Venetzia! Август 17th, 2005, 8:51 am
Священник из Кертна.
Нашего священника, профессора музыки из церковной гимназии Бартоломео* звали Гюнтер Штофф. Он был не молод, как и все профессора до крайности важен и, что самое удивительное, курил трубку. Мы, мальчики гимназии Бартоломео, скучавшие в унылых стенах и не желавшие прилежно учиться, часто следили за строгим священником и могли поручиться, что трубку он вынимал изо рта только для того, чтобы закурить её снова. Что и говорить, что в те времена служитель католической церкви с трубкой во рту вызывал наше восхищение. Не сказать, чтобы мы любили его, потому как был он неразговорчив и угрюм, никогда не внимал нашим просьбам и более того, время от времени драл нас за уши, однако его безразличие и прямолинейность, не свойственные ни одному священнику местечка Кертна, заставляли нас роптать перед ним.
Заведенение наше было небольшим, но очень знаменитым в те времена, когда мужские и женские гимназии разделяли недоступные высокие стены и пропасти католических запретов. Мы вставали с раннего утра и ложились спать уже в шесть вечера. Иногда нас отпускали домой на каникулы и тогда мы возвращались потолстевшими и погрусневшими, с дикой тоской в глазах по родному крову.
Построившись в четыре ряда, мы шли к старинной церкви св. Йогана на площади Мирабель и, усевшись на деревянные скамейки и почтенно опустив головы, молились, время от времени толкая друг друга локтями и корча физиономии. Гюнтер Штофф играл сложные фуги. Подняв глаза к потолку, можно было увидеть струйку дыма, вьющуюся вдоль высоких органных труб и услышать недовольное кряхтенье дежурного проповедника церкви св. Йогана.
После мессы начинались музыкальные занятия, которые мы особено недолюбливали. Профессор Штофф, державший хор мальчиков вот уже больше тридцати лет, строил нас в стройные ряды. Начиналось пение. Мы фальшивили и профессор злился, пытаясь выровнять тона многоголосой полифонии.
Как-то раз в третий Адвент** перед Рождеством он собрал нас в классе и сухо объявил, что занятий сегодня не будет и мы свободны до вечера. Остолбенев от неожиданности, мы притихли. Третий Адвент в гимназии – время молитв и католических рождественских песен, которые мы должны были исполнять каждый день в местной приходской церкви под аккомпанемент нашего сурового учителя. Не смея задать вопроса, мы покинули класс и столпились в длинном тёмном коридоре, не зная что предпринять. Кто-то предложил подняться по верхней мостовой улице к небольшому каменному дому, где жил Штофф, и, подглядев в окно, наконец узнать, чем может быть занят священник, что распустил нас в такое важное время.
Так мы и сделали. Охваченные любопытством и азартом приключений, мы двинулись по снежным переулкам и скоро дошли до узкой улочки, выложенной камнями и ведущей в гору к дому, одиноко возвышающемуся над городом и принадлежавшему нашему учителю. Запыхавшись, мы осторожно подошли к оледенелым окнам, освещёным электрическим светом. Подбадривая друг друга, но всё же дрожа от страха невиданного преступления, мы припали к холодным рамам, скребя замёрзшими пальцами белые оконные узоры.
Мы не ошиблись, профессор сидел в кресле перед горящим камином, дымя трубкой и потягивая коньяк. Лёгкий восторженный шёпот пробежал среди нас. Да, мы не ошиблись: он действительно пил коньяк***. Початая бутылка стояла рядом на полу и Штофф, опустив руку и не вынимая трубки изо рта, на наших глазах налил себе ещё один стакан. Отбежав от окна и зажав рукой рты, мы упали в снег и долго смеялись, боясь быть услышанными. Отдышавшись, мы задумались и вдруг всем стало не по себе, как будто свершилось что-то запрещённое, открылась страшная тайна. Действительно, последние события мало укладывались в голове и вот нам уже чудилось, как в сумерках из-за угла дома на нас смотрит сатана, скребя когтями декабрьский лёд и сверкая глазами. От страха кто-то вскрикнул и, вскочив, мы уже хотели бежать, как неожиданно дверь открылась и на пороге появился Гюнтер Штофф с фонарём в руке.
- Кто здесь? – громко спросил он и посветил в нашу сторону.
- Профессор Штофф, это мы.
- Мы? Кто это, мы? – он подошёл ближе, - Майер, Штоккингер, Рауш, Штольцбахер... что вы здесь делаете, господа? Что всё это значит?
Опешившие, мы стояли и молчали. Мало кто бывает готов к такому повороту событий, не готовы оказались и мы. Обведя нас злым взглядом ещё раз, Штофф повернул к дому. Мы глубоко вздохнули. Пройдя пару шагов, он вдруг обернулся и кивнул нам, приказывая следовать за ним.
Бывают моменты, когда хочется провалиться сквозь землю, такое чувство преследовало и нас, когда мы перешагнули через массивный порог дома и оказались в душной, но прелестной комнате, на стенах которой беспорядочно висели портреты молодых комедиантов и комедианток. Открыв рты, мы стояли в центре комнаты и не верили своим глазам. Дом Штоффа не только не походил на дом скромного священника мужской католической гимназии Бартоломео, но скорее напоминал двусмысленные декорации «Травиаты» во втором акте. Обитые красным бархатом кресла и медвежья шкура на полу говорили о присутствии невидимой хозяйки с белой камелией за корсажем. Мы переглянулись: что всё это значит?
- Садитесь, господа, - сказал Штофф, наливая себе ещё коньяка.
- Профессор...
- Садитесь.
Мы робко расположились на креслах. Снег, который мы принесли с улицы, таял и оставлял на полу грязные лужицы. От камина жгло щёки. Мы согрелись, и, повеселев, украдкой посматривали на профессора. Он сидел с трубкой в зубах и, как ни в чём не бывало, пил коньяк. Казалось даже, он был весел.
- Это случилось сорок лет назад, - сказал он, не вынимая трубки изо рта, - Когда я, будучи гоподином десяти лет от роду, слушателем мужской католической гимназии Бартоломео, отъявленным безбожником и старшим запевалой хора мальчиков при церкви св. Йогана получил отпуск.
- Вы учились в Бартоломео?! – не выдержали мы и заговорили все разом.
- Так вот, - продолжал он, словно не замечая наших восклицаний, - По причине больших морозов занятия в гимназии были прерваны, а ученики распущены на рождественские каникулы за неделю до положенного срока, в третий Адвент****. Обрадовавшись и запасясь подарками, я сел в поезд и поехал в Радштадт. Приехав и сойдя на перрон, я пошёл пешком, надеясь до темноты поспеть к матери. Семья моя жила высоко в горах в восьмидесяти километрах от станции. Единственным транспортом в то время, который шёл до нашей деревни, был кучер, которого я за неимением денег не смог нанять. Итак, я пошёл пешком, - он замолчал и сделал ещё глоток.
- Дорога, которой я шёл, - снова заговорил Штофф, - Ныряла в глубокие ущелья и выныривала на крутых обрывах. Шёл я не в первый раз и ориентировался по старым римским камням, оставленным легионерами тысячителия назад и до сих пор хранящими античные знаки. Было холодно, я продрог и быстро шагал, кутаясь в зимнее пальто и шерстяной шарф, - он вдруг посмотрел на нас.
- Так шёл я несколько часов и прошёл уже довольно много, когда начался шторм, что в горах при больших морозах не редкость, - продолжал он задумчиво, - Я знал, что останавливаться нельзя и шёл вперёд. Поднялся страшный ветер и замело так, что стало темно. Сначала я ещё шёл и цеплялся за камни, встречавшиеся мне на пути, но скоро я потерял и их. И тогда, пройдя ещё немного и не встретив ни одного римского знака, я понял, что заблудился. Всматриваясь в темноту и снежный ураган, я ничего не видел и на уровне вытянутой руки. На минуту сверкнула молния и я понял, что мне конец. «Если меня не занесёт снегом, то убьёт молнией, - подумал я, - Или накроет лавиной, или я оборвусь и упаду в пропасть». Я шёл дальше и плакал. Мне было десять лет, три из которых я провёл в закрытом католическом заведении. Будучи бессовестным безбожником, я читал молитвы и пел католические песни в хоре мальчиков при церкви св. Йогана. Я грешил, высмеивая священников, и гордился собой. И вот теперь, идя по снежным завалам и чувствуя, как силы покидают меня, я рыдал и боялся смерти. Снегом забивало глаза и уши, замёрзшие ноги не шли. Два раза мне казалось, что я поворачивал назад. Наконец, я взвыл к богу. Я кричал в темноту, и не веря самому себе, смеялся. Я выкрикивал ему оскорбления, грозив кулаком. О, как я его ненавидел в ту минуту! Вдруг, потеряв последние силы, я упал на колени и, закрыв глаза, зашептал молитву. Я чуть заметно шевелил губами и просил могущественного бога показать мне, маленькому мальчику, путь домой. Это всё, о чём я его просил. Я обещал ему, что, если только выживу, то непременно стану священником и буду прославлять его всю жизнь. А вокруг выл ветер и мело снегом, надвигалась ночь, готовя мне могилу. Я стоял на коленях с закрытыми глазами, заметённый по пояс, голодный и продрогший, и говорил с богом. Когда я открыл глаза, то прямо перед собой увидел церковь... - профессор замолчал.
Мы молчали тоже, не смея пошевелиться. Нет, нам больше не было страшно, мы видели себя на той вершине среди сугробов, замёрзшие и одинокие, готовые ко всему, а перед нашими глазами стояла церковь.
Профессор Штофф встал, заново набил трубку и, оперевшись одной рукой на камин, уставился на огонь. Мы провожали его глазами всё это время и боялись, что он не скажет больше ни слова. Нам уже казалось, что он забыл про нас, как вдруг услышали:
- Местный священик дал мне одежду, накормил ужином и оставил переночевать. Проснувшись утром, я увидел голубое небо и понял, что ушёл в другую сторону на несколько километров. Распрощавшись, я в тот же день добрался до дома, - он помолчал и посмотрел на нас.
Мы улыбались. Некоторые хлюпали носами.
На улице стемнело. Внизу, в городе зазвонили колокола. Мы поднялись и, попрощавшись, стали собираться. Штофф нас не задерживал. На пороге мы переглянулись и остановились. Толкая друг друга, спросили:
- Скажите, господин Штофф, а если бы вы не стали священником, кем бы вы стали тогда?
- Кем? – он горько улыбнулся. Проведя рукой по волосам, оглянулся на своё жилище, - Комическим актёром.
Мы вышли на воздух и стали спускаться в город. Звонили колокола, из церквей слышалась рождественская музыка. В окнах домов горели свечи, зажённые в честь третьего Адвента. Мы шли, молча, и каждый думал о своём, дыша морозным воздухом и задумывая желания***** Через два переулка мы остановились и прислушались: из ближайшей церкви доносился смех, а в тон ему звучала органная музыка. Мы улыбнулись и, взявшись за руки, побежали прочь.
-----------------------------------------------------------------------------------------------------------------* церковная гимназия Бартоломео – занимается обучением по программе средней школы с углублённым преподаванием религии, теологии, теософии (не путать с духовной семинарией). Готовит учеников для поступления во все высшие учебные заведения.
**третий Адвент - третье воскресенье декабря перед католическим Рождеством.
*** пил коньяк - католическому священнику запрещено курение, употребление алкогольных напитков, а также они не имеют права вступать в брак.
****каникулы в третий Адвент – рождественские каникулы начинаются в четвёртый Адвент, т.е. в четвёртое воскресенье декабря, в канун Рождеста.
*****задумывая желания – существует поверье, что во время каждого Адвента можно задумать желание, которое непременно исполнится.