Oleg Май 21st, 2019, 12:00 am
Продолжу. Большая часть следующей главы.
Глава 4. Сны и явь
Стоило только серой хмари питерского неба поредеть, как солнечный луч, метнувшись вниз, проник в больничную палату через щель между неплотно сдвинутыми шторами на окне и, нарисовав светлую полосу на голубых обоях, замер над головой старика, лежавшего на кровати.
Седые пряди волос почти сливались с белизной наволочки, густая сеточка старческих морщин раскинулась по всему лицу, глаза закрыты и только ресницы, реагируя на появление посыльного от солнца, слегка дрогнули, да уголки губ ожили, пытаясь растянуть их в улыбке. Старик спал и улыбался во сне.
И было чему – ему неполные четырнадцать лет и, он едет с родителями к морю!
Жаркое лето тридцать шестого года. В откинутую форточку купейного вагона врываются горячий воздух, смешанный с запахами раскалённого металла, угля и машинной смазки. Сладковатые и одновременно, волнующие запахи. Ещё с раннего детства стальная громадина паровоза вызывала в нём смешанные чувства восхищения и некоего страха перед этим железным великаном. Он казался живым, могучим существом, жившим своей особенной жизнью. Подчиняясь почему-то такому маленькому и слабому по сравнению с ним человеку.
Кроме паровозных запахов струями воздуха в купе заносило мельчайшую угольную пыль от паровозного тендера и сажу из трубы. Всё оседало на белые наволочки и простыни. Мама всегда говорила:
- Не смей стряхивать рукой! Только измажешь бельё и испачкаешь руки, дай мне осторожно подушку.
Аккуратно снимала наволочку, сворачивала её в узелок, а когда я спускался со второй полки, то же самое проделывала с простынями и передавала всё папе. Отец шёл по коридору вагона, затем, через тамбур переходил в грохочущую «гармошку» перехода между вагонами и, стоя на площадке, под которой в просветах мелькали шпалы, а на стыках рельсов громко звякали буфера вагонов – вытряхивал бельё. Так было каждое утро, пока мы ехали от Ленинграда к морю и избежать подобных процедур, было невозможно. Духота в вагонах стояла невозможная, спасали только - открытые форточки.
Когда папа шёл покупать билеты на поезд, мама всегда напоминала ему:
- Бери в третий, максимум в четвёртый вагон.
- Зачем ты мне об этом каждый раз говоришь? Ты же знаешь, что я не генерал и не ответственный партийный работник. Первые два вагона мягкие и продажа только по броням. Если повезёт, поедем в одном из двух следующих, отвечал отец.
Да, папа не был большим военным, как и партийным работником. Он обычный, беспартийный преподаватель, правда, университетский.
Объяснялись такие разговоры просто. Летом, даже при закрытых форточках в вагоне, спастись от всюду проникающей угольной пыли было невозможно, а вот мелкие и жирные хлопья сажи из высокой паровозной трубы, как правило, начинали оседать на вагоны, начиная где-то с четвёртого. В том году папе повезло, и мы ехали в приличном купейном вагоне.
На маме цветастый сарафан на тонких бретельках и домашние тапочки на босу ногу. Папа в белой майке и в полосатых штанах от пижамы. А напротив родителей сидел молодой парень лет двадцати пяти в сатиновых шароварах и сильно полинявшей бледно-голубой футболке с эмблемой спортивного общества «Трудовые резервы» на груди. Мощные плечи, и руки парня бугрились мускулатурой, так и казалось, поведи он плечом резче, и футболка на нём разлетится в клочья. Вот только лицо у него было странное, всё в мелких чёрных точечках.
Он сел в наше купе поздно ночью уже за Харьковом. Остановка была очень короткой, всего на несколько минут, но я проснулся и видел, как наш попутчик, пожилой майор-танкист, что ехал с нами от самого Ленинграда, тихо попрощавшись с родителями, вышел из купе.
Тусклая лампочка над входной дверью одноэтажного полустанка освещала дежурного с жёлтым флажком-жезлом в руке и полуторку, стоявшую невдалеке. Офицера встречали старшина и солдат-водитель. Железнодорожник поднял жезл, и тихо лязгнув буферами, поезд тронулся. Я вновь уснул, а утром увидел этого парня со странным лицом на месте майора.
Заметив, что я проснулся, мама сказала:
- Спускайся и иди умываться, мы уже успели без тебя позавтракать, не стали тебя будить. Давай, быстренько, твой чай уже почти остыл.
Действительно, три стакана тонкого стекла в подстаканниках были пусты, а возле моего полного, меня дожидались два бутерброда с колбасой и сыром. Спустил ноги с полки и спрыгнул.
- Здравствуйте, - поздоровался я, с парнем садясь на нижнюю полку рядом с ним.
- Привет! – Он протянул руку, и моя ладонь утонула в его огромной пятерне.
Сунул ноги в сандалии, белое вафельное полотенце на шею и пока мама что-то говорила парню, я выскочил в коридор и, бегом в туалет.
Сложив ладони домиком, давишь ими на рычажок, торчащий из краника и, набираешь воду. Поглядывая в зеркало, плещешь раз и другой в лицо, стараясь, смыть угольную пыль. Вроде бы получилось, но вытираясь, видишь, что не очень. Белое полотенце - приобретает серый оттенок.
Возвращаюсь в купе и парень, продолжая что-то рассказывать родителям, уступает мне место у окна со словами:
- Садись, ешь, а то скоро станция будет, захочешь выйти на перрон, а тебя родители не пустят - ты не ел ещё ничего.
Держа в одной руке подстаканник, в котором тонко подтренькивает стакан тонкого стекла, откусываю от бутерброда и слышу, как папа подтверждает:
- Да, скоро Индюк. Надо обязательно выйти и разжиться варёной картошечкой с укропом, огурчиками малосольными и зеленью.
- Эх, пивка бы кружечку, - мечтательно подхватил новый попутчик.
- Это вряд ли, завтра рано утром будем в Туапсе, вот там, точно будет пиво на вокзале.
Услышав от папы про какого-то индюка, силясь не рассмеяться, я мычу набитым ртом и таращу глаза.
- Чего смеёшься? Посмотри в окно вперёд по ходу поезда.
Я впечатал щеку в окно вагона, вглядываясь в указанном направлении.
- Видишь гору? Разве её силуэт не напоминает индюка? Вот по этой горе и получил своё название городок, - объяснил мне отец.
И действительно, на фоне бледно-голубого, раскалённого летним зноем неба, темнела большая гора, напоминающая фигуру индюка, с носа которого свисала скала, точь в точь, как у живой птицы, так называемая «сопля». Только у живого, она колышется при каждом движении и подпрыгивает, когда он кричит, задрав голову. А этого – огромного индюка, видно, заколдовал злой волшебник и, он окаменел на веки вечные.
Когда поезд прибыл на станцию, я так и не успел позавтракать и на улицу меня не пустили. Пришлось в открытую форточку наблюдать, как папа с попутчиком лавируя в огромной и голосистой толпе торговок и не менее шумных покупателей, пробираются од одной женщины к другой, выбирая и покупая то, что им приглянулось. Раздался первый гудок паровоза, а за ним звонкий голос проводницы:
- Пассажиры, по вагонам! Быстренько, быстренько! Сейчас отправляемся.
Ещё один гудок. Мама заволновалась, прильнула к стеклу окна, спрашивая меня:
- Ты видишь его?! Он сел в вагон? Ещё не хватало, отстать здесь!
- Они уже всё купили, я видел их. Не отстанут, поезд ещё не тронулся.
- Раздался короткий третий гудок паровоза, состав чуть дёрнулся и начал движение.
Пока папа с попутчиком пробирались по коридору к купе, я успел задать маме вопрос про парня:
- Мам, а что у него с лицом? Оно всё в чёрных точках. Что это?
Продолжая смотреть в окно, она ответила:
- Сынок, он шахтёр, а за годы работы в шахте, угольная пыль въедается, забивает поры кожи, вот ты и видишь эти тёмные точки. А сейчас ему за хорошую работу дали путёвку в санаторий и он вместе с нами едет к морю. Ты уже был на море, а он в первый раз. Вот врачи, процедуры разные, южное солнце, море, и выгонят из кожи эту грязь.
Распахнулась дверь и, купе заполонили запахи горячей, разваристой картошки, огородной зелени и малосольных огурцов – вернулись наши добытчики вкусностей.
Это я, убаюканный перестуком колёс, проспал так долго, а у взрослых наступало время раннего обеда и, картошку надо есть - пока она горячая.
Тем и хороши поездки поездом, что за завтраком и после него, следуют разговоры с попутчиками, затем, всё плавно перерастает в обед, с извлечением на стол всех съестных припасов. Ко всему, что куплено на станции присоединяются варёные яички, колбаса, сыр, что-то ещё. Наш попутчик извлёк из фанерного чемодана шмат сала, завёрнутого в чистую холстинку и запах чеснока возобладал над столом. Следом, на стол была водружена огромная жареная курица, увидев которую, мама спросила шахтёра:
- Это у вас индейка?
- Почему индейка?! Это мне мамаша курочку в дорогу приготовила, - увидев удивлённо распахнутые глаза мамы, парень всё понял и, улыбаясь, добавил:
- Это же не магазинная, а домашняя и, - разламывая огромными ручищами тушку, спросил:
- Вы что будите? Ножку или грудку?
А в это время папа, достав из рюкзака чекушку водки, начал черенком ножа обстукивать сургуч с горлышка бутылки. Крошки полетели на стол. Передав маме куриную ножку, парень попросил его:
- Дайте-ка её мне.
Зажав горлышко в ладони, он слегка крутнул бутылку, и весь сургуч остался у него в руке. Снимая картонную пробочку, подцепил её ногтём и водрузил водку на стол.
Мама не любила, когда папа выпивал, говорила, что после выпитого, он становится слишком говорливым. Но поезд совсем другое дело - случайный попутчик, да и двести пятьдесят грамм для двух взрослых мужчин, доза ерундовая.
"Всё,что было, то и будет" - царь Давид