ГУБЫ (Lips inside)
Правдивая история эротомана
«Была ли у меня несбыточная мечта?
Разве что – свобода слова…»
(Ларри Флинт)
Вы что, всерьез думаете, что я вам расскажу правду? Вы, док, крупный кретин, а вы, сэр товарищ камрад господин полицейский, он же фараон и коп в одном гребаном флаконе на все времена – вообще тупорылое создание, которое следовало бы поставить к стенке и как следует опустить… хотя бы вашей же резиновой дубинкой… ну да, серией отменных ударов по тому, в чем полагалось бы находиться вашим мозгам, если бы генетика ваших родителей вообще бы предполагала их наличие там!... Эй, вы, не смейте бить меня! А, кому я вообще это говорю! В этой стране, где защитники закона априори находятся в оппозиции к своим же гражданам… как и все ваше гребаное на фиг государство… Что, вам не нравится мой лексикон? Ха! А на журнал мой, паррррдон муа… нет, это была отрыжка… за нее – не паррррдон… опять отрыжка… прононс а-ля паризьен у меня получше профессора, преподающего Гюго, мать вашу… ну да, на журнал мой вы онанировали в своем гребаном детстве, не задумываясь о прононсе издателя… Что? Вы не знаете значение слова прононс? Ну, и после этого смеете возмущаться моим лексиконом? Ха!..
И дважды «ха», медам и месье адвокатша и прокуроришко, выделенные мне этим гребаным государством во главе с его гребаным правительством», дабы соблюсти видимость законности!.. Куда вы меня ведете?.. Какое к гребаной матери интервью?..
Трижды «ха», мамзель журналистка! Вы что, и в самом деле думаете, что я буду вам тут помогать отрабатывать взятки, данные вам нашим министром юстиции, чтобы вы показали, как у нас тут все демократично? Окститесь, грудастая вы моя… О, я верю, что это не силикон, даже если у вас швы под моим немалым весом в постели разойдутся, а гель зальет мои подушки по пятьсот евро наволочка каждой – я буду верить каждой чуши, которую вы изволите заявить в пароксизме притворного оргазма, потому что женщины на самом деле не умеют испытывать оргазм… Хотите доказать обратное – сделайте это со мной здесь и сейчас, прямо тут, в камере, под камерами… Многажды «ха» моей гениальности – я и не такое могу сказать, была бы муза да вдохновение, мать вашу… В смысле – чью мать? Музы, и вдохновения, конечно же! С вашей маман, мамзель, уж простите, я дел иметь не желал бы – герантофилия не мой конек, знаете ли!.. А насчет «вашу» - простите, происхождение… не из графьев, но баронов, некогда явившихся в земли гиперборейские, дабы волею Гипофаллуса… не путать с Гипоцефаллусом… там органы разные, что, впрочем, для большинства альфа-доминантных самцов не суть важно… Все равно не поняли? Учить латинский в альма матер следовало бы, барышня вы моя… ну, пусть не моя… короче, из готтов мы… Нет, не этих, которые глаза красят! Наши подревнее были и за крашеные глаза могли под эти самые глаза таких фингалов понаставить… Рим брали, итить!.. Тоже не знаете?.. Не важно – альму матер можно и без этого в наше время заматерить… в смысле – с дипломом закончить… Вобщем, предки мои из земель западных приехали, понабрались уже тута всяко-разного… теперь вот чья бы мать не была – приписываем исключительно во втором лице, в склонении винительно-давательном… и пусть филологи «йогуртами» занимаются – я буду заниматься вопросом этимологии выражений «мать вашу»… На то я и – ЭРОТОМАН!..
БАСТА!!!..
Спасибо, док! Нет, я больше не буду! Вы бы тоже не стали, если бы вам восемьдесят вольт да по гениталиям… Нет! Я не пытался изнасиловать журналистку! Что вы говорите? Обвинение в международный суд по bad intents? Sexual harassment? Кто – я? Док, вы же знаете – я импотент! Не знаете? И правильно – я все равно никогда не скажу вам правду… Нет!.. Не бейте снова!..
INSURANCE!
Вы – мой страховой агент? Требую компенсации! За все! Меня тут изнасиловали. Кто? Могу перечислить. Сначала доктор. Ну да, тот, очкастый. Он изнасиловал мой мозг. Я его страховал… Не очкастого, а мозг… Да, на сто тысяч евро. Неправда? У меня только страховка автомашины? Не может быть! Вы еще скажите, что я не страховал свое здоровье! Правильно, страховал… хоть с этим вы, дитя системы, согласны. Так вот, мое здоровье понесло ущерб. От изнасилования. Его насиловал в разные места и органы господин товарищ камрад полицейский фараон коп. Дубинкой. Резиновой. Хочу, чтобы компенсацию выплатили моей любовнице… Да, трансвеститу… Полагается для протокола говорить – трансвеститке? Вы не носитель языка. У вас какое образование? Ах, ну да, конечно… Юридическое!.. Тоф!.. В смысле – не то, чтобы совсем тоф, так себе, каха, милейший… Вы таки даже не носитель родного языка? Во что вас всех система превратила?! Мне стыдно за Самсона и Далилу, любезный мой! Покиньте меня, ибо я в скорби!.. Если уж ВЫ не можете справится с этой системой – грош цена слухам о вас… впрочем, слухам всегда – цена грош… И тот – подвергшийся инфляции…
ИНФЛЯЦИЯ!..
С нее, болезной, все и началось. У меня был бизнес. В смысле – я занимался делом. Студия звукозаписи, два кассетных магнитофона, с графическими эквалайзерами, алмазные головки «мейд ин джапан», четыре репетитора для вступления в Нархоз, папа – начальник в подразделении МВД, мама с перспективой получения израильского гражданства, дедушка – партайгеноссе с прозвищем «глыба» в кругах, приближенных к императору… Страна из трех течных сук неопределенной породы, рычащих в одно большое «рррр» - рррррухнула, вместе с ней – «деревянный», на котором держалась эрекция дедушкиного «членовоза», стабильность папиной должности, и мой брак с девицей, чья девичья честь не подвергается сомнению, ибо сомневаться там может только полный идиот, вроде вас, господин прокурор… Короче, все кончилось. Кинчили… это от фамилии идола рок-музки «красной волны»… вам это ни о чем не говорит, так что забейте… ну хорошо, чтоб вам понятнее было - кончили все, но оргазма не испытал никто, а уж мы и вовсе не поняли – где тут кайф, поскольку деньги стали ничем… продавать осталось только тело… Или – его имидж… в смысле – картинку… И я начал печатать картинки!..
Ну да, старый фотоувеличитель, красный свет, негативы, выводимые контактным методом через фотобумагу… Знаете звезд того времени? Саманта Фокс, Сабрина… «Бойз, бойз, бойз…»…. Не слышали никогда? А ничего девочка была… Впрочем, мне трясущийся во время позиции всадницы бюст всегда казался смешным и мешал эрекции… Но любителей и по сей день много!..
В подземных переходах они продавались «на ура»! Ура партии и светлому пути! Верной дорогой идете, товарищи – от вагины до «малины»… Дурные девяностые – малиновые пиджаки, «Комбинации» в попсе и в делах – комбинирование воровства и предпринимательства… И все это назвали дерьмократией, возвели в ранг, в который возводили генералов за списанные бомбы на Северном Кавказе, и впарили пиплу, как продукцию для первичного потребления… Спасибо немецкой системе образования… да, мы, готты, молодцы» - которую совок выдавал за свое ноу-хау – у нас народ хлебом не корми, дай почитать что ни будь будоражащее… Это потом все изменили женщины… Им хотелось рожать, а еще им хотелось, чтобы то, что они рожали, мы, мужики, кормили! А нам хотелось читать откровения из раскрытых архивов НКВД!.. Конфликт, итить вашу мать… ту самую… вы поняли… Короче, жена меня бросила. И тогда я сказал себе – «Сигизмунд, шерше ля фамм», и пошуршал по фамильным ценностям. Проданные серьги бабушки-гойки ушли в инвестицию – я снял первую эротическую фотосессию. Снял на старенький «Киев», пленочка была еще шосткинской «Свемой», но первый же тираж с МЕСТНОЙ моделью разошелся на «ура»… УРА! Ура, товарищи камрады господа сограждане неизвестно какой страны или содружества из трех букв без рычания, ибо Бог все еще троицу любит… странною любовью…
СТРАННО!..
Через пять лет я был издателем. Через десять – почти олигархом – только телекомпании своей не было. Я фотографировал женщин, и платил им деньги. Они делали то, что женщинам и положено – способствовали эрекции в обществах содружества из трех букв, но уже без агрессивного животного РРРРычания… Когда «Р» снова стало доминантно РРРычать – меня притащили сюда… И все, что мне остается – паясничать, потому что истинная эротомания – это когда у тебя губы внутри. Те, которые снаружи, целуют все, что велено целовать. Теми же, которые внутри, я, представитель поколения, разбитого о буфер вашей перестройки из ничего в нифига, которое продолжается и по сей день, целую только свих детей… Слава Богу, хоть их мне иногда позволяют видеть… Я знаю, что должен стать показательным персонажем – дабы МЕНТополиты от славия с правой руки вкупе с бывшими шпионами могли продемонстрировать пиплу – мы бдим ваш хрупкий моральный облик. Нефть я не качал, газ на Запад, родину предков моих, не продавал транзитом, превращая свой личный откат в национальную проблему… Я просто издавал журнал с обнаженными женщинами. Их губы – наружу, свои – пряча внутрь. Каждому – свое… Мне нынче – показательная роль…
СНЯТО!..
Все сняли? Да не кивай ты так, режиссеришко, я уже в курсе, что у себя там ты столько пленки не на съемку одной эротической behind the screen, а на всю кинокартину потратил бы… Сам оттуда, и сценарий сам писал, так что не парься, земеля… Беседер говорю тебе, иди отдыхай. Теперь у них там – а раньше я бы сказал – у нас – и без того дерьмово, так что вешаем в сеть на «свидимся в искусстве – точка – приходи»… Чтобы еще какой ни будь нормальный человек увидел… возбудился… понял, что он – мужчина, и у него стоит… вернее – за него стоит платить деньги… потому что он может не хуже… и пусть приезжает… Я помогу… Ради ЛЮБВИ к Родине… В отличие от тех пошляков, что ее ИМЕЮТ… Ведь я – ЭРОТОМАН…
Post Scriptum (читать под Эннио Морриконе, L’uomo Dell’armonica):
Шпыняйте память, и узлом вяжите!
В бараний рог извилины скрутите!
Отбейте мозжечок, творите, что хотите!
Вот только миф вы больше не любите!
Пожалуйста, запомните меня!
Не то, что нарисовано на фризе
Чужого храма. В пламени огня
Сгорят стихи, как жертвы. В красной ризе
Жрецом прикинувшись, камлает мой палач.
Он делает Пи-аР, тут плачь - не плачь
Уже не избежать своей судьбы,
И превратиться в миф. В глазах толпы
Стать памятником! Ну… нерукотворным!
Вздохнут враги, печальные притворно.
И станет будда – Буддой, а пророк
Исполнив предписание и рок,
А так же свой профессиональный долг,
Повиснет на кресте…
Как акробат, задорно…
И богохульство станет вдруг священным.
А поклоненье – делом непременным.
А тлен объявят вовсе уж нетленным.
Чтоб стало все, как прежде, неизменным.
Добьются фарисеи, постаравшись шибко,
Чтоб позабыл приход, что самым ценным,
В ученье смертного, что стал так вдруг – нетленным,
Была его ГРЕХОВНОСТЬ и ОШИБКА!