Александр Дром. Каллиграф. Новеллетты. Диптих

[Александр Дром]

Александр Дром
Каллиграф
новеллетты
диптих

У Марты
(Камертон)

I

В горах расстояния обманчивы. Десять вёрст в гору вовсе не то же, что вдоль побережья. В этом он убедился с лихвой.
И дернул же чёрт взять работу с выходом на дом! А что было делать? Золотой посулили.
За снимаемый у вдовушки угол хоть изредка должен платить. В августе у каллиграфа, считай, нет работы, мало желающих на рынок ходить. Четверг и вовсе пустой день всему рынку, покупателей нет, одни продавцы.
В воскресенье он в церкви свечу богу поставит — за удачу — повезло, так повезло! Имение заказчицы от их городка всего-то в десятке вёрст. Письмо написать под диктовку старушки, и живи себе всласть — золотой за труды!
Вот только эта вертихвостка-служаночка забыла предупредить, что все десять верст придётся в гору идти, а сам он вовремя не сообразил — жарко, лень даже думать.
Как всегда, досидел до полудня за своим столиком у входа на рынок. Хоть бы кто подошел! Как обычно, отмокал в бане, в бассейне с проточной водой, пару часов. И отправился в путь. По самому пеклу. Всё равно ведь потеть, так хоть по делу.
Столбовая дорога к ближнему перевалу вьётся по склону в сени дубравы. В тени извечных дубов, наверное, попрохладнее, чем на раскалённой сковороде побережья. Море от жары не спасает, скорее наоборот, от лишней влажности совсем невмоготу от духоты.
Вот сдуру и направился в горы, когда солнце уже шло на склон.
Всего-то двух вёрст не дошёл. Солнце зашло, на горы обрушилась ночь. Впотьмах на первой же развилке за восьмым верстовым столбом он свернул не туда.
Путь выбирал правильно — какая дорога похуже, по той он и шёл. О каждом съезде с дороги кто-нибудь да заботится. Это сама дорога оставлена без хозяина со времен распада Империи.
Почему-то он сразу понял, что идёт не туда в кромешной тьме в начале ночи, но… Раз сбился с дороги, иди себе дальше, куда-нибудь да придёшь. Заночевать где-то нужно.
Слава богу, это ответвление дороги было коротким. Вскоре он уже стоял у порога таверны, древней, как сама дорога. В неверном, колеблещемся свете от нещадно чадящей масляной лампы, подвешенной на крюке справа от входа, он с трудом разобрал название этой таверны, выбитое на мраморной плите над распахнутой дверью: «У Марты».
— Кого там нелегкая принесла, на ночь глядя?
— Открыты, хозяйка?
— Заходи, коль пришел.
Всего три ступени вниз. И прохладно, как в склепе. Не верится, что за открытой дверью зной и не думал спадать.
Обычная забегаловка — для своих, местных. По боковым стенам — лавки, перед ними — удобные столики. У дальней стены под широким окном, зарешеченным деревянными жалюзи, жаровня. У жаровни — хозяйка. Невысокая женщина с весьма зрелыми формами.
— Постояльцев у меня нет, и прохожих бог не послал, за сегодня ты первый, так что не стряпала, на стол соберу, что найду.
Нашлись: пяток яиц, еще теплых, краюха хлеба и запотевший кувшин свежего эля. Что еще нужно на ужин? Пятница уже наступила — пост.
— Не желаешь искупаться с дороги? Как раз на стирку воду согрела. Раздевайся. Да не стесняйся, кругом ни души.
На двух устойчивых табуретах покоится большое долблённое корыто, словно гроб-домовина, посреди комнаты.
Ну не монах он! Под столь заботливыми руками и у мертвого встал бы. Вот и он, вымытый до скрипа, выпрямился во весь свой рост, пошире расставив ноги, чтобы было удобнее женщине. Блаженно закрыл глаза. Ух, и умела хозяюшка! Каждый волосок дыбом стоит, словно тысячи раскаленных иголочек всё тело покалывают.
…Еще до света вышел он на столбовую дорогу, полностью опустошённый. Во всем теле легкость неимоверная после бессонной ночи. Ни капли животворной влаги не оставила в нём милая Марта, зато и плату за ночлег с него не взяла.

II

Ближе к полудню с заветным золотым за щекой — так приятно чувствовать снова вкус золота! — он уже привычно свернул со столбового пути.
Она ещё жалуется, что нет постояльцев! Кто же придёт, если дорога совсем заросла? Из каждой щели между крошащихся плит прёт пучками трава. Вот же безмозглая, вовсе не думает, как клиентов завлечь. Нет, баба без мужика ни на что не способна, ни с чем не управится.
Вот и дошли.
Замшелый склеп. Полустертая надпись над зияющим входом. Классическая латынь — «мэмэнто мори» — «помни о смерти». Ну как прочитать умудрился — «У Марты»? Господи Иисусе…
Да-а… Как дошел он обратно до столбовой светлой дороги, не помнит. Ещё и этот жуткий звук за спиной — нарастающий! — не то смех, не то плач.
Из-за поворота дороги выезжает душераздирающе скрипучая арба. Мужичок лениво погоняет волов.
— И-извините, здесь где-то таверна была.
— Перебрал вчера малость? Бывает. Тебе какая таверна нужна? Ближайшая?
— Нет. «У Марты».
— А-а… Эта? Эль у Марты завсегда превосходный, но по мне — жидковат. Так это, страдалец, не там ты свернул. Таверна «У Марты» была подалее, с пол-часа будешь топать обратно. Сколько раз говорил Марте: «Не скупись, скряга ты старая! Поставь указатель или сама стой у дороги — тебя за версту видно, оглоблю тощую».

Октябрь 2010 г.


Каллиграф

"В начале было Слово, и Слово было у Бога, и
Слово было Бог"

I

День был самый обычный. Как обычно, сидел каллиграф за своим столиком у входа на рынок — с восхода солнца и до полудня. В августе у каллиграфа, считай, нет работы, мало желающих на рынок ходить. Четверг — пустой день всему рынку, покупателей нет, одни продавцы. Народу на рынке не было вовсе. Просто подойти, парой слов перекинуться, и то некому. Скука и жара несусветная.
Каллиграфа уже совсем разморило от жары и безделья, когда к нему за столик, напротив, подсела юная женщина — мусульманка. Вся укуталась в покрывала, видно только глаза — голубые, как небеса.
Повезло. Любовные письма писать просто, и на плату за них не скупятся, особенно такие, как эта.
Короткое послание. Каллиграф дорисовал последний завиток буквы, перечитал письмо заново, выискивая недоделки своей работы:
«Я создана для тебя. Я ждала, ждала, сколько могла. Больше ждать не могу. Не могу жить без тебя. Я приду в полночь и уже не уйду».
Сойдёт. Небрежным, отработанным жестом подал письмо незнакомке.
На столике лежала монета. Женщина спокойно уходила прочь.
— Эй! А письмо?..

стр.2

— Доставлено.
Сначала он растерялся, потом стало страшно.
Вы смотрели в глаза безудержно любящей женщине? Вы слышали этот голос, полушепот, непреклонный в своей убежденности? То-то.
Он что, просил? Каждому своё. Всем своё место. Его место — от всех в сторонке. Там, за спиной, за стеной, бурлит жизнь, продают-покупают, а он — у самого входа, но с другой стороны. Так в тенёчке и отсиделся. Всегда на людях, всегда один. Сорок пять минуло, не до шуток. Жизнь прожита, поздно менять.
Что еще нужно? Свой угол имеется, домик с крохотным садом, в наследство остался после смерти сожительницы. На хлеб всегда заработает. Женщины? Да сами найдутся, есть куда бегать. Любить не просит, не юнец безусый. Зачем ему это?
Она ведь не шутит. У кого из знакомых нашлись бы лишние деньги — оплатить такую актрису? Нет, так не шутят. Незачем. Нда...
И что теперь?.. Чёрт его знает, может всё только привиделось?

стр.3

II

Солнце зашло. Пятница наступила. Разгорелась на небе первая звездочка. Близится полночь.
Он хорошо подготовился к встрече. Накрыл стол — во дворе, в сени дерева. Так, ничего лишнего — прохладное лёгкое вино, фрукты, сладости. За час он ее уговорит — не делать глупости, вернуться домой, пока не видели. Не зря столько раз записывал под диктовку чужие мысли и чувства, все слова нужные сами нашлись, применительно к случаю. Сидел, свою речь смаковал. Тон подбирал — по-отечески нежный и строгий.
Конечно, ни черта не вышло из этого.
Она просто прошла сразу в дом, даже не взглянув на него, со всеми его приготовлениями.
Он еще посидел за столом — дурак дураком — хотя и недолго, и пошёл выгонять незваную гостью.
Он увидел её со спины. Женщина была занята, по-хозяйски перебивала подушку на разобранной постели. Аккуратно сложила все свои покрывала поверх крышки его сундука. Остальная одежда ничего не скрывала, шёлк прозрачен. Всё, что ему нравится в женщинах, всё — на своём месте.
Она почувствовала его взгляд, обернулась и улыбнулась. И он сразу понял, что ничего ей не скажет, ничего из надуманного.
Женщина улыбнулась и сняла с себя все одежды. Что ещё оставалось? Он тоже.

стр.4

— Тебя как зовут?
— Зачем тебе имя? Тебе мало меня?
— Имей совесть. Всех зовут как-то.
— Вот и зови, как хочешь зови.
— Гм...
— Без имени я тебе неприятна?
— Извини. Просто непривычно как-то. Мало, что девушка, ещё и без имени.
— У тебя были женщины, все — с именами. Ты лица их помнишь? Меня не забудешь.
— Гм... Ты это... Есть будешь?
День пролетел, и не заметил. Господи, как хорошо, знать, что тебя ждут дома, что снова наступит ночь, и всё будет снова.

стр.5

III

В это невозможно поверить, но липкая кровь на простыне — несомненна.
А вы что бы подумали?
— Извини, сегодня у нас какой день? Пятница?
— Нет, милый, суббота. Ночь пятницы была вчера.
— Это ведь не первая ночь...
— Со мной так будет всегда. Завтра будет всё так же.
— Кто ты?
— Женщина. Просто женщина.
— Сам вижу, не мальчик. Да откуда ты взялась на мою голову? Таких, как ты, на земле не бывает.
— Значит, бывают на небе. Успокоился?
— Господи, ну не может этого быть!
— Почему? Для Него всё возможно.
— Кто ты?
— Сам знаешь.
— Гурия? «Все достоинства семидесяти двух девственниц воплощены в одной — вечно юной, вечно девственной». Господи-боже... Я же — христианин!
— И что? Каждому свой рай уготован?
— Но гурии предназначены в награду праведникам — в раю. Я что, уже умер?
— Нет. Успокойся.
— Тогда почему ты здесь, со мной?
— Я создана для тебя.
— Господи, да за что?!
— Ты не писал доносов.

стр.6

— Да писал бы! Всё, что угодно, лишь бы платили.
— Не по намерениям судят, значимы только поступки.Ты даже не представляешь, сколько радости принёс людям своим ремеслом. Сколько раз обливались слезами от счастья, перечитывая любовные письма, писанные твоею рукой, знаешь? Да большего праведника не сыскать по всему побережью.
— Я жил во грехе! Я спал со вдовой.
— Она была с тобой счастлива. Разве что, на тебя не молилась. Даже пред самим Господом не за себя, за тебя просила.
— Ну, не знаю... Я посты не все соблюдал.
— А поститься велел вам Господь, не служители Церкви? Смирись, опусти глаза долу? Не найти Бога — у себя под ногами.
— А спать с тобою не грех?!
— Не знаю. Я тебе предназначена. Я создана для тебя. В чём грех? Если грех — только мой.
— Что с тобой будет за это?
— Не нужно об этом. Не знаю. И знать не хочу.
— Тебе было больно?
— Любить всегда больно.
— Гм… Как там на небе?
— Зачем знать заранее?
— Ты права. Конечно, права... Тем более, что ты уже всё изменила, все предначертанное.
— Прости. Я хотела, как лучше. Я, правда, не могла больше ждать.
— Дурочка. Променять рай на старика... Ну что ты плачешь? На кой мне их небеса, когда ты рядом? Иди сюда.
Что с неё спрашивать? Женщины. Отдать всю вечность с любимым в раю за сегодня... Да.

стр.7

***

Ей было отпущено всего ничего. Малярия не для небесных созданий, сгорела за ночь. На сороковую ночь, перед самым рассветом, гурия вернулась на небо. Или куда там еще...
Каллиграфа уже никто на небе не ждет.
И что? Что мы знаем о жизни и смерти...

10.10.10

стр.8

[Татьяна Ка.]

Странно, но у ваших героев нет лиц. Они все - тени. Их не видно, только слышно.

[Александр Дром]

Странно, но у ваших героев нет лиц. Они все - тени. Их не видно, только слышно.

Просто другая техника письма. Сейчас почти забытая.
Вы либо показываете читателю свою картинку, либо позволяете читателю видеть всё своими глазами. Это либо ваша история, либо его. Как Вы думаете, чья история читателю дороже и ближе?..

[Татьяна Ка.]

Это либо ваша история, либо его. Как Вы думаете, чья история читателю дороже и ближе?..

По-разному. У данной техники есть как преимущества, так и недостатки - читатель не осязает героя. Кому переживать, сочувствовать? Нечто... некто...

[Александр Дром]

Это либо ваша история, либо его. Как Вы думаете, чья история читателю дороже и ближе?..

По-разному. У данной техники есть как преимущества, так и недостатки - читатель не осязает героя. Кому переживать, сочувствовать? Нечто... некто...

Всё верно! Всё зависит от Читателя. Я не раз спрашивал своих читателей о зримости, все в один голос утверждают - не нужно ничего добавлять, для зримости вполне достаточно.
Другое дело, что мой читатель - не массовый, но глупо было бы рассчитывать на популярность - джаза.