Venetzia! Февраль 12th, 2005, 1:10 am
ТРЕЩИНА
Я мчалась на новеньком «Форде» по широкой главной трассе, соединяющей два крупных центра.
Места были мне знакомы. Теперь я знаю, здесь прошли лучшие годы моей жизни, не всегда наполненные радостными событиями, но, тем не менее, меня влекло в эти края. Несколькими часами раньше я спокойно согласилась со своей подругой, с которой жила по соседству в военном городке, что не стоит сворачивать в забытый и расформированный гарнизон. Предупредила меня Надежда, что все здесь теперь по-другому. Но я не смогла и, повинуясь тоске по этим местам, свернула возле погнутого предостерегающего дорожного знака «кирпич». Не взирая на былые ограничения, я свернула на выщербленную бетонку и покатила, на приличной скорости, изредка подпрыгивая на стыках разбитых плит.
Местные жители прозвали эту дорогу аппендицитом, хотя она и не была ненужным отростком, я являлась связующим звеном с цивилизованной жизнью. По ней в гарнизон завозили продукты питания, почту, топливо и по ней же, в выходные дни после получения зарплаты отправлялся караван «шестерок», «пятерок», стареньких «копеек» в направлении райцентра за продуктами. «Ауди» и «джипы» выезжали намного дней раньше, их владельцы вовремя получали офицерское, а иногда и прапорщицкое жалованье.
В моих воспоминаниях по этой дороге шли люди с ведрами крупнейшей клюквы, такой крупной, что могло показаться, что в ведрах не кислая лесная ягода, а вкусная садовая вишня. Чуть поодаль несли на продажу бруснику и красивые, крепкие боровички. Все эти лесные дары предназначались для продажи. Стоять продавцам приходилось долго, с мольбой и надеждой глядя на проезжавший по главной трассе транспорт. Конкуренция была велика. Иногда грибы под воздействием солнечного света, пускали сок и превращались в мало пригодную для продажи коричневую массу. Поэтому подберезовики, выросшие в болотистых местах продавали только «новички».
Я подъехала, к голубому зданию командно-пропускного пункта. Полустертые желтые по красному буквы гласили: «Стой! Предъяви пропуск». В «той» жизни раздвижные ворота украшал огромный амбарный замок, покрытый таким слоем коррозии, что его уже ни кто не запирал, а просто просовывали в петли. Дежурным маетно было каждый раз, скоро проверив пропуск, выданный на каждое зарегистрированное транспортное средство, исключая велосипеды, суетно доставать из кармана ключ и прилагая физическую силу отпирать ржавый замок. Теперь ворота, отслужив людям, валялись погнутые в стороне. Я остановилась, вошла в пропахшее сыростью и продуваемое всеми ветрами здание КПП. Ветер гудел сквозняком, перекатывал мятые старые газеты…. Осколки стекла хрустели под ногами.…
А когда-то, в той далекой жизни, здесь было уютно. Как сейчас помню: вон у той стены стоял широкий длинный стол с телефоном. Вон в том углу работал денно и нощно телевизор.
Грустно. Я с печалью посмотрела на оставшуюся висеть на стене документацию, вышла, завела машину и покатила дальше в сам гарнизон.
Дорога была пустынна. А в «том» времени на ней кипела жизнь: шли на работу хмурые люди, прихрамывая, иногда тащился в санчасть очередной боец, весело щебеча спешили на обед штабные дамочки, дети катались на велосипедах, молодые мамы выгуливали своих чад…
Остановившись возле старой почты, я открыла дверцу, закурила. Было и страшно и любопытно выйти из салона. Как будто бы меня здесь что-то ждало, что-то забытое, оставленное, но такое нужное, торопило и звало пройти по до боли знакомым улочкам.
Сквозь потрескавшийся асфальт в некоторых местах пробивалась мелкая травка. Бордюрчики, ежегодно белившиеся по субботникам, и перед приездом важных персон и комиссий приобрели серый мрачный первоначальный вид.
Липы. Как они выросли за эти годы. А вон ту березку посалил мой муж. Я провела ладонью по бело-черному гладкому стану красавицы и пошла дальше. В некоторых не выбитых стеклах домов радугой играло солнце. Вот и окна моей квартиры. И надо же! С любовью и мечтой о налаженном быте, мной поклеенные обои - целы!
Магазин. Зайти? Вошла и тут же, несмотря на стертые краски, оживились воспоминания, перед глазами появилась небольшая очередь. Вот противная Чижова перенюхала масло, три сорта колбасы, купив один только кирпичик хлеба и булку, недовольно скривившись, отходит от очереди. Подходит черед запасаться продуктами моей соседке. Надюшка, не нюхая и не капризничая, покупает и хлеб, и масло, и любимый сорт колбасного изделия.
Улыбаясь воспоминаниям, я свернула в некогда уютный дворик. Сюда я приходила посидеть на затененной кленами лавочке, пока мой сын ковырялся в песочнице с другими детьми. Компания у нас была небольшая, состояла из неработающих мам. Многие не находили общего языка друг с другом, многие любили позлословить или похвастаться денежным переводом, обсудить способности детей и наряды родительниц, иногда косметику или телевизионные сериалы. Я редко вступала в диалоги, старалась быть неприметной, так как ни сериалы, ни чужие подруги меня не интересовали, на лишние наряды просто не хватало денег, а детские способности тоже обсуждать не решалась, зная, что грех говорить про нормального ребенка, что он неспособен, если его родители стали прикладываться к бутылке. Способности, как правило, имеют свойство, раскрываться постепенно.
Часто к молодой компании примыкала бабушка Дуся. Пыхтя, она усаживалась на широкую лавочку и тихо, вывязывала очередной узорчик для внучкиной кофточки. В разговоры наши не вмешивалась, оживлялась лишь, когда речь заходила об очередной серии душещипательной мыльной оперы. Оставаясь со мной наедине, бабушка Дуся жаловалась на свои больные ноги, худую печень и барахлящее сердце. Интересно, где она теперь, жива ли?
А вон на той лавочке у подъезда, любил по праздникам наяривать на гармони похабные частушки муж нашей бабушки Дуси, дед Максим. Вокруг него всегда образовывалась толпа из женщин среднего возраста. Шутки, подколки.… Заканчивался «выход» деда на публику массовой пляской и пением с проходом по главной улице:
Первым делом, первым делом самолеты,
Ну, а девушки, а девушки потом…
Ветер подбросил вверх ворох сухой осенней листвы. Желто-красные листики, кружась и перешептываясь: «Жива, жива, жива» (мне так показалось), легли на асфальтовую дорожку.
Где-то здесь был спуск к речке. Отыскав в кустах песчаную дорожку, я спустилась к нашему месту, где мы любили отмечать с шашлыками майские праздники. Горький дым костра, звонкий детский смех, визг моей подружки, бегающая по кругу такса Чарли – как это было давно.
Речка. Ничего не изменилось, все, как и прежде. Те же берега заросшие аиром, низко накрененный над водой дуб, на котором я любила читать под плеск воды.… Может, залезть, рискнуть? Нет, не буду, все равно ощущения будут не те… «То» не вернуть! Оно кануло в такую же воду, что журчит и переливается сейчас под солнечными лучами. Нет, надо уходить, иначе заплачу.
Я поднялась по той же песчаной дорожке, прошлась, вороша ногами, опавшие листья под звук теребящейся ветром жести по главной улице, и решилась таки посетить аэродром.
Возле ангара ТЭЧ. «поселилась» куча хлама: покрытое толстым слоем коррозии железо, провода, основание старых плат и разбитых блоков, куски резины и самолетной обшивки.
Осторожно переступая, я отворила скрипучую дверь. Когда-то здесь кипела работа. Возле очередного, поставленного на регламент самолета, сновали туда-сюда техники и женщины в спецовках.
Мы, неработающие, завидовали занятому делом малочисленному женскому составу ТЭЧ. Найти достойную образования работу было трудно и многие были согласны на любую должность, лишь бы не сидеть при кастрюльках и частой стирке «от нечего делать» дома, отлеживая бока перед телевизором, принимавшем всего два канала.
Испуганная моим появлением дикая голубка, заметалась под сводом высокого потолка. Откуда-то сверху упало стекло и разбилось с таким звуком, будто лист жести упал... Очевидно, обезумевшая птица ударилась клювом в маленькое окошко расположенное высоко на стене. Шорох ее крыльев разнесся неприятным звуком в гулком пустом строении. Стало напряженно страшно, и я вышла наружу.
Каждое утро я провожала на работу в ТЭЧ своего мужа, а вечером встречала его с сыном в коляске, потом на велосипеде, потом за руку, а потом одна – сын вырос, и мама ему стала не нужна.
На взлетной полосе хозяйничал ветер. Помню морозным утром, я оказалась как-то на аэродроме. Голубые прожектора в легком утреннем тумане, чинность и степенность летчиков, спешка и нервозность технического состава, гул двигателей – это надо увидеть, описать предполетную подготовку невозможно!
А ночные полеты! Сколько живу, но другого по красоте и силе эмоций зрелища я не видела. Ревя турбинами, прет по полосе, рассекая воздух, сверкая огнями машина.… Оторвалась.… Взлетела.… И вот она маленькой удаляющейся светящейся звездочкой плывет по ночному небу…Я, в такие минуты была горда за своего мужа, за его профессию.
Мы ненавидели это место, ненавидели друг друга. Все казалось обыденно-мерзким: люди неприятные, зависть, злоба, ложь и лицемерие. Лицемерие… Оно раздражало меня больше всего, именно с ним у меня не получалось идти рука об руку и оно мстило, пытаясь уничтожить во мне живую приветливую натуру. Его родная тетка зависть пыталась подточить, образно говоря, мой фундамент – доброту и я тоже не поддавалась ей и упрямилась, как могла.
Да, жили мы в этих местах, порой, не замечая многого: ни красот природы, ни поэтики ночных полетов. Любили и ненавидели, томились в ожидании чего-то лучшего и монотонно переходили из одного серого будня в другой такой же ни чем не примечательный. А ведь были моменты, окрашенные светлыми событиями, встречами, маленькими и большими радостями! Но мы смешивали все ощущения и впечатления, не видя и не замечая главного, называя все пыльным словом «быт».
Мне пора.
Через несколько часов я встречусь со своими самыми любимыми мужчинами – мужем и сыном. Хорошо, что они не поехали со мной. Пускай в их памяти оживает время от времени светом и красками красивый военный городок на берегу извилистой речушки Шлейки. А моя память никогда не впустит в себя посторонних, не раскроет тайну, мою тайну. Не хочу, чтобы и по их жизни зигзагом прошла кривая черная полоса, разделяющая прошлое на «до» и «после».
Отъезжая, я вспомнила про одинокую птицу на аэродроме. Интересно, как там она?