naomita Декабрь 1st, 2008, 7:09 pm
Меня зовут Марк, я писатель.
Хотя нет — это сейчас я писатель, а 15 лет назад я был самым обычным сценаристом, строчившим сценарии популярных сериалов. Должно быть, вы их тоже смотрели, только вас больше интересовали актеры, которые там играли главные роли, и вам не было никакого дела до автора. Тем не менее, моя фамилия там тоже есть — между фамилией второго режиссера и актерами второго плана. Правда, титры в конце так быстро мелькают, что прочесть что-либо совершенно невозможно. Хотя какая, в сущности, разница, кто это написал.
Я всегда хотел стать Писателем. Именно так, с большой буквы. Настоящим, таким, которого будут показывать по центральным каналам, рекламу его книг разместят на всех автобусах Лондона, на всех билбордах, рецензии, непременно хвалебные, заполнят полосы газет и журналов, "The Times" сочтет за честь опубликовать интервью с маститым автором…
Увы — успеха на писательском поприще я на тот момент не стяжал. Мне отказывали под любым благовидным предлогом, редакторам не нравились темы, герои, сюжет, стиль, язык — все. Я переписывал бесчисленное количество раз, но везде слышал только вежливые отказы, до смешного похожие и абсолютно неубедительные.
В моем компьютере была папка, в которую я тщательно складывал свеженаписанные романы. В тот июльский день, о котором я хочу рассказать, я написал двадцать первый роман и присоединил его к остальным двадцати. Мне исполнилось 32 года, но праздника я не чувствовал. Я жил один, в пригороде Лондона в ужасной съемной квартире. Сама по себе она была вполне приемлемой, но в тот момент я пребывал в таком глубоком унынии, что любые апартаменты показались бы тюрьмой. В ней можно было есть, спать, но в ней невозможно было Творить. Стены не просто давили — они с каждым днем сдвигались, сжимая меня в своих отвратительных объятиях, обдавая запахами соседских квартир, звуками улицы, криками ссорящихся соседей, плачем детей, которых никогда не было видно. Каждый раз, когда я усилием воли садился за новый роман, мне удавалось отвоевать кусочек пространства у этих стражей, но длилось это недолго.
Вечер 18 июля 1994 года я провел в ближайшем к дому баре, поэтому дальнейшие события в моей памяти сохранились как полустертые листки любовного письма вековой давности. А ведь прошло так мало времени... Точно помню, что собирался свести счеты с жизнью. Сейчас это звучит так буднично. А в тот момент было очень важно. Я сдал всю работу, отдал долги, расстался с последней пассией — в общем, сделал все, что полагается в таких случаях, чтобы никто не оплакивал мою смерть и не посылал проклятий вслед. Я собирался напиться до бесчувствия, а затем…затем уйти.
Войдя в квартиру, я сразу понял, что не один. Вам знакомо чувство, когда дома никого не должно быть, но вы чувствуете чье-то присутствие? В тот момент это липкое ощущение меня так поглотило, что я буквально задохнулся от страха. Мне не стыдно в этом признаваться. В этой ситуации вряд ли кто-то чувствовал бы себя лучше. Особенно, когда я увидел, кто меня ждет.
Он сидел в кресле, в самом темном углу комнаты. Я не зажигал еще свет, но отчетливо видел его черты в свете уличного фонаря. Холодные блики высвечивали высокий лоб, неправдоподобно узкие изогнутые губы, длинный искривленный нос… Темные волосы гладко зачесаны назад. Насколько можно было видеть в полумраке, одет он был в какое-то подобие свитера с высоким воротом и джинсы. Сидел, подтянув согнутую ногу к подбородку и сцепив кисти на колене, очень свободно и раскованно, несмотря на странную позу.
В комнате пахло необычно — словно дорогим и редким мужским парфюмом, терпко и пряно.
Я понял, кто он, в первую же минуту. Ему не было нужды представляться — в его глазах было столько холода, совершенного несчастья, что сомнений не оставалось.
- Включи свет и перестань дрожать, - спокойно произнес он, вставая. – Я не собираюсь тебя забирать в ад. По крайней мере, сейчас.
Он гадливо ухмыльнулся, и выражение его темного лица стало отвратительным.
Я щелкнул выключателем, но видение не исчезло, как я надеялся. Мой гость деловито засунул руки в карманы и, выдержав паузу, продолжил:
- У меня к тебе дело. Так или иначе, я с чем-нибудь отсюда уйду. Я прекрасно знаю, что ты задумал. Но у меня есть вариант пособлазнительнее.
Я с трудом откашлялся, и сипло произнес:
- Что вам может быть от меня нужно?
Он засмеялся, и я вздрогнул от этого похожего на карканье смеха.
- Ты писатель, я знаю. Писатель неплохой, но неудачливый. Известно, что в этом мире помимо таланта нужно иметь удачу. А у тебя ее нет, и не будет, если ты решишь сейчас все бросить.
Меня охватило какое-то странное чувство. Я попросту ошалел. Так бывает, когда в казино вдруг начинает резко везти, и ты сходишь с ума.
- И что вы предлагаете? – бросил я.
- Торопишься на тот свет? – полюбопытствовал он, испытующе глядя на меня из-под неровных бровей. – Не торопись. Ничего хорошего тебя там не ждет.
- Я не верю в загробную жизнь.
- Бывает, - охотно согласился он, как будто только и ждал этих моих слов. – Правда, это не отменяет ее существования, но об этом ты узнаешь позже. Итак, изложу свое предложение. Мне известна твоя страсть к сочинительству, и я предлагаю тебе успех. Если согласишься на мои условия, завтра же тебя посетит удача, ты напишешь гениальный роман и прославишься. Но и на этом можешь не останавливаться. Каждая последующая книга будет получать хвалебные отклики, литературные премии, славу, экранизации…
Он брезгливо поморщился. Кажется, ему претили мирские знаки успеха.
- И в чем подвох?
- Это будет продолжаться 10 лет. По истечении этого срока ты должен отойти от дел. Вообще.
- И все?
- Да. Как видишь, это легко. Вдумайся — у тебя будет 10 лет жизни, чтобы достичь фантастического мирового успеха! За это время ты можешь написать сколько угодно книг с какой угодно скоростью – все они будут признаны талантливыми, станут успешными! Их переведут на большинство мировых языков, будут читать, цитировать, ставить в театрах, снимать кинофильмы… Ты станешь знаменитостью, разбогатеешь. За 10 лет ты сможешь сколотить такое состояние, что работать не придется до конца жизни…
- А вы знаете, когда я умру? – перебил его я, и тут же испугался, что услышу ответ.
Он склонил голову, изучая меня.
- По одной из версий ты доживешь до глубокой старости.
- Что значит – по одной из версий?
- Это значит, что скоро ты окажешься на распутье. И оттого, какой путь ты выберешь, зависит твоя дальнейшая жизнь. В том числе, и ее продолжительность.
- А если я не перестану писать книги?
- Когда придет время — я назначу цену. Тебе просто придется пожертвовать чем-то другим. Но твоя душа мне не нужна, успокойся. Я мог бы получить ее без всяких проблем. Я бы просто подождал еще час, пока ты не допьешь тот коньяк, который сжимаешь в руке…
Бутылка выскользнула у меня из рук, судорожно сведенных сзади в стальном пожатии. Он задумчиво посмотрел на то, что от нее осталось.
- … точнее, уже не допьешь. Потом ты бы долго думал: повеситься или отравиться, возможно, кинул бы монетку, - с издевкой, медленно растягивая слова, он щурился на меня, ожидая реакции. – Кончилось бы тем, что ты весьма неловко повесился бы на крюке от карниза. Очень неудобно и некрасиво.
То ли я допился до такого состояния, когда марево видений неизбежно преследует воспаленное воображение, то ли картина моего мнимого самоубийства вкупе с удушающим запахом скверного коньяка, разлитого на полу, так подействовала, но мне стоило больших усилий подавить тошноту, подкатывающую к горлу. Мне она тогда казалась веревкой, стягивающей шею. Я инстинктивно провел пальцем вдоль горла, оттягивая воротник рубашки, весь мокрый от пота.
- А если я откажусь от вашей сделки?
- Твое право, - безразлично пожал плечами он. – Я просто погуляю тут поблизости в ожидании твоей смерти, чтобы не возвращаться по нескольку раз. Светлых ангелов не жди, ты их не заслужил.
- Допустим, я принимаю предложение, - пытаясь унять дрожь, пробормотал я. – Что для этого нужно? Расписаться кровью? Где?
Он посмотрел на меня с нескрываемым презрением.
- Нигде. Оставь эти дешевые эффекты для Фауста.
- Что же тогда нужно?
- Твоего слова достаточно. Оно вечно.
- Слова?
- Конечно. Каждое слово остается в веках. Это крепче всех печатей и кровавых подписей.
Я чувствовал, что если сию секунду не решусь, сойду с ума. Невозможно было дольше выносить это взгляд, таящий в себе змеиное превосходство и змеиную же зависть.
- Я согласен и принимаю твою помощь, - громко произнес я, чтобы разорвать эти душащие меня путы.
Он улыбнулся — торжествующе, ликующе. И щедрым жестом фокусника махнул в сторону стены.
Я оцепенел. Только что произнесенные мною слова повисли в воздухе! Словно пир Валтасара, огненное предсказание о гибели Вавилона… Они были настоящие, я ощущал на лице жар пламени, щурился от нестерпимого света, даже отшатнулся, чтобы не опалить волосы.
- Теперь ты веришь мне? Людям всегда нужны доказательства. Видимо, вам не хватает воображения, - с непередаваемым сарказмом закончил он и исчез.
Зеркало в проеме между окнами поймало мое отражение. Я не узнал себя — небритое, перекошенное от страха белое лицо, всклокоченные волосы.
Словно проснулся посреди ночи от кошмара. Только на этот раз это был не сон.
Кажется.
На следующий день я встретил Дану.
***
18 июля 2004 г.
Марк в который раз закрыл файл с начатой главой романа. Сегодня почему-то не писалось. Во многом из-за того, что в голову лезли мысли о том, как Дана справляется одна без него. Все-таки нужно было ехать вместе, подождал бы роман, и редактор дал бы отсрочку.
За прошедшие 10 лет Марк сильно изменился, но сильнее изменилось его окружение. Теперь он жил в хорошей квартире в престижном районе Лондона, даже имел приходящую прислугу.
Он откинулся на спинку кресла. Вся его вальяжная поза доказывала: Марк добился всего, о чем мечтал. Забитый сценарист, абсолютный неудачник исчез. А на его место пришел целеустремленный и жесткий Автор.
Последний лист отлетел, брошенный нетерпеливой рукой.
Определенно, сегодня был неудачный день.
- Марк, мы пришли.
Писатель вздрогнул и обернулся.
Так и есть.
Вернулся старый кошмар. Все эти десять лет почти каждую ночь ему снился один и тот же сон – демон приходит вновь и требует обещанное. И вот он снова видит его, готового победить.
На этот раз он был не один. Его спутника Марк не смог бы описать — уж слишком невыразителен был его вид, но вот глаза… Глаза, невыразимо печальные, полные такой муки, словно он невыносимо страдал в этот момент. Незнакомец сразу отошел в сторону, словно актер, чья реплика еще не скоро.
Марк встал и, сделав несколько шагов навстречу, остановился.
- И что вы хотите на этот раз?
- Исполнения договора, - он улыбнулся той смутно знакомой улыбкой, которую Марк заранее ненавидел.
- Я не хочу прекращать писать книги, - с вызовом воскликнул он.
Вкрадчиво лживый голос продолжал:
- По нашему договору ты должен уйти на покой, как называют это люди, спустя 10 лет. Срок истек, ты получил то, что хотел — успех. Теперь я требую соблюдения условий.
- В нашем договоре был еще один пункт, - с тихой яростью напомнил Марк. – Я имею право отказаться, и в этом случае мне придется пожертвовать чем-то другим.
Он снова мерзко улыбнулся:
- Как угодно.
Возникла пауза, во время которой Марк нетерпеливо мерил комнату торопливыми шагами, а его гость наблюдал за ним из-под полуприкрытых век. Наконец, он нарушил молчание:
- Насколько я знаю, твоя любимая супруга Дана сейчас в Греции, лечится.
Марк остановился и поднял голову в недоумении:
- Да, но причем тут она?
- Ты знаешь, что она очень больна, у нее порок сердца. С этим либо живут очень долго, либо могут умереть в любой момент и никто не удивится.
- Я не понимаю…
- Тебе нужно будет выбрать, что тебе дороже: творчество или жизнь Даны.
Эта фраза отдалась громовым раскатом от стен комнаты и словно оглушила Марка. Он не глядя сел в кресло.
- Если ты решишься пожертвовать Даной, хочу утешить — умрет она мгновенно и безболезненно.
Марк ничего не отвечал. Он уткнулся лбом в сцепленные руки и думал.
Тишина, окружившая этих троих, стала густой, почти физически ощутимой. До такой степени густой, что, кажется, труднее стало дышать.
- Марк, ты не обязан с ним соглашаться.
Марк поднял голову, вперив взгляд в незнакомца, склонившегося над ним.
- Вы кто?
- Я Посредник. Все споры и разрешение конфликтных ситуаций с миром духов происходит в моем присутствии.
- В вашем присутствии? Тогда просто молчите! Вас никто не просит мне советовать!
Марк встал и отошел к окну. Тягостную тишину нарушил звук электронной почты: в углу монитора всплыл желтый конвертик, но он не обратил на него внимание. Привычный мир словно отошел на задний план, сейчас для него реальными были только два духа, ожидающие его решения и он сам.
Еще Дана, но она так далеко. И очень больна, он прав. Кто знает, сколько еще она проживет?
О ее болезни оба узнали год назад, когда Дана ходила на плановый осмотр: они хотели ребенка. Время от времени жена ложилась в больницу для лечебного курса. Но окончательно поправиться она не могла, операция же была невозможна из-за противопоказаний.
Он резко развернулся и увидел их лица: печальное — Посредника, и скучающе-торжествующее Демона. Стараясь не смотреть ни на кого, он произнес:
- Я согласен. Я хочу продолжать писать, мое призвание для меня важнее всего.
Демон коротко рассмеялся:
- Я знал это. Что ж, ты сделал твой выбор. Дана умрет и это не вызовет никаких подозрений. Мы уходим.
У двери обернулся:
- И все-таки: прочти письмо, - многозначительно произнес он.
18.07.04. 12:57
Марк,
я доехала, со мной все хорошо. Пожалуйста, не пугай больше портье, он не мог соединить тебя со мной, потому что я гуляла. С трудом его успокоила. Отель замечательный, немноголюдный. Природа просто сказочная! Не хватает только тебя, мой дорогой и любимый писатель. Я понимаю, есть сроки, тебе нужно дописать, я все знаю и не упрекаю. Судьба и так дала мне слишком много. Семь лет счастья с тобой — это невероятно для меня, для той меня, кем я была — одинокой девчонки, полячки. Что я вообще представляла собой? Ты мой Пигмалион, сотворивший из маленькой невзрачной Галатеи ту, кем я являюсь сейчас. Если бы ты не стал известным писателем, обратил бы кто-нибудь внимание на обычного дизайнера, коих тысячи? Только твое имя стало для меня пропуском к собственному признанию. Ты подарил мне успех, чтобы я могла не просто заниматься любимым делом, а делать это с пользой, иметь известность, работать с отдачей… И я завоевала признание. Теперь я не просто жена писателя, занимающаяся дизайном интерьеров, я известная художница. И все это благодаря тебе! Каждый раз, когда я думаю о тебе, мне становится легко и тепло на душе, хочется петь, улыбаться, рисовать. Я выйду сейчас на балкон и, раскинув руки, закричу в море: «Я люблю тебя, Марк!» И может быть, ты услышишь меня. Я хочу, чтобы ты услышал. Я буду гулять здесь по острову и думать о тебе, потому что иначе не могу. Наверное, это звучит сентиментально и глупо, но для нас с тобой это правда и мне все равно, что по этому поводу думают другие. К слову о других: надеюсь, ты верен мне, мой гений?
Я так и вижу тебя, сидящего за компьютером у окна, лохматого, усталого, вечно невыспавшегося. Вокруг много грязной посуды, которую ты не убираешь со стола, а сейчас некому это сделать. Но я скоро приеду, мой дорогой, буду рядом, и ты прочтешь мне новую главу. А потом этот роман будет напечатан самым большим тиражом, не зря же издатели хотели устроить грандиозную презентацию.
Кстати, Жаклин обещала взяться за перевод «Династии Ангелов» и я этому очень рада. Ты же помнишь, ее последний перевод на французский оказался очень успешным, в Париже я видела толпы людей у книжных магазинов. Конечно, это во многом успех автора, почти каждая его книга становится бестселлером, но поверь мне – именно переводы Жаклин войдут в классические собрания сочинений! Здесь, на Крите, кажется, что Византия особенно близка и твоя история еще более реальна. Вчера я снова начала читать «Династию», теперь уже с другим совершенно чувством. Наверное, так и нужно читать книги – в том месте, где происходили описываемые события. Даже если это было 800 лет назад. Нет, не так. Особенно, если это случилось почти восемь веков назад. Эта книга — мой любимый роман, написанный тобой. Когда тебя нет рядом, такое счастье окунаться в твои мысли, наслаждаться этими диалогами, я словно слышу, как ты произносишь слова Алексея III, как в тот раз, когда ты читал мне вслух, помнишь?
Я все время повторяю «помнишь, помнишь», словно не в силах дождаться встречи. Но скоро мы увидимся, совсем скоро. Столько всего хочу тебе сказать. И сердце почти не болит — это море и купания в нем действительно лечат. Всю ночь вчера сидела на веранде, смотрела на блеск волн в свете луны. Сидела и пыталась представить, как бы ты описал эту красоту, если бы был рядом. А может, ты бы ничего не говорил, и мы бы сидели обнявшись. Давай приедем сюда еще раз, когда наступит зима? В Лондоне в декабре страшно неуютно, а ты в это время как раз будешь обдумывать новую книгу, так что это реально. Мастерскую я оставлю на Дженни, она и сейчас прекрасно справляется без меня. Рождество в Греции должно быть прекрасно. Наше Рождество в Греции. Правда, это звучит, как долгожданный подарок?
Марк, я люблю тебя.
Кажется, я никогда не устану признаваться тебе в любви.
Дана.
***
Август 2006 г.
Сквозь туман пьяных видений, сумбура мыслей, обрывков воспоминаний я с трудом различил неясный голос, зовущий меня по имени. В первый момент мне показалось, что я просто сплю. Но голос не утихал, становился все более настойчивым, звал, требовал, заполнял собой все вокруг, мучил и терзал. Он казался мне беспокойно знакомым, и я внутренне сжался, пытаясь вспомнить, когда и где эти безжалостные нотки вошли в мою жизнь… Внезапно меня осенило. Озарение оказалось таким ярким, что я проснулся окончательно и резко сел.
Я огляделся.
Посредник стоял у стола, небрежно вороша распечатанные черновики моей незаконченной книги.
- Слабо, Марк, слабо. Я ожидал от тебя большего.
Это было произнесено странным тоном: в нем звучали и грусть и презрение одновременно. Я тут же подавил естественное желание защитить свой роман. К тому же, отчасти он был прав. Мои книги больше не пользовались спросом, читателей становилось все меньше. Гостевая книга моего сайта последнее время пестрела записями «Марк исписался!», «Запретите ему писать!»... Я стал персоной нон грата в собственном королевстве. Сверженным королем. Мои же читатели возненавидели того, кого раньше боготворили. Успех и всемирная известность сыграла злую шутку со мной.
Мои неудачи прозвучали громче, чем успех.
Поэтому печальная констатация факта вызвало у меня лишь равнодушное пожатие плечами.
- Я никогда и не уверял, что гениален.
Посредник склонил голову:
- Гениальность не нужна для успеха.
- Успеха? Да я ненавижу это слово! Проклинаю тот день, когда я уничтожил свою жизнь, свое счастье! Что принес мне этот успех, если сейчас я лишен всего?
- Ты сам выбрал свой путь. Каждый человек имеет свободу выбора.
- И что, по-твоему, я должен был выбрать? Остановиться на полпути? Все бросить?
- Ты поступил, как счел нужным.
- Хорошо. – Я встал с дивана и начал вышагивать по кабинету. – Что бы произошло, если бы я согласился перестать писать?
- Марк, никто не заставлял тебя бросать писать.
- Что?!
- Тебе нужно было лишь перестать печататься, перестать быть писателем в глазах всего мира. Ты мог бы продолжать писать, но люди не должны были об этом знать.
- И что я мог бы написать, не имея возможности быть опубликованным, даже не зная, прочтет ли меня кто-нибудь?
- Давным-давно другой Марк стал одним из соавторов книги, до сих бьющей все рекорды популярности, спроса и продаж, даже не надеясь на то, что его запомнят в веках.
- Как ему удалось это сделать? И что это за книга?
- Он просто написал то, чего от него ждали люди, - спокойно продолжал Посредник и его взгляд принял отсутствующее выражение, словно он мысленно перенесся в прошлое. - Им нужна была эта книга. Она учит смирению, доброте, всепрощению и великодушию. Она вызывает у людей слезы раскаяния. Она делает их лучше. Марк не гнался за известностью, ему было безразлично, запомнят ли его имя или нет. Ему было важно донести до людей ту мысль.
- Вы говорите об апостоле Марке? Это Евангелие?
- Да.
- Тогда не тратьте свое красноречие. Я атеист.
Это прозвучало глупо: ведь я разговаривал с духом, а до этого заключил договор с демоном. Наверное, Посредник понял, что я отрекся от последней фразы, чуть усмехнулся и продолжал:
- Величие этой книги признают даже неверующие. Разумеется, мы говорим о людях думающих. Ты же читал Библию?
- Читал, - нехотя признался я.
- Ты сам это признаешь, - спокойно заметил Посредник и встал.
- Постойте, а что же со мной?..
- Твоя история должна закончиться, рано или поздно. От тебя зависит, сможешь ты сделать финал прекрасным. Ты столько раз ошибался… И самой главной твоей ошибкой было предательство по отношению к Дане.
Я отвернулся:
- Это не предательство, это убийство.
- Причем ты убил не только ее, - чуть громче произнес он. – Ты убил себя как Писателя. Ты всю жизнь считал успех своим достижением, ты смотрел на Дану свысока, помогал ей и считал себя ее благодетелем. Между тем, она и есть твой успех. Как только Дана появилась в твоей жизни — ты стал Писателем. Она была твоей Музой, поддерживала тебя, вдохновляла, направляла… Ее любовь оживила твою душу, ты начал жить по-настоящему, стал писать как живешь…А потом ты между ней и своей известностью выбрал последнюю. Изменил ей, изменил себе, снова изменил свою жизнь…
- Постой… - попросил я, отчаянно пытаясь сообразить, что я могу сделать. - Как я могу искупить свою вину?
- Обещай, что ты расскажешь людям правду.
- Обещаю, - не понимая, что говорю, кивнул я.
***
18 июля 2007 г.
Да, я сдержал свое обещание.
Книга написана.
В свое время она увидит свет, вот только меня уже в живых не будет.
Чтобы напечатать роман, мне нужно умереть.
И это произойдет сегодня.
Я никогда не смогу сам издать эту книгу, потому что разорен, да и ни одно издательство за нее не возьмется. Я просто уже не интересен. Я обыкновенный. Я слишком поздно понял, что придавало прелесть моим романам, и теперь, когда Даны нет, я словно вернулся в свои 32. Я бездарный неудачник, пишу дешевку и мечтаю о самоубийстве. Мою унылую фигуру не спасут даже нагромождения сплетен и слухов. Мною не заинтересуются, что бы я ни делал. Мои последние две книги даже не окупили затраты издательства на них. А в этом мире зачастую все решают деньги.
Зато представьте, какая шумиха скоро поднимется вокруг! Вы когда-нибудь замечали, сколько внимания уделяется почившим писателям, политикам, художникам, музыкантам? Даже если последние 10 лет об усопшем ничего не было слышно, в день его смерти начинается вакханалия: ТВ и радио, газеты и Интернет наперебой восхваляют каждый шаг почившего.
Смерть известного человека — это всегда сенсация.
Этим пользуются все, кому не лень, почему бы хоть раз в истории не извлечь из этого выгоду самому умершему?
Что начнется, если станет известно — после моей смерти остался законченный роман, который автор не хотел печатать! Интригующее предисловие, сюжет, от которого невозможно оторваться и финал, оставляющий в нокауте самого взыскательного читателя. Что еще нужно?
У меня есть знакомый журналист, Том. Когда я ему рассказал о своем плане, он пришел в ужас от моего хладнокровия. Что ж, это делает ему честь, но легко объясняется его молодостью.
Том упирался, уговаривал меня просто исчезнуть, устроить фиктивные похороны, но я отказался. Зачем жить, если все, что я хотел сказать, я сказал в последнем романе. Я и жил только ради того, чтобы закончить его, почти год не вылезал из кабинета, дышал и думал только Им.
В конце концов, Том нехотя согласился, убедившись, что уговаривать меня бесполезно. Я представил перед ним всю выгоду его положения — ведь обнаружив мое тело, он сможет первым написать некролог.
Он подумал и предложил мне самому это сделать.
И вот эта статья, написанная мной на собственную смерть, лежит передо мной. Забавно, правда? Сейчас я в последний раз ее перечитаю, отправлю Тому на почту, а свой экземпляр уничтожу.
Вообще, уничтожу все, кроме романа. Не хватало еще, чтобы в моих вещах, замыслах кто-то рылся.
… Теперь все в порядке. В компьютере только одна папка с книгой, распечатанная рукопись лежит рядом на столе.
Я сижу в кресле, обдумываю, все ли я сделал.
Кажется, все. Можно уходить.
Я вспоминаю, как он измывался надо мной, выдвигал гипотезы, каким способом я бы покончил жизнь самоубийством. На этот раз я все продумал. У меня есть пачка таблеток, которые по моей просьбе Том достал у знакомого врача. 10 штук — и я усну навсегда. Очень просто и, главное, совершенно безболезненно, как утверждал доктор. Надеюсь, что так оно и будет. Хотя никакая физическая боль не может быть сильнее боли, терзающей меня, мою душу.
По иронии судьбы я уйду именно в тот день, когда моя жизнь так изменилась. Но, по крайней мере, я могу гордиться тем, что
Конец моего романа я написал сам.