просто мария Октябрь 30th, 2010, 8:55 pm
Око утренней зари
До появления Вольфа еще оставалось время, и я решила прогуляться по улицам Берлина. Стояла осень. С утра накрапывал мелкий дождь, но после обеда небо прояснилось, и сейчас об утреннем дожде напоминали только блестящие листья каштанов да капли воды на скамейках.
Проходя мимо кинотеатра, я скользнула взглядом по большой афише.
«ГРЕТА ГАРБО В ФИЛЬМЕ «МАТА ХАРИ». История жизни легендарно известной танцовщицы и шпионки».
Возле кассы изогнулась длинная очередь.
Как раз сейчас Вольф смотрит этот фильм. Мне известно, что он купил два билета на дневной сеанс. Интересно, для кого предназначается второй билет? Если бы речь шла о Маслове или Камбоне, я бы предположила, что кресло рядом занимает призрак Маты Хари, но Вольфу не свойственна сентиментальность, и сейчас рядом с ним наверняка сидит молодая и хорошенькая женщина.
Что он чувствует, глядя на экран? Шевелится ли в его душе хоть что-то похожее на ностальгию?
Я тоже смотрела этот фильм и уже не один раз. Сама не знаю, чем он меня так тронул: ведь там нет и сотой доли правды. Разве что, игрой несравненной Греты...
Воистину, она неподражаема: эффектные костюмы, гладко уложенные волосы, холод в глазах и кривая усмешка на губах. Я хотела бы с ней встретиться. Мне кажется, нам бы нашлось о чем поговорить.
А потом я станцевала бы для нее так, как того желает бог Шива.
Потому что я — Мата Хари.
— Вы научите меня танцевать? Пожалуйста, прошу вас! Я хочу танцевать как вы! Хочу научиться вашей магии... и чтобы все мужчины лежали у моих ног... Я хочу стать как вы!
— О чем ты говоришь, девочка? В моем танце магии не больше, чем в полете птицы... Это очень просто, поверь мне: нужно только закрыть глаза и оторваться от земли...
Однажды я хотела написать Грете письмо.
Я его даже написала и несколько месяцев носила в сумочке, но так и не отправила. Ведь всем известно, что Грета не отвечает на письма поклонников. Я ее в этом понимаю — иногда поклонники бывают так несносны.
У меня была одна поклонница. Совсем юная девочка. Она преследовала меня всюду: встречала после выступлений, дожидалась возле казино, караулила под дверями дома. Дворники гнали ее словно попрошайку, но она приходила снова и снова. Это было даже забавно, ведь до сих пор меня преследовали только мужчины...
— Мадам Мата, прошу вас, научите меня танцевать! Я готова пойти на все, лишь бы только научиться танцевать, как вы!
Я задумалась: мне уже тридцать семь, и тело постепенно теряет гибкость. Публика этого пока не замечает, но себя не обмануть: я старею.
День за днем алчные, жадные до развлечений люди выпивают мой талант. Им нужны мои танцы, нужна чувственность, доходящая до предела, за которым начинается разврат. Подобно канатоходцам, они балансируют на тонкой ните порядочности, позволяя мне претворять в жизнь их фантазии.
Я вижу какими глазами смотрят на меня мужчины, но еще более интересны взгляды женщин. О, конечно же, они говорят своим спутникам, что презирают меня.
«Как можно выставлять на показ свое тело? - фыркают они. - Это так неприлично...»
И мечтают оказаться на моем месте.
— Мадам, вы научите меня танцевать? Пожалуйста, прошу вас! Я хочу танцевать как вы!
— Подойди к свету, девочка.
— Меня зовут Маргарет... Маргарет Гертруда. Что с вами, мадам Хари? Вам плохо?
— Нет... Нет, здесь просто слишком мало света, и в углах скопились тени прошлого.
— Хотите, я зажгу свет?
— Да, пожалуйста. Зажги. Пусть будет много света.
Она зажигает свет, смотрит на меня с подобострастием.
— Так достаточно хорошо, мадам?
— Да. О боги, этот дом еще ни разу не видел столько света! Подойди сюда, девочка. Вот к этой лампе. Дай я разгляжу твое лицо.
Она подходит, поднимает голову с гладко зачесанными наверх волосами, и я вижу ее нежную, еще не знавшую поцелуев шейку. Я целую девушку в губы.
Она вздрагивает и отстраняется. В широко распахнутых глазах застыл испуг.
Мне становится смешно.
— Почему вы смеетесь, мадам? - робко спрашивает она.
— Если ты хочешь быть как я, надо перестать бояться поцелуев. И не только поцелуев.
Я вспоминаю свою жизнь на Яве.
Невыносимая жара, когда кажется, что воздух - это горячий кисель, и ты втягиваешь его в себя по глотку. И еще москиты. Тучи москитов, которые способны свести с ума любого европейца...
Хотя я лгу себе - это не воспоминания.
В одном из интервью на вопрос журналиста: «Почему вы выбрали Париж?», я ответила: «Не знаю, но я думаю, что всех жен, сбежавших от мужей, тянет в Париж».
И, как обычно, солгала. На самом деле меня нет в Париже. Я продолжаю жить в Яве даже спустя много лет после побега, а женщина в прозрачных, расшитых золотом одеждах, что танцует на потеху публики, не я.
Я же осталась в Яве, на маленьком туземном кладбище, где похоронен мой ребеночек.
Мы с мужем взяли малышу Норману няньку из местных. Однажды она дала ему попить воды из реки Манук, что протекала недалеко от нашего дома, и малыш умер. Потом, когда я в припадке горя и бешенства била няньку головой о стену, она клялась, что дети в ее деревне всегда пьют эту воду...
Но мне от этого было не легче.
— Мадам Мата, я сделаю все, как вы скажете! Если надо... я сделаю и это... я сделаю все.
— Не надо все. Просто научись танцевать.
— Значит, вы будете учить меня?!
— Да. Поверь, танцевать совсем несложно. Нужно просто поселить в своей душе беса.
Мне кажется, что я вновь слышу на лестнице шаги моего мужа Рудольфа. Мы приехали на Яву сразу же после свадьбы. Рудольф был военным и проходил там службу.
Раздается грохот и проклятия. Значит, опять пьян. У Рудольфа проблемы на службе: эти «грязные туземцы», как он их называет, не хотят его слушаться и в открытую выказывают неподчинение. С недавних пор Рудольф вбил себе в голову, что все его беды оттого, что он взял меня в жены.
Я слышу, как он тяжело поднимается по лестнице. Снова падает. На этот раз проклятья переходят в стоны.
Я накидываю пеньюар - в такой духоте даже одежда кажется липкой — и выхожу из комнаты. С высоты второго этажа мне видно, как Рудольф лежит внизу грязный и пьяный. Рубашка испачкана в блевотине, шейный платок напоминает удавку висельника.
Рудольф поднимает голову и смотрит на меня мутным взглядом:
— Маргарет, помоги мне встать.
— Незачем было так напиваться.
— Помоги мне встать, я сказал!
Я спускаюсь вниз. От мужа несет помоями. Да, совсем не такой я представляла семейную жизнь с красавцем-офицером. Стараясь дышать в сторону, чтобы не сильно тошнило, я пытаюсь поднять его. В какой-то момент мне это даже удается, но он оказывается слишком тяжел, и мы снова падаем. Теперь уже вместе.
Неожиданно он начинает хохотать.
— Отчего вам так весело? - спрашиваю я.
Он так же внезапно замолкает, некоторое время смотрит на меня, будто не узнавая, а потом хрипло спрашивает.
— Кто ты такая?
— Я ваша жена, капитан Маклеод.
— Не лги мне! Ты бесовское отродье! Моя жена была не такой! Где она? Где Маргарет?
В его взгляде сквозит безумие. Меня охватывает страх: о Господи, спаси нас обоих!
— Опомнитесь, Рудольф! Это я, Маргарет Гертруда!
Я порывисто сжимаю его руку:
— Прошу вас, Рудольф, давайте уедем из этой страны! Здешняя жара и москиты способны свести с ума любого европейца!
Он отталкивает меня в сторону:
— Что ты сделала со своим лицом? Клянусь святым Николаем, когда мы поженились, ты была не так красива. Значит это правда: ты продала душу дьяволу!
— Не говорите так!
— Да-да! - он скалится в безумной улыбке. - Все правда! Не зря ты изучаешь бесовские танцы этих дикарей! Белая женщина никогда не пошла бы на такое! Ты принесла им в жертву нашего сына!
— Что вы такое говорите?!
— Да! Это ты убила его! В угоду своему Шиве!
Только дав ему пощечину я осознаю, что сделала.
Мгновение он смотрит на меня с изумлением. До сих пор в этом доме бить по лицу мог только он. Потом его глаза застилает ярость, и мой мир сужается до размеров боли.
— Мадам Мата, как вам понравился мой танец?
— Хорошо, очень хорошо.
— Знаете, в какой-то момент я закрыла глаза и мне вдруг показалось, что я лечу.
— Ты и так летела... Я же говорила, что это несложно...
— Спасибо! Спасибо вам! Только... вы до сих пор не сказали, как мне отплатить вам за учебу.
Я улыбаюсь:
— Разве не сказала? И в самом деле. Мне не нужна плата. Просто... стань Матой Хари.
— Мадам Мата, мне нужно с вами поговорить.
Он садится за столик, прервав мой уединенный ужин в фешенебельном ресторане. У него узкое аскетичное лицо, внимательные серые глаза и жесткая линия рта. Наверняка, он считает себя умным и проницательным, возможно даже таким является. Но все же...
— … не помню, чтобы я соглашалась с вами поужинать, - мило улыбаюсь я.
— А я и не спрашивал вашего согласия, - он возвращает мне улыбку и заказывает бутылку вина.
Я протягиваю руку, чтобы нажать на колокольчик для вызова охраны. Пусть выгонят этого нахала из моего личного кабинета! Но тут он называет себя, и это все меняет.
— Чем могу быть полезна?
Осетр уже не кажется мне таким аппетитным. В окружении листьев салата и долек лимона, он напоминает запутавшегося в водорослях утопленника.
Офицер германской разведки не торопится. Он дожидается пока принесут вино, жестом отсылает официанта и, когда тот уходит, предлагает мне выпить. Я отказываюсь.
— Скажите, госпожа Маклеод, что означает ваш сценический псевдоним?
— Странно, что вам это неизвестно, господин Вольф.
Я смотрю на офицера сквозь стекло бокала. В его гранях лицо Вольфа расплывается и можно представить, что он всего лишь отражение в реке чьей-то судьбы. Чьей-то, но не моей.
— Известно, - улыбается Вольф. - Однако, я хотел бы услышать это от вас. Мне нравится, как вы рассказываете истории из своей жизни. Особенно ту, в которой ваш отец — владелец шляпного магазина — вдруг превращается в японского принца, а почтенная матушка в баронессу, - он хохотнул.
Я смотрю на него без улыбки.
— Так что же означает ваш псевдоним?
— Око утренней зари.
— Хм... красиво. Вы ведь любите жить красиво? А, госпожа Маклеод? Наверное теперь, когда ваша слава пошла на убыль, тяжело отказываться от старых привычек?
— Неправда! - поспешно перебиваю я, но, заметив на лице Вольфа улыбку стрелка, попавшего в «яблочко», с достоинством продолжаю: - я только что получила ангажемент в королевском театре в Амстердаме.
— Вас это не спасет. Вы слишком глубоко погрязли в долгах: заложили свои дома и драгоценности.
Зачем он так беспощаден?
— Не думала, что германская разведка дошла до того, чтобы интересоваться финансовым положением скромной танцовщицы, - усмехаюсь я.
— Нам интересно все, что можно использовать.
— И? Что вам от меня нужно?
Он победно улыбается:
— Вот это слова серьезной женщины.
— Просто стань Матой Хари.
— Стать вами? - изумленно переспрашивает она. - Но как это возможно? Мы с вами не очень похожи и, потом... простите, но вы гораздо старше меня. Ведь публика...
— Публика! - презрительно фыркаю я. - Она всегда ждет какого-нибудь чуда. Если ей показать белого кролика и сказать, что это белый кролик, публика будет разочарована... И лишь когда ты позволишь им увидеть за личиной кролика черную кошку, тебя будет ждать успех.
Я подвожу ее к большому, в человеческий рост зеркалу, убираю растрепавшиеся в танце волосы.
— Мата Хари не должна стареть. Она должна всегда оставаться молодой, красивой и желанной. Как того желает Шива.
Я выхожу на Площадь Республики посреди которой возвышается Триумфальная колонна с Золотой Эльзой на вершине. Говорят, что колонна была установлена в честь побед прусского оружия, и что отлита она из захваченных у неприятеля пушек.
Через несколько минут должен появиться Вольф.
Я сажусь на скамейку и подставляю лицо ласковым солнечным лучам. Октябрьское солнце похоже на пожилого человека. Оно не палит неистово и жарко, как летнее, спешащее зажечь все вокруг пожаром страсти, а бережно и заботливо поглаживает лучами, будто говоря:
«Вот так, отдохни... Все еще будет... Потом... Пусть даже не с тобой...»
Замужество, Ява, побег в Париж, первое выступление на благотворительном вечере в салоне русской певицы, оглушительный успех, работа на разведку, Маргарет...
Все так запуталось и перемешалось, что порой я и сама не знаю, где выдумка, а где явь.
Реально одно: Винсенна, расстрельный столб и женщина-птица так стремительно взлетевшая ввысь и так смело упавшая вниз. Почему она не сказала правды? Почему не призналась, что она не Мата Хари?
Почему?!
Я бьюсь над этим вопросом уже пятнадцать лет и не нахожу ответа.
Почему она не выдала меня?
Тогда, в далеком семнадцатом году, парижская миссия была провалена. Вольф обеспечил мне побег в Амстердам, где я могла спокойно жить по подложным документам. Карьера танцовщицы была закончена, и теперь я должна была заняться подготовкой новых агентов. Делать из белых кроликов черных кошек. Но для меня было достаточно и одной раздавленной судьбы...
Поэтому я бежала от Вольфа...
Маргарет арестовали сразу же после выступления, когда она еще не успела переодеться, и стальные кольца наручников легли поверх золотых браслетов.
Я так и не смогла попасть тогда во Францию и подробности процесса над ней узнавала из газет. А они были крайне чем скупы на подробности:
«24 июля 1917 года начался процесс против шпионки и танцовщицы Маты Хари, которую обвиняют в сотрудничестве с врагом. Суд проходит за закрытыми для публики дверями».
Из газет же я узнала о ее казни.
Сразу после этого история жизни и мученической смерти Маты Хари начала обрастать всевозможными мифами и легендами. Столь лаконичные во время суда, теперь газетчики соревновались в изобретательности, поражая читателей все новыми подробностями последних минут жизни Маргарет.
В одной из газет я прочитала, что подойдя к расстрельному столбу, она послала воздушный поцелуй двенадцати солдатам — своим палачам — и бесстрашно крикнула: «Я готова, господа!»
Много лет спустя один из тех двенадцати поведал мне, что на самом деле Маргарет посмотрела куда-то поверх их голов и, кротко улыбнувшись, сказала: «Ты видишь, еще немного и я овладею магией птицы!»
Но эти слова показались всем настолько странными, что не были отражены ни в одном, самом невероятном мифе.
А еще позже я узнала, что за арестом Маргарет стоял Вольф.
На Площадь Республики вошла пара — мужчина и женщина.
Я узнала прямую, четкую походку Вольфа. Сопровождающая его женщина молода и красива. Она громко смеется и заглядывает ему в лицо, словно любопытная синица. Они идут прямо на меня: две четко очерченных фигуры в акварели берлинской осени.
Я ощупываю спрятанный в складках паланкина пистолет и поднимаюсь им навстречу.
Медленно иду навстречу.
Они не обращают на меня никакого внимания. Какое дело им, увлеченным беседой, до пожилой, закутанной в черный паланкин фрау?
Мы сближаемся настолько, что я слышу, о чем они говорят. Вопреки моим ожиданиям, они не обсуждают фильм. Женщина рассказывается о каком-то светском приеме, где присутствовала военная элита. Вольф слушает ее, глядя в землю, и полы шляпы почти полностью скрывают его лицо. Я вижу только полоску седых усов и кривящиеся в улыбке губы.
Готовясь к встрече с Вольфом, я долго обдумывала, что скажу ему на прощание. Последние слова должны были занять времени не больше, чем длится один вдох, но, тем не менее, вместить в себя все, о чем я передумала и что перечувствовала за последние пятнадцать лет.
Перебрав бесчисленное количество вариантов, я решила убить его молча.
Через несколько шагов мы поравняемся.
Когда на меня упадет его тень, я подниму вуалетку, и на Вольфа в последний раз взглянет Око утренней зари.