Машино детство

[Виктор Кобеев]

Когда писал о «Человеческом факторе» в своих архивах обнаружил несколько страниц текста, отсканированного с записей сделанных нашей соседкой по подъезду, тётей Машей лет двадцать назад. Прошло достаточно много времени, с тех пор когда мы заселились в этот дом, и жизнь то разводила нас, то сводила вновь, однако меня всегда удивляла доброта этой женщины. Я много слышал и от своих родителей, и от других людей о том, с чем пришлось столкнуться простым людям тогда, во время войны. Бабушка рассказывала о том, как умер мой дядя, которому было всего десять лет отроду, только потому что не успели привезти в соседнюю деревню, где был единственный доктор на три села. Лошадей не было, а быки…. Чтоб их, идут медленно, хоть убей! При этом люди выжили и остались людьми, правда не все. Текст почти не правил, потому что писал не я.


Машино детство
На дворе стоит осень. За окном идёт дождь. Я стою у окна, смотрю на капли дождя, и вспоминается мне далёкий 1942 год. Я также стоила у окна, за окном также шёл дождь, а я смотрела все вдаль и ждала маму. Мама неожиданно умерла в августе І942 года. Никто из нас даже не предполагал, что в этот день она от нас уйдёт навсегда. Вечером мы сидели долго на крылечке и разговаривали обо всем. Она нам рассказывала о жизни, о папе, что он где-то на фронте. Мы совсем не думали, что утром ей станет плохо. В 6 часов утра она вдруг захрипела и перестала разговаривать. Мама два часа лежала без сознания, а когда ей врач поставила укол, вдруг вытянула ноги, открыла глаза, поглядела на нас, и из её глаз полились крупные слезы. Мы все втроём сидели возле неё. Нам мама ничего не сказала, но поняла, что покидает нас навсегда. Вздохнула глубоко и навсегда закрыла глаза. Умерла она от сердечного приступа, умерла тихо и спокойно. Врач сказала: – "Минут на десять раньше, и я бы её спасла." Но время было военное, за врачом нужно было ехать в другую деревню 6 км. Лошадей не было, сестре дали быка, и она поехала. Мама умерла, не дожив до 34 лет. Её похоронили, а я все думала, что пройдёт немного времени и она вернётся. Мы остались втроём. Мне было шесть лет, брату - девять и старшей сестре – тринадцать лет. Я часто, оставшись дома одна, звала её домой или просила Господа, чтобы он привёл её к нам. Я все поглядывала на дверь, думая, что сейчас она откроется и войдёт мама. Итак, мы стали жить втроём. Папа был на фронте, его отпустили на несколько дней, чтобы определить нас куда-нибудь. Но за это короткое время устроить нас в детский дом он не успел, а больше мы никому не были нужны. 0й, как нам было трудно! То, что мы с мамой посадили, у нас выкопали чужие люди, и мы сразу же начали голодать. Была у нас корова по кличке Белянка. Вот она нам и заменила родителей. 0на понимала все как человек, понимала, что нам нечего есть и старалась накормить нас своим молочком. Мы всеми силами старались накосить сена нашей Белянке, хотя и были ещё маленькими. Сестра с братом косили, а я подгребала граблями. Можно представить, сколько сена могут накосить дети? Заготовленного хватало нашей корове только на ползимы, а остальное время она ходила по деревне, и сама себе промышляла. Также и нашего корма хватало нам лишь месяца на два. А потом, когда ничего не оставалось, и Белянка переставала доиться, по нескольку дней мы сидели голодными. Иногда Настенька скажет нам: "Слазьте в подполье, может хоть одну картошку найдёте." Но откуда там ей взяться, если мы уже несколько раз лазили и всю землю перевернули. Настя, так звали сестру, иногда ходила к людям: у кого пол помоет, у кого почистит конюшни. За это ей платили продуктами: кто даст чашечку капусты, кто немного картошки, а кто просто брюквы. Но мы и этому были рады. Иногда Настя просила брата Сашу: –"Сходи, попроси милостыню, может что-нибудь дадут." Саша ходил, но он очень стеснялся и старался зайти в один два дома. Но давали очень мало, так как весь народ жил очень бедно. Все, что приносили Настя или Саша, мы делили поровну. Когда Настеньке исполнилось І4 лет, её заставили работать на военном заводе. Завод находился у нас в деревне. Деревня наша Покровка была очень красивой, улица была одна через всю деревню, длина её З километра. Недалеко протекала река Камышка. Она, как и все лесные речушки, была местами глубокая, а местами совсем мелкая, и мы, босоногие ребятишки, переходили её вброд. За рекой сразу шёл кедрач, а далее -тайга. Деревня стояла на песчаном месте. Настя работала, а мы с Сашей учились в школе. Школа стояла в центре деревни. Обыкновенное деревянное здание. Учились мы все в одном классе, и старшие, и младшие классы. Преподавал один учитель. Но какая была учёба, если не было ни ручек, ни карандашей, ни учебников, а о тетрадях даже и не думали. Писали на бересте, а чернила делали сами из сажи. Учебник учительница давала на несколько ребят, и учили группами. Да и уроки приходилось делать на полу перед горящей печкой, так как электричества ещё не было, да мы и ничего о нём не знали. У некоторых были керосиновые лампы, а у нас не было керосина. Очень часто зимой нечем было топить печь, а ехать в лес за дровами было не в чем. Летом немного заготовим, а зимой и не заметим, как сожгли. Да ещё и Настенька работала без выходных. Но однажды к нам пришла старшая двоюродная сестра, чтобы помочь нам напилить дров. Единственная родня, кто немного нам помогал. Настя два дня не ходила на работу, она работала наравне со взрослыми. Дисциплина была военная. За прогул судили. И так Настя, и ещё три женщины не вышли на работу. И вот по этому поводу из города приехал суд, чтобы судить прогульщиков. Среди женщин сидела худенькая девочка – Настя. Когда судья опросил всех взрослых, очередь дошла до нее. Судьи вдруг спрашивает: – "Зачем здесь находится ребенок?" А председатель отвечает: "Так она тоже прогуляла два дня.“ Судья не стала допрашивать Настю, а председателю дала указание привезти нам дров и сена. Кто-то из зала сказал, что мы сироты, и что наш отец на фронте, и что на воспитании у Насти еще двое малолетних детей. Выслушав, судья распорядилась оказать нам материальную помощь. Нам привезли воз сена и воз дров, и на этом все закончилось. Вместо помощи дали одну пару валенок на всех и материала защитного цвета, из которого мы сшили Насте платье. Зимы были холодные, и дом наш тоже был холодным. Окна наполовину забиты досками, так как стекла уже были разбиты. Стеклить, естественно, было нечем. В 1939 году наш хороший дом сгорел, и все, что было в нем, сгорело, ничего не спасли, потому что родители в это время были в городе. Поэтому они купили этот дом временно. Купили и кое-что самое необходимое: постель, посуду; дорожки, простыни мама сама наткала. Она очень красиво ткала холст и цветные дорожки. Вскоре началась война. Папу забирают на фронт весной, а в августе умирает мама. Вот и начались наши мытарства. Я отошла от окна. Дождь перестал, выглянуло солнце. Народ и ребятишки вышли на улицу. Вышла и я немного подышать свежим воздухом. Ребятишки школьники разговаривали о школе, об уроках, что-то спорили о предметах. Я сидела, слушала и невольно вспомнила опять о себе. Мы с Сашей смогли учиться только два года. А дальше пришлось бросить школу, не потому что не хотели учиться, а потому, что совсем стало не в чем ходить ни обуть, ни одеть. Дома ходили босиком, но пол был очень холодный, а в доме стоял такой холод, что вода покрывалась льдом! и приходилось рубить топором. На улицу по надобности ходили босиком, пока нам не дали валенки из колхоза одну пару на всех. Спичек не было, чтобы разжечь печь, бегали к соседям за горящим углем. Встанем и смотрим у кого идет дым из трубы, туда и идем. Сейчас дети живут без горя, нет нужды, что нужно топить печь, живут в благоустроенных квартирах. И не дай бог, чтобы они когда-нибудь до этого дожили. Летом мы кое-что сажали в огороде, но у нас кто-то выкапывал, а то, что оставалось, нам хватало всего до половины зимы. В доме все, что у нас осталось от родителей, украли, даже посуду. У нас не стало ни подушек, ни одел. Осталась одна шуба. Не было даже кастрюли. Когда-то мама в кастрюлю посадила цветок, и Настю пришлось ее освободить, Саша сумел ее запаять, и мы в ней варили суп. Бани у нас не было, мыла не было телом. Поэтому, за зиму мыться в бане приходилось один или два раза, если кто-нибудь из соседей брал нас. Ну а летом мы мылись часто, на речке, и вместо мыла была глина. Бедная Настенька, сколько горя легло на ее худенькие плечи! Она полностью заменила нам мать. Все для нас делала по дому, в огороде и еще работала. Конечно, у нас о Сашей тоже были обязанности. Я помню, как помогала соседям сажать картошку. Ведро поднять не могла, так таскала его волоком. Но иногда приходила весна и появлялась трава, Настя по-детски радовалась и говорила нам: "Теперь, дети не умрем с голоду!" И мы полностью переходили на траву. Ели все, что было съедобно, в основном, крапиву. Когда доилась корова, то хоть забеливали её молоком, а, когда молока не было ели постную. Промышляли, где что могли. Перекапывали огород, собирали оставшуюся осенью картошку. Какие казались вкусные сгнившие картошечки. Мы их звали "ташнотики". Ходили в лес за колбой, ели пестики. Саша умудрился из рогатки иногда убивать какую-нибудь птичку. Мы ее общипывали и варили. Очень было вкусно! Летом хоть что-то было поесть. Ближе к осени били шишки. Саша лазил на кедр, сбивал, а я собирала. Любили мы щелкать орешки. Сидим, бывало, на крылечке, смотрим в небо, слушаем, как поют ночные птицы, как квакают лягушки на болоте, и щелкаем. Спали летом на вышке, так у нас назывался чердак на сене. Ох, как пахнет свежее сено! Как хорошо на нем спать! Но лето проходило быстро и опять приходила длинная, морозная зима. Зимой спали на русской печи и на шубе. В этой шубе завелись вши, и мы их били по очереди. Бывало, сидим на печи, за окном темень, на окнах никаких штор, и начинаем петь песни. Петь мы любили. Настя запевала, а мы с Сашей подпевали. Саша любил играть на губах. Он так мечтал о гармошке! Иногда к нам приходили наши друзья, тогда пели все; К нам любили ходить наши сверстники. Старших не было, выгонять их некому. А у кого дома были взрослые, детей чужих не пускали. Там прошло три года. Мы немного подросли, поумнели. Но жизнь не улучшалась. Народ жил бедно. Но всё же у кого в доме были взрослые, им было легче, они как-то искали выход. Вот пришла зима. Нынче лето было очень жаркое, не по-сибирски. Осени тоже была теплая. День был очень теплый, и вечер хороший, а утром проснулись зима! Навалило много снега. Какой красивый лес зимой! Все деревья стоят в белых шубах! Дети всегда рады первому снегу, вывалили на улицу, кто с санками, кто с лыжами. Я подумала: – "А у нас нет ни санок, ни лыж". Лыжи и коньки делали сами дети. У нас делал сам Саша, но это уже когда окончилась война. Я решила выйти тоже полюбоваться первым снегом. Вот идет бабушка с внуком. Она что-то ему рассказывает. Внук что-то ее спрашивает: – "Баба, баба?" А ведь и у нас была бабушка, но она почему-то с нами не захотела жить. Нам заявила: "Вы голодаете, и я с вами буду голодать." Она не захотела голодать с нами и ушла и своей дочери, которая жила богаче нас. А если бы она жила с нами, нам было бы намного легче. Хотя бы нас не обворовывали. Она бы охраняла и огород, и дом. А так мы убежим, а дверь закроем на палочку. Замка не было. Я сама уже бабушка, имею шесть внуков. Я их всех очень люблю, и мне не приходит в голову, как родная бабушка могла нас маленьких бросить. Она ушла, оставила нас одних сразу после сорока дней после похорон мамы. Больше она к нам ни разу не приезжала и не интересовалась нами. Ей было все равно - живы мы или умерли. Нам никакой помощи не было ни материально, ни советом, хотя и были у нас родственники, даже родные тетки. И жили они со своими детьми недалеко от нас. Но им, как и бабушке, не было до нас никакого дела. Наконец закончилась война! Какой был радостный день! День Победы! У нас радио не было, но мы узнали от почтальонки, которая ездила за почтой в Петропавловку. Как мы были рады! Кричали, обнимались! Почти в каждом доме кто-то был на фронте. У кого сын, у лого брат, у кого отец. Все ждали их домой. Мы тоже ждали своего папу, хотя последнее время от него не было вестей. Уже стали некоторые возвращаться домой, а нашего так и нет. Он в это время находился в госпитале в Польше. И вдруг, летом І946 года, вернее в августе, Насте кто-то сказал, что едет и наш отец, и что он уже в Самуськах, и что за ним надо ехать. От Самусъков до нашей деревни восемнадцать километров, все ходят пешком, но он раненый, без ноги, очень ослабший, дойти не сможет. Насте дали быка, и она поехала за ним. Мы о Сашей везде убрались. В ограде все доски помыли, выпололи все грядки. Приготовились к встрече. На второй день, мы увидели, как к дому подъехали они. Быки стояли и выглядывали из-за угла. Папа был без ноги. Мы не могли осмелиться к нему подойти. Я его уже не помнила, за эти военные годы стала забывать его лицо. Не такая была встречам, когда мы к нему подошли! Что у него было не душе, когда увидел детишек худых и голодных? Можно только представить. Он взял двоих, положил на телегу и заревел во весь голос. Плакали и мы, и плакали все, кто это видел. Но то, что он увидел в доме, это для него было ещё больнее. Когда он зашёл в дом, а дом это было одно название, то заплакал ещё громче: – "дети мои милые! Да как же вы выжили?!" Он обхватил голову руками и долго так сидел молча. Мы все трое стояли и не него смотрели. Потом он сказал: – «надо начинать. жить" Но с чего начинать? Он отдал нам подарки. Саше привез губную гармошку, на которой играли немцы. Саша, был очень рад! папа начал новую жизнь. На второй день он пошел в правление колхоза попросить, чтобы помогли сделать кое-какой ремонт. Нам дали пиломатериала и плотника, чтобы помочь папе застелить полы. Так мы отели жить вчетвером. Конечно, тут и мы уже повзрослели. Весной посадили больше картошки, на семена собирали ростки от картошки. И вообще, на жизнь мы смотрели уже по-другому. Помню Настеньке в то лето дали муки на трудодни как мы так хотели есть что развели ее в сырой воде и ели сырое тесто. Так нам стало жить веселее и чуть полегче. Папа дома, а мы ему помогали накосить сена. Вскоре папа женился, привел в дом эвакуированную женщину. У нее было две дочки. У нас появилась мачеха. Семья увеличилась, вместо трех человек стало семь. Физически нам жить стало легче. Настины обязанности перешли на мачеху. И в семье стало двое взрослых, и мы уже подросли. Мачеха нас не обижала, но и лески мы от нее не видели. Да будь хоть какая хорошая мачеха, родную мать она все равно не заменит. Скоро папа уехал в город и там устроился на работу на завод. Снял частную квартиру и забрал к себе её с детьми. А мы трое опять остались жить одни. Мачеха к нам иногда приезжала, кое-что привозила нам. Мы ей за это должны были наморозить молока. Через год, когда папе дали квартиру, они нас за» брали к себе. Наш дом продали. Когда мы переехали, мы и не думали, что бывают такие квартиры. Это был глубокий подвал окна в земле. И в окна мы видели только ноги проходящих мимо людей. В квартире было сыро и темно. И в городе мы жили очень бедно. Настенька тоже пошла работать, а мы с Сашей и еще две девочки учились. Насте скоро дали комнату в семейном общежитии. Мы этот дом почем-то звали пароходом. Он действительно походил на пароход, Длинные, узкие коридоры. По обеим сторонам – маленькие комнаты. Настина комната была шесть квадратных метров. И тут же была плита. Из-за тяжелого материального положения Саша не смог учиться, и как только ему исполнилось шестнадцать лет, он пошел работать на электроламповый завод. Работа стеклодува была тяжелая, но зарплата большая. Нам намного стало легче. Нашу кормилицу коровку продали. Как мы плакали, когда узнали! Настина работа на заводе тоже была тяжёлая. Кем она только не работала, и грузчиком, и на станке. Родители начали катать валенки. Мачеха умела катать хорошие валенки и научила этому ремеслу папу. Вот таким "бизнесом" они стали заниматься, чтобы как-то обуть, одеть и накормить нас. Но вскоре кто-то донес властям на родителей, отца осудили и посадили на год. Этот год мы жили впятером. Через некоторое время, после того как папа вышел из тюрьмы, они с мачехой разошлись, потому что жизнь расклеилась. Мы, конечно, причину не-знали. Отец все оставил мачехе, забрал нас о Сашей, и мы ушли временно к одной женщине. Вскоре я ушла жить к Насте. Потом пришли и папа, и Саша. Мы стали жить четверо в шести квадратных метрах. Была одна койка, на которой спали мы с Настей, а папа с Сашей спали на полу. У Мне вдруг опять вспомнился такой случай. Я даже и сейчас не могу понять, что это было на самом деле, когда отца отпустили на несколько дней домой с, фронта, чтобы он нас куда-нибудь пристроил, а маме было сорок дней как она умерла. Папа с маминой мамой, нашей бабушкой решили сделать поминки. Собрали соседей, и мы сели за стол. Вдруг дверь в комнату открылась и мне сказали, что это вошла моя мама. Я долго смотрела на дверь, но не увидела её. Как могла открыться дверь не понятно. Окна были все закрыты, уличные двери в сенцах тоже были закрыты. Сквозняка не было. И как я не старалась смотреть на дверь мама не показалась. Что это было? Может действительно ее душа ходила? Наступил первый зимний месяц 1949 года. Но погода стояла осенняя: снег подтаивал, с крыш капало и висели сосульки. Раньше зимы были намного холодной, может от того, что мы были раздеты, разуты, голодные, а может и в самом деле было холодней? Но зато лето было жаркое. Почему-то, когда ребенок живет летом в деревне, в памяти остается больше впечатлений, чем в городе, Природа в деревне совсем другая. В пору нашего детства у нас не было ни радио, ни часов. Время мы определяли по солнцу. Ми наслаждались пением птиц. Какое удовольствие их слушать! Весной прилетает много птиц. Особенно нам нравились скворцы! Как красиво они пели! У каждого дома были скворечники. И у нас на березе, что была под окном тоже был прибит скворечник. А когда появляются ручьи! Вот он совсем маленький бежит к большим, а тот к еще больше, а там уже совсем большой ручей! Появляются первые проталинки, и так хочется на улицу! Выскочишь босиком, перепрыгнешь через снег, и сидишь, играешь. Играешь, до тех пор, пока не замерзнут ноги. А наша Камышка из мелководной речушки, по которой летом бегаем с одного берега на другой, разливается весной так, что затопляет огороды. А какое зрелище, когда трогается лед. Это все так красиво! А какое удовольствие бегать босиком по траве, по песку! И так. Мы стали жить у Насти в маленькой комнатке. Когда мне исполнилось шестнадцать лет, я уже понимала, что надо менять свою жизнь. Мне захотелось обуться, одеться. Получив паспорт, я устроилась работать на радиозавод в самый вредный цех, где были лаки, краски, кислоты. Работала на конвейере в три смены. Некоторые не выдерживали запаха кислоты и краски и увольнялись. Я работала, так как здесь платили больше, чем в других цехах. Когда Саше исполнилось восемнадцать лет он женился на племяннице мачехи и получилось неудачно. Она оказалась психически больной и несколько раз лежала в психической больнице. Но он об этом ничего не знал.
На дворе вновь стоит осень и за окном идёт дождь. Я смотрю на капли дождя и вспоминается мне тот далекий 1942 год. Я всё время думаю, если бы тогда доктор приехала на десять минут раньше, как бы сложилась наша жизнь? Если бы…..

[Татьяна Ка.]

Попозже почитаю. Перед новым годом хочется прочесть что-то оптимистичное, легкое, чтобы весь год был таким!

[Виктор Кобеев]

И правильно. Там всё грустно. А перед Новым годом надо чтобы только хорошее и весёлое.

[Феникс]

Грустно. Похоже на чью-то автобиографию.

[Виктор Кобеев]

Феникс, примерно так и есть. Об этом написал в самом начале. Кое что подправил, кое что убрал, чтоб легче читалось. Но это по мелочи.