосом выкрикнула: «Koralle!.. In diesem Bücherschrank... Die antike Koralle!.. Kostbar!..»
Офицер мотнул головой. В светлых глазах его мелькнуло удивление вперемешку с испугом. Женщина застыла, словно ей ледяным ветром забило дыхание.
Офицер СС не понимал по-немецки!
Женщина сникла, и накатило теплой волной смертное умиротворение. В зрачках скользнули брезгливость и усталая насмешка.
Хозяйка оглянулась через плечо, но в дверном проеме невозможно было разглядеть кроватку, где заливался ребенок, зато видно было, как из книжного стеллажа, из-за выброшенных на пол книг один из пришельцев тянет нескончаемую нитку коралловых бус.
В ночном морозном воздухе протрещала короткая автоматная очередь.
* * *
Под каким предлогом он проник в серое шестиэтажное здание архива, лучше не распространяться. Времена страшных грифов «совершенно секретно» если и не канули в Лету, то, во всяком случае, значительно смягчились, и теперь Артем сидел на полу в мрачном помещении, по обе стороны узкого коридорчика высились нескончаемые железные стеллажи с коробками, картонками, томами, подшивками журналов, а у ног его громоздилась куча мала папок с потрепанными завязками.
Никогда бы Артему не разобраться в этом ворохе бумаг, если бы не пожилая женщина-архивариус. В узких проходах между стеллажами она плавала, как рыба в воде. Снова и снова запрыгивала на пластмассовую приступочку, водила пальцем по корешкам подшивок, сверяла номера. Ловко выхватывала нужную папку, не позволяя шаткой конструкции завалиться.
– Иван Демьянович Губич...– бормотала она, пролистывая желтые страницы, выпадающие из папок.– Иван Демьянович Губич...
Артем наблюдал за ее живыми руками – под тонкой стареющей кожей светились синие прожилки – и на какое-то время просто выпал из реальности, забыв, зачем он здесь. Но вот женщина-архивариус выдернула из очередной папки листок и бросила Артему на колени.
Опись конфискованного имущества. Шуба лисья – одна штука. Серьги золотые с рубином – пара. Кольцо золотое обручальное – одна штука. Бусы коралловые – одна штука...
Артем впился взглядом в вихрастые печатные буквы («л» и «а» падали вниз, а «ц» и «т», наоборот, торчали над строчкой). Бусы коралловые. Бусы коралловые.
– Кто подписал акт о конфискации?– спросил он: сам никак не мог разобраться в многочисленных подписях на старом листке.
– Командир диверсионного отряда НКВД «Стрелки» Набоков Илья Ильич. Но я тут кое-что нашла...
Глаза Артема (не глаза обычного человека – черные провалы с лихорадочным блеском) злобно сузились. Нутром, нюхом он уже чуял, что сейчас последует. Ждал этого. Подсознательно давно мечтал об этом: единственная тайна в его жизни наконец-то будет раскрыта.
...Вот только если бы не тугой узел черных-пречерных волос на затылке коралловой незнакомки!..
– Говорите!– почти выкрикнул он.
– В пятьдесят четвертом году Набоков Илья Ильич сменил место жительства, поменял фамилию, имя и отчество.
– Иван Демьянович Губич?
– Да.
* * *
С наплаканными глазами коралловая незнакомка казалась такой жалкой, что у многих поклонников, привыкших к образу сильной, всегда радостной женщины, могла вызвать недоуменное отвращение. Но Артем смотрел на нее совсем другим взглядом: ставил себя на ее место и содрогался от жути.
– ...Понимаешь,– быстро-быстро говорила Ира,– эта брошь действительно уникальная. Такую больше нигде не встретишь. Она сказала, что узнала бы ее моментально, даже через сто лет, даже через двести.
– Это тоже от деда подарок?– деревянным голосом спросил Артем.
Ира кивнула.
– И она сказала, что у сестры ее не только брошь сняли, а еще и все золотые коронки с зубов содрали, понимаешь? И все думали, что это фашисты, что сестра была связана с партизанами, а потом появились эти публикации о диверсионных отрядах НКВД... Но ведь мой дед не служил в НКВД!– истерично выкрикнула Ира.
Артем не мог поднять глаз, пялился на коралловую нитку – четыре бархатных жгута, все сильнее и сильнее сжимающих женскую шею...
– И она меня прокляла, понимаешь? Прокляла...– Ирина смотрела на него не мигая, глаза ее болезненно блестели. Потом шепотом спросила: – А вдруг это правда?
Артем почувствовал, как мгновенно похолодели ладони, и стал комок в горле. Он сглотнул.
– Ира, что ты такое говоришь? Твой дед – чудесный человек.
Коралловые бусы потемнели, погасли, как будто съежились.