ШЕСТОЙ ДЕНЬ.

[Abver]

ШЕСТОЙ ДЕНЬ.

День первый.

Утром, в семь сорок пять, матрос Петкинс увидел на юге землю. И судя по всему, мы первооткрыватели, потому что ни на одной из известных карт нет обозначений какой-либо суши в этих водах. Капитан предположил, что это скорее всего остров. Я не силен в морском деле, но по направлению ветра, течениям и некоторым другим признакам, можно заключить об островной природе этой земли.
В течении часа "Юдоль" прошла вдоль всего северного берега. Еще за два часа обошла остров по периметру. Из всего, что смогли рассмотреть - узкая песчаная полоска и густые джунгли. Капитан Делад сказал, что ничего интересного там мы не найдем. Провизии на судне вдосталь, воды тоже. Необходимости высадки нет. Как профессор Стейнд ни настаивал на короткой экспедиции, Делад остался непреклонным. Даже мои увещевания были вежливо оставлены без внимания. Положение спас все тот же Петкинс, самый зоркий из матросов. Жутко корявым языком он обьяснил, что в лесу видел "рожи". Из него все-таки удалось выудить, что "рожи" принадлежали людям. А по эпитету "неумытые" стало ясно, что люди меднокожие. Тут и вступили в силу мои полномочия как особого дипломатического посланника короля. В инструкции, коей должен был подчиняться каждый смертный на "Юдоле", в том числе и сам капитан, было черным по белому написано, что в случае обнаружения неизвестных народов с ними необходимо установить отношения, государственные, военные и торговые. Делад, что уж там, не самый приятный в общении человек, служака был изрядный и примерный, оттого и не стал чинить препятствия, хотя всем видом выражал недовольство.
Высадка была назначена на завтра.

День второй.

С утра капитан был явно не в духе: нервно расхаживал по палубе, рычал на всех, приказал выдрать кошками трех матросов, при этом двух - без причины. Пришлось вмешаться и заступиться за безвинных. Кошки - наказание очень жестокое. Видел я его всего один раз, еще в начале плавания, и повторения этого ужаса я бы не потерпел, по крайней мере в моем присутствии на палубе. Я ожидал вспышки гнева, на которые так славен Делад, но он как-то наоборот присмирел и стал даже излишне вежливым. Мне не хотелось портить с ним отношений, ведь у нас впереди еще долгий совместный путь, но и излишней жестокости терпеть не намерен.
Все-таки одного матроса выпороли, из-за чего мы и задержались с высадкой.
На берег ступили мы ближе к полудню, и сразу поняли, что остров обитаем - песок был испещрен множеством следов от босых ног. И главное доказательство незамедлило себя ждать: прямо из джунглей нам навстречу вышла целая делегация туземцев. Краснокожие, ярко изрисованные и украшенные ракушками и перьями, они явно не собирались причинить нам вреда. Оружия в руках не было, да и "рожи" не выражали враждебности. Впереди шел вождь или его приближенный: высокий, могучего телосложения и очень толстый мужчина, богаче всех одетый, хоть и одеждой это назвать было трудно, и, удивительная черта, с длинными, давно нестриженными, но ухоженными ногтями, от длины закрутившимися в спиральки. У сопровождающих его вельмож ногти на руках тоже были изрядной длины. Видимо, это атрибут богатства и положения, ведь человек с такими ногтями не может работать. Оттого же и вся "элита" была весьма упитанной, как на подбор.
Туземцы улыбались нам, и мы отвечали тем же. Местного языка, конечно, никто из нас не знал, но жестами удалось худо-бедно обьяснить кто мы такие и откуда, насколько это вообще было возможно сделать с помощью жестов. Аборигены уверили нас в своей мирности и пригласили дорогих гостей в свое селение...

День третий.

Всю ночь проходил совет. И хотя день перед этим выдался не легким, спать никто не собирался. Да и мыслимо было уснуть после того, что мы увидели на этом проклятом острове!
Вопрос о судьбе туземцев стоял всего несколько минут. Капитан сказал "Собакам - собачья смерть", и его поддержали все старшие офицеры. Я тоже поднял руку. Даже профессор Стейнд не колебался, чего от него можно было ожидать. После этого приступили к обсуждению плана уничтожения островитян. Их ведь было в десяток раз больше нашего, да и на своей земле им придется умерать. Напролом, пусть и с огнестрельным оружием, не победить.
Я смотрел на суровых морских офицеров и понимал, что с завтрашнего дня остров Людоедов станет необитаемым. А еще мне, человеку совсем не военному, так и хотелось схватиться за эфес сабли.
***
Мы видели трупы, много трупов. Они лежали в самом центре большой деревни, сваленные в высокую кучу. Молодые крепкие тела воинов. Это было видно даже сквозь кровь и боевой раскрас, не такой, как у местных. Это были враги, которых туземцы собирались сьесть. Так нам обьяснил вождь, причмокивая губами и приглашая к будущей трапезе. Будущей, потому что "мясо" должно было "подойти" на солнышке.
Мы видели, как к мертвым подбежала маленькая девочка, обмакнула в круглую ранку пальчик и облизнула его, получив тут же шлепок от невнимательной матери.
Мы видели парня лет двадцати, привязанного к столбу. Впрочем, парнем он был может день назад, может неделю. Он был настолько изувечен, что теплившаяся в нем жизнь казалась жутким недоразумением. Это воин с соседнего острова, обьяснял вождь, и истязать его будут еще очень долго, ведь пытать пленного врага - великая честь, и поучаствовать в этом действии должен каждый житель деревни.
***
После собрания, уже под утро, я подошел к Деладу и попросил саблю и пару пистолетов. Капитан смерял меня странным взглядом, улыбнулся и сам выдал мне оружие.

День четвертый.

Это было сущее безумие. Тех, кто мог мало-мальски обороняться мы уничтожили первым же залпом. А потом ворвались в селение. Я и не знал, что сабля такая тяжелая и что ей так легко орудовать. Я рубил и рубил, убивал и убивал, не испытывая ничего. В предверии путешествия я грезил о настоящих боях, представляя душевные терзания после первой отнятой жизни, столь щемяще описанные многими писателями и поэтами... Мечты не сбывались. Это была не битва, а резня. И в душе не было ничего, кроме гнева и желания нести смерть.
Мы разрубали женщин, детей, распарывали вздувшиеся животы беременных, вырывали из рук матерей младенцев и кромсали их на части. Чужая боль нас не трогала. Мы ей упивались.

День пятый.

Сегодня я молился, впервые за пятнадцать лет. Слова сами собой всплыли в голове. До университета я повторял их перед едой, утром, вечером. В девятнадцать, на втором курсе, я перестал верить в бога. Я ведь материалист...

День шестой.

Мистика это или совпадение, но в одном пистолете, выданном мне Деладом, остался заряд, хотя мне казалось, что все их я истратил.
Последнее время не могу думать ни о чем, кроме оружия. А пистолет стал мне талисманом, я его везде ношу с собой, а когда остаюсь в каюте - часто им играю, водя дулом у виска и слегка надавливая на курок.
Сегодня шестой день с момента открытия "Юдолью" острова Людоедов. Проклятая земля уже далеко позади, и многие, судя по лицам и поведению, давно о ней забыли. А меня лихорадит. Умом. Сердцем.
Шестой день. Что-то знакомое. На шестой день господь создал человека? А человек в тот же срок решил лишить себя жизни. Или уже не человек.
Самоубийство считается величайшим из грехов, но достаточно вспомнить каждый из тех выстрелов и каждый из ударов саблей. Лучшего пропуска в Геенну Огненную не найти.

День седьмой.

Человек все-таки препозднился, всего на один день. Он сотворил сам себя. Точнее будет - возродился. Как птица Феникс. Из какого огня возрождалось это существо? Человеку хватило мимолетной вспышки пороха.