"Ротоны", фэнтези. Наметки концепции

[Феликс]

Татьяна Ка.
Служки в жреческом контексте встречаются довольно часто - правда, в сочетании "храмовые служки". (Если сделать поиск по Яндексу, то выскочит множество ссылок на такое сочетание).

С музыкой, признаю, получился перебор. Может быть, впоследствии удастся найти ей какое-нибудь применение.

[Татьяна Ка.]

К храмовым претензий не имею! А вот жреческие ...

[Феликс]

(Продолжение)

Ротон

После многих дней, проведенных в крохотном каземате в ожидании пыток и неминуемой смерти, у ротона теперь кружилась голова - и сразу было не понять: то ли это от свежего воздуха в благоухающем цветами дворцовом саду, то ли от ощущения нежданной, невесть с чего дарованной свободы. Когда его вытолкнули из дворца, повторяя несколько раз на разных диалектах: «три дня» - и показывая цифру «три» на пальцах, его первым желанием было расхохотаться над наивной доверчивостью глупцов, которые непонятно с чего вообразили, что он, кочевник, задержится в городе больше чем на полчаса – а именно столько, по его расчетам, ему должно было понадобиться, чтобы выскользнуть из города. Но сначала требовалось убедиться, что за ним не следят.

Стараясь выглядеть невозмутимым, ротон ленивой походкой прошел до железной калитки, вышел из дворцового сада в город и тут же метнулся к одиноко стоящему на улице дереву. Затаившись, он принялся ждать. Из калитки долгое время никто не появлялся, а затем вышли две бедно одетые женщины, очевидно служанки. За ними с великой предосторожностью и большой ловкостью бесшумно, словно тени, проследовали два человека в темной, неприметной одежде – явные лазутчики. Ротон поначалу подумал, что это ищейки, посланные по его следу, но слежка явно велась не за ним, а предназначалась женщинам. Он еще некоторое время подождал, стоя не шевелясь, пытаясь слиться с деревом, а затем быстрым шагом пошел прочь от дворца. При этом глаза его шарили по улице в поисках глухого проулка, в котором можно было бы незаметно раствориться. Наконец, он такой проулок нашел – кривой и в глубине раздваивающийся, словно развилка. Если за ним идет слежка, то высмотреть или вычислить издали маршрут его передвижения будет невозможно: придется ищейкам пройти этот отрезок своими ногами, а остаться при этом незамеченными им будет трудно. Ротон юркнул в проулок и нырнул в высокую траву у палисадника ближайшего дома. Там он некоторое время выжидал, лежа на животе и приложив ухо к земле. Слежки слышно не было. Похоже, король сдержал слово, когда обещал предоставить ему свободу. Только вот оставаться в городе три дня ротон не собирался. Нужно было сразу же, под покровом темноты, выбираться за городские ворота.

До крепостной ограды ротон добрался быстро и без приключений, но преодолеть ее оказалось непросто. Он долго выбирал безлюдный участок - подальше от сторожевых башен, будок и жилья, - где можно было не спеша и без лишних свидетелей перемахнуть через стену. Смеркалось, и потому многое приходилось делать наощупь, однако ротону было не привыкать лазать по отвесным скалам по ночам. Он подошел к подножию стены и попытался определить ее высоту. Снизу стена казалась высоченной – раз в пять, а то и в десять выше его собственного роста. Ротон провел руками по слегка шершавой отвесной поверхности, пытаясь нащупать трещины, за которые можно было зацепиться. Но поверхность оказалась ровной и влажной, как смазанная маслом сковорода. Он сделал отчаянную попытку зацепиться ногтями за крохотные выбоины и, превозмогая острую боль в пальцах, подтянуть свое тело вверх. Ноги его заскребли по поверхности стены, ища хоть какой-нибудь опоры, но все оказалось тщетным: он соскользнул обратно на землю. На руках он ощутил липкость. Понюхал – руки пахли маслом. Стало ясно, почему тело и ноги скользили. Нечего было и думать пытаться перелезть через стену. Ротон решил пробираться к воротам в надежде выскользнуть незамеченным, перехитрив стражу.

[Феликс]

Однако выскользнуть незамеченным оказалось не так просто. Несмотря на опустившуюся на город ночную тьму, главные въездные ворота оказались ярко освещены факелами. Проем ворот был перекрыт массивной чугунной решеткой, а вдоль нее прохаживались стражи в пестрых одеждах и с алебардами. Поодаль, саженях в тридцати, расположилось несколько арб. Ротон метнулся к одной из них и притаился за ее высокими колесами. Хозяин арбы, высокий, плотный мужик кормил сеном быка.

- Задержались мы у Бригиты, такие дела, - говорил мужик быку извиняющимся голосом. – А как было не задержаться? Лясы-балясы, пиво-медовуха, муры-амуры… Вот и не успели выехать засветло. Теперь стой тут, терпи-жди. Не выпустят до рассвета, ироды!

Бык в ответ только обиженно чавкал сеном. Мужик крякнул, махнул рукой и, постанывая, полез внутрь арбы. Ротон продолжал наблюдение. К воротам направилась молодая парочка с нескромно переплетенными руками.

- Куда? – грозно крикнул один из стражи.

- Погулять, - робко ответил женский голос.

- Я вот тебе погуляю! – пригрозил стражник. – Нечего по ночам шататься, утром приходите. Ну молодежь пошла! Ни стыда, ни совести! Верно говорят жрецы: погрязли в грехах, мир катится в тартарары!

Парочка ретировалась, и некоторое время ничто не нарушало тишину, кроме громкой переклички сторожей. Ротон лихорадочно соображал, что же ему делать дальше. Было ясно, что нужно выбираться из города как можно скорее, но каким образом? На дороге послышались негромкое постукивание палками о землю и нестройный топот дюжины пар ног, ступающих характерной неуверенной походкой. Слепые? Ротон не мог поверить своей удаче. С незапамятных времен считалось, что слепцы находятся под охраной потусторонних сил, и существовал обычай не причинять им вреда и не чинить препятствий. Даже кочевники, встретив на пути незрячих, почтительно расступались и пропускали сквозь свои ряды. Грех было не воспользоваться таким случаем. Ротон бесшумно отделился от арбы и в несколько прыжков очутился рядом с незрячими. Те шли гуськом, и каждый держал руку на плече впереди идущего. Понаблюдав несколько секунд за осторожной поступью и скорбной, сгорбленной манерой слепцов, ротон присоединился к последнему в цепочке, положил руку ему на плечо и, шаркая ногами, пошел следом. Слепец вздрогнул от прикосновения, но лишь пожал плечами и ничего не сказал. Тем временем слепые подошли к решетке городских ворот.

- Стой! Куда? – крикнула стража.

- Незрячие мы, убогие, - тонким голосом запричитал тощий старик, шедший во главе цепочки и ведший остальных. – Промышляем милостыней.

- Куда это вы собрались на ночь глядя? – грозно спросил стражник.

- А нам что ночь, что день, все равно ничего не видим. Незрячие мы.

- Надо пропустить, - сказал кто-то из стражников. – Задерживать слепых грех.

- Пропустить-то пропустим, - возразили ему другие, - да только сначала хорошенько досмотрим. А ну-ка, убогие, расстегните рубахи!

Пара стражников с факелами принялась производить обыск. «Что они могут искать у слепых?» - подумал ротон. – «Донесения? Неужели глупцы думают, что неповоротливых убогих будут использовать как курьеров?». Он подавил инстинктивный страх и желание незаметно юркнуть в тень – ведь, если подумать, ему нечего было скрывать, пусть обыскивают. Когда до него дошла очередь, ротон закрыл глаза, чтобы не выдать себя прищуриванием на яркий свет и изобразил на лице скорбную покорность. Кто-то грубо рванул на нем ворот и оголил плечо.

- Ага! – торжествующе закричал стражник. – Попался, голубчик!

Ротон открыл глаза и попытался было вырваться, но ему заломили руки так сильно, что хрустнули суставы.

- Зови капитана, - крикнул кому-то стражник. – А вы, убогие, можете идти. Добрый путь! Боги вам в помощь!

Ротон краем глаза увидел, как открываются ворота и со скрипом поднимается железная крепостная решетка. Свобода была так близко – эх, если бы у ротона был конь! Он сделал отчаянную попытку вырваться, боднул кого-то головой, но держали его крепко. Подошли еще несколько стражников и поволокли к стрельчатой двери деревянной пристройки чуть в стороне от ворот.

[Татьяна Ка.]

сразу взгляд выхватил сажень. Но это - древнерусская мера длины. Уместна ли она тут?

[Татьяна Ка.]

Что это у вас все на ночь глядя гуляют. вклчая слепых? Едва ли толко для них поднимут решетку. Обычно решетку поднимали только утром, за исключением важных донесений. Парочка вообще не пошла ...

[Феликс]

А когда же еще парочкам гулять, как не ночью? Идея была такая: обычно ворота на ночь не запираются, потому что это не граница, военные действия не ведутся. Но в данную ночь из города перестали выпускать. Получилось не достоверно? Другой линии сюжета не придумал. Нужно было показать, что кочевника не по глупости, не с бухты-барахты отпустили, а приняли меры, чтобы он до срока из города не сбежал.

[Феликс]

(Продолжение)


Его грубо проволокли по узкой каменной лестнице и втолкнули в темное сырое помещение. Принесли и повесили на потолочный крюк масляную лампу, осветив возвышавшийся в центре стол и пару грубосколоченных лавок. Подошло еще несколько стражников с лампами, кто-то посветил ротону в лицо.

- Да он такой же слепец, как я немой, - сказал стражник. – В каземат бы его, да допросить хорошенько. Ишь, думал, на дураков напал!

- Погоди, - возразил другой. – Не своевольничай. За капитаном послали.

- Эх, была б моя воля… - замахнулся на ротона стражник, но сдержался вышел.

Прошло минут десять, и за дверью послышались легкие, быстрые шаги. Дверь распахнулась, и в помещение вошел человек в начищенном до блеска стальном нагруднике поверх пестрого, явно заграничного платья.

- Кто таков? – спросил человек, с легким акцентом.

- Из города пытался удрать, господин капитан, - объяснил стражник. – За слепца себя выдавал.

Капитан коротко кивнул, снял с крюка лампу и подошел вплотную к ротону.

- Кто таков?

Ротон молчал.

- Разрешите в каземат отвести? - встрял стражник. – Живо язык развяжем.

Капитан брезгливо поморщился и нетерпеливым движением приказал стражнику замолчать. Отвернул пленнику ворот рубахи, посветил лампой и удовлетворенно кивнул.

- Три дня! – сказал он пленнику и поднес к его глазам три пальца. – Айнс, цвай, драй! Ферштейст?

Пленник молчал.

- Отпустить! - коротко приказал капитан стражнику. – А посты усилить!

И, аккуратно вернув лампу на крюк, капитан покинул комнату той же легкой, почти танцующей походкой, как и вошел.

Ротона повели вниз по лестнице – на этот раз без тычков и тумаков. Однако у выхода стражник не удержался и больно ударил его в шею.

- Эх, кабы не немчура-капитан, я б с тобой по-другому поговорил! Проваливай, но запомни: попадешься еще раз – пеняй на себя!

Ротон счел за благо метнуться в тень и раствориться в темноте. Он немного попетлял по ближайшим проулкам, дабы убедиться, что его не преследуют. Затем остановился в тени бузины и принялся обдумывать свое положение. А положение показалось ему вовсе не таким мрачным, как можно было предположить. Да, попытка вырваться из города не удалась. Зато получилось нечто вроде разведки боем. В результате он получил много полезных сведений. Ворота на ночь запираются. Все, кто покидает город, тщательно досматриваются – чужеземный капитан дело знает туго, и дисциплина в караулах налажена четко. На теле ротона явно нанесен какой-то неведомый знак, который немедленно выдает в нем беглеца. Нечего и думать обманом выскользнуть из города. И это было скверно. Однако и в плохом можно найти хорошее. Несмотря на азиатскую внешность, никто не признал в нем чужака, врага, ротона. А это было удивительно: у кочевников чужака растерзали бы сразу же, не раздумывая. Но в городе чужаков много – поди разбери, кто свой, кто чужой. Даже охрану ворот возглавлял чужак-немец. Ротону вдруг пришло в голову, что лучшим способом затеряться в городе будет не отсиживаться по оврагам да темным закоулкам, а идти на свет и смешаться с толпой.

Соблюдая крайнюю осторожность, ротон выбрался на широкую улицу, ведущую прочь от крепостной стены и побрел по ней к центру города. Чуткий слух его уловил шум приближающихся шагов, и ротону пришлось призвать все свое самообладание, чтобы не броситься в тень. «Шаги принадлежат лишь одному человеку, - уговаривал он себя. – Походка шаркающая. Значит, человек пожилой. Опасности нет». На всякий случай ротон мысленно наметил путь к отступлению: в десятке шагов справа во мраке обозначался проулок, куда можно было юркнуть и скрыться. Шаги приближались, и вскоре с ротоном поравнялся старик с вязанкой хвороста на спине.

- Добрый вечер! - сказал старик, чем привел ротона в искреннее изумление. Слыханное ли дело, здороваться с первым встречным?!

Старик прошел дальше. Не испугался, не закричал, не стал звать стражу – а стало быть, не признал в ротоне врага. Это вселило в кочевника чуть больше уверенности. Встретив затем компанию молодых парней, которые оживленно обсуждали между собой достоинства некой девицы, ротон уже не шарахнулся в сторону, а спокойно прошел мимо, стараясь придать себе невозмутимый вид. Компания не обратила на него никакого внимания. Впрочем, впереди ротона ждало еще одно, гораздо более серьезное испытание. Из расположенной на перекрестке будки неожиданно появился стражник с алебардой.

- Эй! - крикнул он ротону. – А ну-ка подь сюды, мил человек! Чего по ночам шатаешься зря? А? Что, язык проглотил?

- Да отстань ты от человека! – прикрикнула на стражника проходившая мимо баба. – И чего ты ко всем цепляешься? Проходу никому не дает, ирод! Не сторож, а мздоимец-кровопивец! Не давай ты ему мзду, мил человек, все равно пропьет! У-у, глаза твои бесстыжие!

Стражник обиженно ретировался в будку, а ротон продолжил свой путь. Чувствовал он себя теперь гораздо уверенней - и не в последнюю очередь потому, что ухо его уловило отдаленный звук барабанов, в котором только младенец не узнал бы характерную, изысканную ротонскою дробь. Было совершенно очевидно, что в городе находились и другие ротоны. И, словно одинокий путник на запах родного очага, ротон потянулся на причудливую барабанную вязь.

[Vector_N]

По-моему, слишком много описаний. Пора переходить к действию.

[Феликс]

Пока даже описания плохо получаются. А действия и подавно.

[Феликс]

(Продолжение)


Ротон ускорил шаг, и вскоре барабанная дробь стала слышна отчетливо. Да, сомнений не оставалось: так на барабане мог играть только кочевник. Ротон прислушивался, пытаясь разгадать смысл выбиваемого искусными пальцами ритма. Мало кто из чужаков это знал, но у кочевников существовал язык тамтамов. С помощью барабанов посылали в бой, обменивались донесениями и даже договаривались о женитьбе, если суженые были разбросаны по отдаленным кочевьям. Ротон вслушивался, но не понимал послания барабанщика, будто на бумаге вместо текста выводили каракули. Или это был другой, по каким-то причинам неведомый ему язык? Это предстояло выяснить.

Шум барабанов нарастал. Теперь стала слышна и зурна, и ротон сразу ее признал. Боевая зурна, отправлявшая кочевников в атаку. Перед битвой первые же ее звуки наполняли кровь яростью и отвагой. Даже робкие превращались в бесстрашных и свирепых воинов. Теперь же зурна играла черт знает что. Красиво, чарующе, завораживающе – женская музыка, тьфу! Ротон поморщился. Так испоганить грозный инструмент! Ну пусть только попадется в руки исполнитель !

Между тем ротон вышел к запруженной народом площади. Барабаны и зурна смолкли, а на возвышающемся впереди помосте в освещении факелов стоял величественный старец с длинной седой бородой и грозно потрясал посохом.

- Доколе? – громоподобным голосом вопрошал старец. – Доколе мы будем терпеть короля-нечестивца, его чужестранку-жену, басурманов-советников и немецких наемников. Первый министр короля, отъявленный жулик Нукер сам выходец из кочевников. Кто поручится, что он не в сговоре с ротонами? Почему король не прислушается к жрецам, истинным радетелям народного блага, ведающим волю богов? Как смеет король противиться указаниям священного орла? Кто околдовал короля, кто нашептывает ему греховную гордыню? Не басурманка ли королева? Не вступила ли она, на пару с предателем первым министром, в сговор с ротонами. Одна шайка-лейка! Как можно поручать защиту города какому-то немцу? Да что он понимает в обороне жреческих святынь?! Куда заведет короля такое окружение? Горе королевству, горе народу! Не пора ли нам, братие, взять дело защиты отчизны в свои руки? Жрецы возглавят войско, пойдут вперед с орлиными хоругвями. Воля богов сметет нечестивых ротонов!

[Феликс]

(Продолжение)


Ротона мало волновали речи старца, который на глазах впадал в исступление, свойственное всем шаманам. Гораздо больше ротона волновали музыканты, располагавшиеся по углам помоста. Он отчаянно напрягал зрение, но разглядеть что-либо на таком удалении было трудно: сгорбленные, сидящие со скрещенными ногами фигурки в черном, даже лиц не было видно. Ротон не решился пробираться через толпу. Настроение толпы ему не нравилось. Люди стояли угрюмые и раздраженные, повсеместно вспыхивали ссоры.

- Полегче нельзя? – с угрозой рыкал чей-то бас. – Прет, как немчура неотесанная!

- А чего свои грабли расставил? Подвинуться трудно? Стоит, как чурка ротонская!

Ротон решил обойти толпу по периметру в надежде определить местоположение стана музыкантов – или как он называется у оседлого белолицего дурачья - место сбора? В ротонских кочевьях во время праздников все собирались плотным кольцом вокруг костра, у которого витийствовал шаман. При этом где-то неподалеку, в укромном месте, обязательно присутствовал стан, где тайком совершались приготовления для магического шаманского действа. Там же хранились снадобья и благовонья, которые время от времени отправлялись в центр празднества, к костру. Там же находились и музыканты, на случай если возникнет необходимость в их искусстве.

Чутье не обмануло ротона. Обойдя толпу, он увидел, как на противоположной стороне площади, чуть на отшибе, рядом с наспех сооруженным платяным шатром царила деятельная суматоха. В колеблющемся свете неярких факелов туда-сюда бегали служки в черных одеяниях, квохтали куры, гремел цепью сонный орел. Музыкантов, правда, среди служек видно не было, но ротон решил, что именно сюда они вернутся по окончании шаманского представления.

Он отошел на безопасное расстояние, нашел место в тени под акацией и, сев со скрещенными ногами, принялся терпеливо ждать.

[Феликс]

(Продолжение)

Прошло немного времени, и снова забили барабаны, заиграла зурна. На этот раз мелодия была успокаивающая и умиротворяющая, будто играли отбой. Толпа, очевидно, стала расходиться. Мимо ротона протопало несколько дюжин горожан; затем жреческие служки перегородили дорогу, и вокруг шатра поднялась суматоха: бегали туда-сюда люди, унесли клетки с птицами, окружили шатер новыми, более яркими факелами. Было ясно, что ждали появления кого-то важного. И действительно, вскоре быстрым шагом, в сопровождении свиты к шатру проследовал верховный жрец, резко выделявшийся на фоне окружающих белыми одеждами и длинной седой бородой. Полог за ним закрылся, и у входа в шатер тут же встали два рослых воина с саблями на боку. Еще через какое-то время к шатру выстроилась большая очередь из разнообразного люда – очевидно, желающего попасть на аудиенцию к жрецу. Были тут и калеки, и ведомые поводырями слепцы, и женщины с детьми на руках. Ротон заметил среди них и двух бедно одетых женщин, которых видел еще в начале вечера, покидая дворец. Интересно велась ли за ними по-прежнему слежка? Ротон провел взгялдом по длинной очереди и тут же отыскал давишних двух соглядатаев. Те стояли чуть поодаль, делали вид, что считают ворон, но на самом деле не спускали глаз со своих подопечных.

Инструменты давно смолкли, но музыкантов не было видно. Ротон встревожился, что прозевал их, и стал было ругал себя за праздное любопытство к чужой, никак его не касавшейся слежке, но тут появилось несколько сгорбленных фигур, тащивших на плечах барабаны. К ним подошел служка и сунул каждому по несколько монет – очевидно, плату за выступление. Музыканты, поклонившись, побрели прочь. Ротон выбрался из своего укрытия и направился следом, держась на безопасном расстоянии.

Музыканты тихо, вполголоса переговаривались, ветер доносил лишь отдельные слова, но было совершенно ясно, что говорили они по-ротонски. Однако и язык королевства они знали, потому что вполне сносно отвечали на приветствия встречных. Впрочем, прохожих становилось все меньше; по мере удаления от центра города улица постепенно пустела. Факельное освещение попадалось все реже, сгущалась тьма, и ротон несколько раз едва не потерял музыкантов из виду. На счастье, из-за туч вышел месяц и залил квартал мертвенно-бледным светом. Улица стала видна как на ладони; кроме музыкантов на ней не было ни души, выжидать было больше нечего. Ротон прибавил шагу и быстро поравнялся с музыкантами.

- Желаем доброго здоровьица! – сказали ему музыканты по идиотскому городскому обычаю приветствовать совершенно незнакомых людей.

- Здорово, шелудивые псы, предатели! – с ненавистью ответил он им по-ротонски.

[Татьяна Ка.]

" Желаем доброго здоровьица! – сказали ему музыканты по идиотскому городскому обычаю приветствовать совершенно незнакомых людей."

Почему же идиотскому? Кто так решил? Явно автор!

[Феликс]

Почему же идиотскому? Кто так решил? Явно автор!

По замыслу, так решил ротон, ведь повествование ведется в его фокале. Что по этому поводу думает автор, не имеет ни малейшего значения. Можно лишь предположить, что музыкантам этот обычай нравится, иначе бы они его не придерживались.

[Феликс]

(Продолжение)

Музыканты остановились как вкопанные. Переглянулись. Один из барабанщиков медленно, будто с ленцой опустил там-там на землю и вдруг резким движением выхватил из-за голенища нож. Его спутник, шедший налегке, очевидно зурнист, вовремя перехватил его руку.

- Ты нас с кем-то путаешь, странник, - сказал он ротону на ломаном языке королевства. – Мы тебя не знаем. Но по повадкам твоим и странному, непонятному языку можно предположить, что ты кочевник. Уж не ротон ли ты? В таком случае будет лучше, если мы тебя свяжем и отведем в полк Варяжской дружины. Не знаю, ведаешь ли о том, но в полку пленных ротонов не берут. Вздернут на первом же дереве.

- Ну что ж, - с усмешкой возразил ротон на родном языке. – Значит, нас вздернут вместе. Представляю, как в полку обрадуются, когда узнают, что у жрецов в музыкантах ротоны!

Музыканты вновь переглянулись.

- Кто ты? – наконец спросил один из барабанщиков по-ротонски. – Мы думали, ротонов, кроме нас, в королевстве нет.

- А что вы в городе делаете? Перебежчики? – с презрением сказал ротон.

- А ты? – на этот раз по-ротонски спросил зурнист. – Что тут делаешь ты?

- Ну я-то пленный. Не то что вы, изменники!

- Не похож он на пленного! – вскричал барабанщик, который все еще держал наготове нож и пытался вырваться от удерживавшего его зурниста. – Это лазутчик Нур-Девлета. Из-за него нас тоже примут за шпионов!

- Какой же ты пленный, - спросил ротона зурнист, - если ходишь свободно? Я что-то не вижу цепей у тебя на руках. У нас есть все основания полагать, что если кто тут изменник, то это ты! Что ты делаешь в городе?

- Да уж по крайней мере не служу этим бледнолицым оседлым псам! – зло сказал ротон. – Если б меня не удерживали насильно, ноги бы моей в городе не было.

- И кто же тебя в королевстве удерживает? – поинтересовался зурнист.

Ротон помедлил. Сказать, не сказать? А, впрочем, чего скрывать?

- Мне на тело нанесли магическое заклятье. Стража видит его даже ночью и не выпускает за пределы города.

Музыканты снова переглянулись.

- Магический знак? – спросил зурнист. – Это тебе жрецы наплели? Они кому хочешь голову заморочат. Можно взглянуть?

Зурнист сделал было движение по направлению к ротону, но тот проворно отскочил в сторону. Не кроется ли тут подвох? Не собираются ли усыпить его внимание и повязать, как последнего простофилю? Ротон еще раз с подозрением оглядел музыкантов. Все барабанщики, кроме одного, по-прежнему держали тяжелые там-тамы на плечах, зурнист на вид не отличался богатырским телосложением. Можно было рискнуть. К тому же слишком велико было любопытство: что за магический знак поставили ему во дворце?

- Ладно, посмотри, - разрешил он зурнисту. – Только пусть твой приятель уберет нож!

Зурнист пошептался с барабанщиком, и тот с неохотой спрятал оружие и отошел в сторону. Ротон оголил плечо. Зурнист подошел, посмотрел, послюнявил палец, потер ротону лопатку.

- Дубильная краска, - сказал он. – Смыть будет трудно, пока сама не сойдет.

- А что написано? - спросил ротон.

Зурнист пожал плечами.

- Здешней грамоты не разумеем.

- А сколько времени краска сходить будет?

- Дня три. Или пять. Зависит от вида краски.

- Значит, мне и вправду раньше чем через дни дня из города не выбраться, - сокрушенно сказал ротон.

- Переночевать-то хоть есть где? – участливо спросил зурнист. – Нет? Ну тогда топай с нами. Дадим тебе ночлег. – Он оглянулся на спутников. – Поможем земляку, друзья? Только не проболтайся, что мы земляки. А то и вправду на первом суку повесят.

[Феликс]

(Продолжение)

Ротон колебался.

- Сначала расскажи, как вы попали в город и что здесь делаете, - угрюмо произнес он. – Я не собираюсь делить кров с изменниками.

- Да чего с ним нянчиться? – не выдержал стоявший в стороне барабанщик. Он уже не делал попыток вытащить нож, но настроен был по-прежнему враждебно. – Не хочет идти с нами – не надо. Пусть попробует в одиночку ночь в городе пережить. Где он собирается спать? В кустарнике у палисадников? Да будет ему известно, что почти в каждом дворе держат собак. А по ночам их спускают с цепи. Мы сами первое время вечно ходили покусанные, пока не прибились к храму.

- Погоди, Мехмет, - мягко сказал ему зурнист. – Хочет человек знать, как мы тут очутились, ну так пусть узнает. Скрывать нам нечего. А очутились мы в королевстве, - продолжал он, обращаясь к ротону - так же, как и ты, если не врешь, что тебя пленили. В плен попали по глупости, правда не по собственной. Взяла наша орда штурмом город. Воины, как водится, разбежались добычей сумы набивать да полон набирать. Именины души, город беззащитный, охрана перебита, заходи в любой дом, бери что душе угодно. А тут вдруг мчит тысяцкий. Весь в мыле, глаза безумные. Кричит нам: «Играйте отход! Королевская дружина город окружает!» - « Да не послушается никто!», - возражаем мы. - «Не поверят. Всем еще до начала похода сказали, что королевство мы перехитрили и королевское войско ждет нас совсем с другой стороны». - «Трубите отход, шелудивые псы! А то нагайкой запорю!» - кричит нам тысяцкий. Ну, трубим мы сбор и отход, а никто не слушает, все добычу делят, с пустыми руками уходить не хотят. Говорим мы тысяцкому: «Отходить надо. Как бы самим в плен не попасть». А он: «Играйте, шелудивые псы! Я вам порассуждаю! Мне воинов спасать надо, на кой шайтан мне ваша, псов, музыкантов, безопасность?» И тоже вроде тебя: «Изменники!» - кричит. Ну стоим мы, играем отход. Вдруг видим: по улицам уже конница королевская скачет. Мы тыр-пыр, вперед, назад – везде пути отрезаны. Кинулись в первый попавшийся дом. Барабаним в ворота – никто не отвечает. Взломали дверь, заметались по комнатам. Видим, в углу стоит женщина: вся сжалась, в глазах ужас. Мы - к ней. Я в те времена уже неплохо по-здешнему понимал, а говорить еще почти не умел. «Музыка!» - кричу и себя в грудь пальцем тыкаю. – «Музыка мы, не воины. Спрячь!» Женщина вроде поняла, закивала, повела за собой, открыла погреб. Да только не спрятала, а заперла нас там. Ну, думаем, конец нам пришел – сейчас солдат приведет! Но нет. Просидели мы в погребе дня два, дрожа от холода и страха. Затем выпускает нас женщина. Сажает за стол. И в глазах у нее ненависть вперемешку с жалостью. «Надо бы вас королевским гвардейцам сдать», - говорит. - «Да только знаете, что они с вашими пленными делают?» И проводит пальцем себе по шее. «Всех до одного. Вроде бы и поделом, а все равно как-то не по-божески». Посидела немного, раздумывая. «И что с вами делать?» - говорит. А что мы можем ответить? Сидим, дрожим. «Музыканты?» - спрашивает наконец. Мы закивали: музыканты, да. «Докажите», - требует, – «сыграйте что-нибудь». Ну, сыграли мы. У меня, по счастью, зурна сохранилась, остальные на столе вместо барабанов ритм выбивали. Сыграли что пожалостливей, колыбельную. Женщине понравилось, даже слезу платком утерла. «Обещайте», - говорит, - «что никогда больше не придете нашу землю воевать, и я вас отпущу». Ну, мы и обещали. Поклялись. Вот так и оказались мы здесь.

Ротон вспомнил, как его непонятно с чего, за здорово живешь освободил король.

- Чудеса! – задумчиво произнес он.

- Пообживешься тут, и не таких чудес насмотришься. Только шоры сними. А то с непривычки может крышу снести.

Барабанщики с там-тамами на плечах устали ждать и начали тихо роптать.

- Ну что, идешь с нами? – спросил зурнист.

Ротон кивнул. Помимо всего прочего, ходить покусанным собаками категорически не хотелось.

- Ну, в таком случае давай знакомиться, - предложил зурнист. – Нашего вспыльчивого барабанщика, как ты уже знаешь, зовут Мехмет. Меня – Селим. А остальных наших спутников – Адиб, Валид и Закир. А как зовут тебя?

- Менглы.

- Звучное имя! – похвалил Селим-зурнист. – Уж не родственник ли ты брата хана Нур-Девлета?

- Нет, - соврал ротон.

[Феликс]

(Продолжение)

Двинулись в путь вместе.

- А где этот ваш ночлег? – спросил Менглы. – Далеко идти?

- В жреческом храме, - ответил Селим-зурнист. – Быстро дойдем, если плестись в хвосте не будешь. Чего еле ноги передвигаешь? Ничего с утра не ел? В храме накормят. Ты по-здешнему, по-алькитански хоть немного говоришь?

- Нет, - опять, на всякий случай, соврал Менглы.

- В таком случае молчи, глухонемого изображай. Так будет даже лучше: к убогим в храме с особой добротой относятся.

Некоторое время шли молча.

- Ну и как вам тут живется? – спросил Менглы.

- Грех жаловаться. Всяк лучше, чем в кочевье. Город большой, столичный, столько всего происходит – только успевай рот в удивлении разевай да башкой крути. За музыку платят неплохо, никто не орет, не попрекает, не грозится нагайкой запороть. Обживешься тут – самому понравится.

- По кочевью не скучаете? Назад не тянет?

- А чего там хорошего? – запальчиво вскричал задиристый барабанщик Мехмет. – Чего хорошего, я вас спрашиваю? Что ни вспомнишь, то грязь, грубость и невежество. Едят прямо на земле, пальцы от жира об волосы вытирают, по полгода не моются. Считать умеют только до пяти, а дальше пальцев не хватает, другая рука саблей занята. Все друг другу врут, главная доблесть – соведа перехитрить и обмануть, украсть чего плохо лежит. Как вспомню, так противно становится.

- Ну-ну, - примирительно сказал зурнист Селим. – Не так все в кочевье было плохо. Но чтобы особо не тосковать, мы сразу вспоминаем вот что. Не знаю известно ли тебе, друг Менглы, но возвращающихся из плена в орде не жалуют. Могут засмеять и запрезирать: не джигит, мол, раз в плен попался. Могут плетьми запороть как якобы соглядатаев: неспроста, мол, тебя из Алькитании отпустили, а не казнили. Могут сразу сделать секир-башка как изменнику: зачем, мол, в плен живым дался. Да что я тебе рассказываю, сам что ли не знаешь? А тут, в Алькитании, и вправду жить приятно. Обживешься, самому понравится.

Впереди обозначился темный силуэт массивного здания с высоким куполом.

- Ну вот мы пришли, - сказал зурнист Селим. – Друзья, прошу больше ни слова по-ротонски. Менглы, как договорились, ты у нас глухонемой.

Они постучались в крепкие дубовые ворота.

- Кто там еще на ночь глядя? – спросил недовольный голос.

- Музыканты мы, возвращаемся с проповеди, - ответил Селим.

Открылся глазок, затем заскрипел засов, и ворота отворились. Привратник в серой жреческой одежде цепко оглядел барабанщиков с там-тамами на плечах.

- А это кто? - спросил он, указывая на Менглы.

- Приблудный. Прибился по дороге, речь не понимает, мычит чего-то, наверное глухонемой.

- Кто таков? – обратился привратник к Менглы.

Тот в ответ замычал и зажестикулировал.

- Голодный, видно, - сказал Селим-зурнист. – Хорошо бы накормить.

- Скажете в трапезной, что я велел выдать лишнюю тарелку каши, - сказал привратник.

- Ночлега у него нет, - продолжал Селим. – Хорошо бы ему остаться здесь переночевать.

- Скажете ключнику, чтобы выдал лишний тюфяк. – Привратник погладил Менглы по голове. – Изголодался, убогий? Натерпелся от людской несправедливости? Здесь тебя никто не обидит. Оставайся тут у нас с миром.

[Феликс]

(Продолжение)

Агент.

Было время утренней аудиенции. Впрочем, разве можно было теперь назвать это аудиенциями? Еще недавно в приемной короля толпились вельможи с жалобами, просьбами и выражением верноподданических чувств. Теперь же, когда престиж короля упал ниже некуда, бурный поток посетителей сначала обмелел, а потом и вовсе иссяк. Иногда казалось, что аудиенции можно и вовсе отменить за ненадобностью, но король каждое утро упрямо появлялся в зале приемов. Нужно было следовать регламенту, нельзя распускаться. Именно с мелочей начинает расшатываться государство. Подданные должны знать: ежеутренне, с десяти и до одиннадцати часов король готов выслушать просителей и посетителей.

Король вышагивал по зале и хмурился. Главной его заботой был, конечно же, Военный совет. Король уже несколько раз его откладывал в надежде перетянуть на свою сторону влиятельных вельмож, пытался тайно уговаривать воевод через своего брата Магнуса. Но уверенности получить поддержку на Совете не было, нужны были убедительные аргументы, стратегический план, а вот с этим как раз пока не вытанцовывалось. К тому же вчерашняя ночь добавила новые тревоги. Весь вечер отсутствовала Ясмина. Собственно, ничего особо удивительного в этом не было. Ясмина скучала, придумывала себе развлечения, танцы, маскарады, театральные представления. Дворец был большой, за всеми проходившими там увеселениями не проследишь. Но в тот вечер королю было особенно грустно, и вдруг страстно захотелось повидать Ясмину, поговорить с ней, обнять… По его приказу ее долго искали, но не нашли. В этом тоже не было ничего странного, Ясмина могла, к примеру, уединиться с медиумами для общения с духами – такое с ней случалось. Вечер между тем переходил в ночь, а Ясмина все не появлялась. Лишь ближе к полуночи раздались осторожные, торопливые шаги. Не зажигая лампы, Ясмина прокралась к кровати и юркнула под одеяло. Король не испытал ни ревности, ни гнева – а только острое, счастливое чувство облегчения. С женой все было в порядке, и это самое главное. Он дождался, пока дыхание Ясмины стало ровным, и потянулся, чтобы по привычке ощутить запах ее волос. Но вместо обычного аромата тонких духов на него пахнуло дешевой рогожей и ладаном. Это было странно.

Где пропадала поздним вечером Ясмина, с каких пор у нее появились от мужа секреты? Утром король не решился допрашивать супругу: если захочет, сама расскажет. Но Ясмина о своих похождениях промолчала. И теперь, вместо того чтобы обдумывать стратегические планы для Военного совета, король ходил по зале и дебатировал сам с собой вопрос, не обратиться ли ему к Нукеру? Может быть, тот что-нибудь знает о ночной отлучке Ясмины? Спрашивать Нукера было стыдно, гордость не позволяла: сам ведь запретил ему следить за королевой. Может быть лучше спросить Ясмину? Это тоже было опасно. Жена в последнее время стала обидчивой, прятала глаза, замыкалась в себе, глядела на мужа, как на деспота…. Нет, лучше все-таки расспросить Нукера.

В этот момент открылась дверь, и в залу, легок на помине, своей обычной бесшумной походкой вошел Нукер.

- Шварн, - сказал он, - через пять минут у тебя будет посетитель. Посетитель непростой, окажи ему особое расположение. Он может оказаться для нас очень ценным человеком.

- Что еще за человек? – спросил, нахмурившись, король. – Почему не приходит, как все, на общих основаниях, а по твоей протекции? Очередной твой осведомитель?

- Не совсем, - уклончиво ответил Нукер.

[Татьяна Ка.]

Может ли привратник распоряжаться, чтобы выдали тюфяк или лишнюю порцию еды? Может, смотритель какой? Привратник - сторож, ключник.

[Татьяна Ка.]

ежеутренне - оригинальное слово, но "выеживается"

[Феликс]

Может ли привратник распоряжаться, чтобы выдали тюфяк или лишнюю порцию еды?

Кто знает, какими функциями был наделен привратник в жреческом монастыре. Задумывалось следующим образом. Дежурить у входа никто из высокопоставленных жрецов не будет. Ночью (а именно в это время происходит действие) будить начальство тоже вряд ли кто станет. Поэтому логично предположить, что привратнику дано право не только решать, кого пускать и кого не пускать, но и что делать со странниками и просителями - давать им кров и кошт, или нет. Т.е., я думаю, в предлагаемых обстоятельствах право решения предоставлено привратнику - т.е. жреческому служке, который дежурит у ворот.

ежеутренне - оригинальное слово, но "выеживается"

Для того и использовал.

Спасибо за замечания.

[Феликс]

(Продолжение)

- Тогда кто этот человек? – сухо осведомился король.

- Тайный агент. Довольно известная личность – в узких кругах, разумеется. Помнишь заговор при Эльдонском дворе, Шварн?

- Короля задушили, наследников отравили, на трон посадили ставленника гугенотов? – поморщился король. – Мерзкая история.

- Ну почему же? – возразил Нукер. – Блестяще проведенная операция. Войдет во все анналы как образец тайных заговоров. Подкуп супруги короля. Перехват, вскрытие и подмена писем. Взлом королевского шифра с привлечением лучших криптографов Европы (их, правда, после заговора удавили). Так вот, одну из существенных, если не главную роль в заговоре играл этот человек.

- Неужели? – еще больше нахмурился король. – И в чем же заключалась его роль? Он гугенот?

- Ну вот еще! – рассмеялся Нукер. - Он тайный агент. Работает на того, кто ему больше заплатит. В том конкретном случае – на Фрейбургского императора. Заплатили бы больше католики, работал бы на них.

- И к чему нам такой человек? – наивно поинтересовался король.

- Думаю, его можно будет использовать, Шварн. Это ловкий, изворотливый и чрезвычайно информированный разведчик. У нас в Галантии он всего пару дней, но уже в курсе всех событий.

В залу вошел дворецкий.

- Эммануил Альбер Александр Луи Риттер фон Швейцерзанг, - объявил он, запинаясь от столь заковыристого имени, – доверенное лицо императора Фрейбургского, а также королей Эльдонских и Гейштадских. Прибыл с тайным предложением к Вашему величеству.

- Проси, - велел король дворецкому и заметив, что Нукер намеревается скромно удалиться, остановил его жестом. - А ты задержись, Нукер. Не хочу оставаться наедине со скользкими личностями, приложившими руку к убийству королей.

Нукер хотел было возразить, но в эту минуту в залу вошел высокий полный человек с внимательными, шныряющими глазами. Одет он был по последней европейской моде в пестрый кафтан, дорогие бархатные штаны и ухарски смятые в гармошку ботфорты. У пояса его болталась украшенная каменьями шпага, а на голове красовалась изящная широкополая шляпа с плюмажем и воланами, которые качались в такт вкрадчивым шагам. Посетитель снял шляпу и несколько раз взмахнул ею перед собой, склонившись перед королем в полупоклоне.

- Ваше величество, - начала он напыщенно, - для меня большая честь находиться в вашем славном королевстве. Не покривлю душой, если скажу: Галантия красотой, просвещенностью и роскошью не уступает лучшим европейским столицам. А уж я навидался европейских столиц, можете мне поверить! Не далее как третьего дня я запросто завтракал во дворце Фрейбургского императора. Обсуждали одно чрезвычайно деликатное поручение. Настолько деликатное, что в детали вдаваться не вправе: я никогда не разглашаю тайны доверившихся мне монархов. Так о чем я? Ах да! Роскошь и изысканный вкус вашего дворец ничем не уступает двору Фрейбургского императора.

Король поморщился:

- Перейдем к делу. Говорят, вы предлагаете тайные, деликатные услуги? Чем вы можете быть нам полезны?

- К делу? Извольте! Люблю деловых монархов. А то все эти политесы, этикеты, черт бы их побрал совсем! Не люблю, когда вокруг да около. К делу! Быка за рога! Но… - Посетитель покосился на Нукера.

- Г-н Нукер будет присутствовать при нашей беседе, - сказал король. – Он первый министр королевства. К тому же он по тайной части, то есть в некотором роде ваш коллега. У меня от него нет секретов; надеюсь, и у вас тоже. Да, пока не забыл, - добавил король, - снимите-ка, голубчик, на всякий случай шпагу. Она меня нервирует. Береженого бог бережет.

[Татьяна Ка.]

"
- Ну почему же? – возразил Нукер. – Блестяще проведенная операция. Войдет во все анналы как образец тайных заговоров. Подкуп супруги короля. Перехват, вскрытие и подмена писем. Взлом королевского шифра с привлечением лучших криптографов Европы (их, правда, после заговора удавили). Так вот, одну из существенных, если не главную роль в заговоре играл этот человек."

Штирлиц, а вас узнал! Слишком современный язык, не вяжется.

[Феликс]

Татьяна Ка.
Согласен, плохо написано. Причем, по-моему, не столько слишком современным языком, сколько слишком казенно. Вот так будет лучше?

- Ну почему же? – возразил Нукер. – Заговор так ловко провернули, что Европа просто ахнула. Все до мелочей продумали, проявили ловкость необыкновенную - хоть трактат о тайных великосветских интригах с них пиши. Супругу короля подкупили. Письма перехватывали, вскрывали и подменяли – причем совершенно для короля незаметно. Тонкая, ювелирная работа. Задействовали лучших криптографов Европы – их потом, правда, пришлось удавить, чтобы не болтали лишнего. А в центре заговора стоял этот человек, все нити сходились к нему.