Фотурианцы, роман, фантастика

[Сеттембрини]

Мир наш некогда был прекрасен и полон чудес. Паслись на лугах единороги, парили в небесах драконы, боги отвечали на молитвы, и даже смерть можно было обратить вспять. Казалось, что так будет всегда, но однажды небеса разверзлись, и на железных кораблях к нам явились Капитаны Дальних Миров, неся с собою нужду и горе.
Первым был Онд Богохульник, покровитель всего противоестественного и зачинщик бунта против Порядка Вещей.
Следом за ним шел Дан, демон оружия и кровопролития, голыми руками повергавший на землю прославленных рыцарей.
Третий же звался Брог, и его преступление - тягчайшее из всех.
Именно он научил Юна Волшебника нечестивому искусству геннета, именно он впервые испытал Проклятую Формулу, уничтожившую все чудеса.
Брог - вот кого мы будем проклинать вечно, ибо больше нам ничего не осталось. Будь ты проклят, чужак, не ведающий прелести Мифа - да покроется кожа твоя струпьями, да ослепнешь ты на оба глаза, и да заведутся в утробе твоей черви, сосущие кровь!

Ордуза, Торианская ведьма, ритуал Памяти о Чуде, Земля Вечнос, записано братом Евстахием.

Проснулся Коля от того, что Грания вылила на него целый ковшик холодной, только что из ручья, воды.
- Вставай! - сказала она, прищурившись по своему обыкновению. - Ты дал мне слово, что ровно в девять проверишь датчики, а сейчас уже три минуты десятого. Мне нужны показатели за вчерашний день, чтобы я могла включить их в статистику. Ну же, ты так и будешь лежать все утро? Аньес уже ушла в деревню, менять мое ожерелье на хлеб. Как закончишь, разведи костер и набери в котелок воды. Все, я ушла работать.
Сказав так, Грания поправила выбившийся из прически локон (прелестный, надо заметить) и немедленно скрылась в своей походной лаборатории. Щелчок - и выцветшую от дождей палатку окутало непроходимое поле Скепсиса. Коля вздохнул и принялся выбираться из мокрого от росы спального мешка. Как и третьему члену группы, Фотурианке Аньес, ночевать ему приходилось на улице, ибо Грания, будучи особой королевской крови, хоть и делила с простолюдинами пищу, но спать с ними под одной крышей отказывалась наотрез.
Утро выдалось промозглое, серое. С востока надвигались грозовые тучи - к полудню, скорее всего, польет. Уже третий месяц они стояли лагерем на краю леса, отслеживая любые изменения в коэффициенте Ревского. Коэффиент этот, если Коле не изменяла память, обозначал то, насколько силен в конкретной области Миф; впрочем, он не был в этом уверен. Всеми научными делами в экспедиции заведовала Грания, и по ее словам выходило, что "сказочность" окружающего пространства стремительно снижается и скоро исчезнет совсем.
- Когда мы только прибыли сюда, - сказала она позавчера, - я боялась встретить дракона. А сейчас, что бы ни болтал этот полоумный Евстахий (так звали предыдущего Фотурианца, что наблюдал за этой Землей), здесь не появится и кентавр - настолько упала вероятность. Ондрид был совершенно прав, говоря, что Вечнос мы Упорядочим без особых проблем. Коля, ты рад этому?
- Ну да, - Коля вздохнул и изобразил улыбку. – Само собой.
Да наплевать мне на Упорядочивание, подумал он тогда. Хоть сто миров, мы изменим, хоть двести - мне очень и очень плохо. Как она произносит мое имя - и как она произносит имя Ондрида! Конечно, то, что она к нему испытывает, это не любовь, однако, учитывая те крохи внимания, что достаются мне, я ему чертовски завидую. Проклятая любовь, глупая любовь, бессмысленная любовь! И как меня угораздило…
А действительно - как его угораздило? Здесь, прежде чем продолжить повествование, необходимо сказать несколько слов о Фотурианке Грании и ее группе.
Родилась Грания в Земле Амлун, где сам воздух, казалось, был пропитан Сказкой. Отцом ее был король Земли, матерью - великая колдунья Башни. Жили они в белокаменном замке, окруженном полями пшеницы, и не знали ни горя, ни зла. Ничто не проникало в этот уютный сказочный мир - любые новости извне (а были это подчас грозные, пугающие новости) под лазурным небом Амлуна превращались в сущие пустяки. Конечно, прогресс не стоял на месте: был уже в Земле свой космопорт, и поговаривали даже, будто в дальних краях крестьяне понемногу осваивают машины - а все-таки, окинь вы взглядом это чудесное королевство, непременно пришли бы к выводу, что железками волшебства не заменишь. С этой верой в душе и росла маленькая Грания.
С самого детства безо всякого волшебного зеркала ясно было, что со временем она станет настоящей красавицей. Уже к двенадцати годам от женихов у Грании отбоя не было. Со свитой мертвых героев присылал дары Некромант, спускался с небес на туче бог грома, да что там - даже одинокий Владыка Болот заявился однажды с пучком белого мха в петлице и букетом из кувшинок и камышей! Но все было напрасно - и богов, и демонов, и рыцарей, и колдунов капризная девочка разглядывала, презрительно надув губки. Никто, решительно никто не годился ей в мужья! Один был толст, другой лыс, третий жаден, четвертый плохо сидел в седле…
Ах, что и говорить! Чем больше хорошела Грания, тем требовательнее становилась. Отчаявшись найти дочери жениха, король уже решил отправить гонцов за пределы Земли, как вдруг случилось несчастье.
Произошло это на пиру в честь совершеннолетия принцессы. Со всех сторон в замок съехались гости - бароны, графы, друиды, духи, знатные упыри и прочая фантастическая нечисть. Пригласили даже Ондрида, Первого Фотурианца, что гостил тогда у волшебников Туны - а в противовес ему, дабы не важничал, позвали посланца Темных Миров, человека по имени Исним.
В свои сто четыре года Ондрид выглядел величественно и гордо. Высокий, седовласый, в роскошной Фотурианской мантии - на его фоне Исним казался сущим ничтожеством. Как назло, посадили его напротив Грании, и та весь обед без тени смущения следила за тем, как этот маленький лысый человечек пытается разделаться с тарелкой ракового супа.
Да, это было забавное зрелище - раз десять он подносил ложку ко рту и все никак не мог проглотить, как если бы что-то мешало ему это сделать. Огромный его кадык беспомощно ходил вверх-вниз, и после каждой попытки Грания неизменно вежливо спрашивала: «Что-то не так, друг мой? Как бы мне угостить вас повкуснее?», после чего приказывала лакеям принести Исниму еще еды, желательно соленой и твердой. Постепенно перед посланником Темных Миров выстроилась целая батарея закусок, одна другой аппетитнее, и положение сделалось совсем уж неловким. Когда Грания в очередной раз предложила Исниму съесть хоть кусочек, тот икнул, и изо рта у него вылез крохотный черный жучок - вылез, пошевелил усиками и плюхнулся прямо в тарелку с супом.
Казалось бы, что тут необычного, ведь в тот день за одним столом собрались самые разные существа - от троллей, поедающих булыжники, до ведьм, питающихся детьми - однако жучок так забавно сучил лапками, так смешно бултыхался, что смешно сделалось всем. Первой, конечно, прыснула Грания, и за беспечным смехом не увидела, как нахмурился Исним, и как сжались его костистые кулачки. Позор его, правда, на этом не кончился.
- Да ты никак жуколов? - ткнул Иснима в бок краснорожий сосед-барон. - Держу пари, если тебя хорошенько потрясти, то еще с полсотни насыплется. Эй! - обратился он уже к гостям в зале. - Что, если этому пареньку станцевать для нас? Хоп-хоп-хоп, жучиный танец!
С этими словами он взял Иснима за шкирку, словно котенка, и рывком поставил его на стол. Сказочная публика, уже изрядно набравшаяся, встретила это воплями восторга, один только Ондрид помрачнел и отставил в сторону кубок с вином.
- На вашем месте, сир, - обратился он к королю, сидящему рядом, - я бы не стал смеяться над этим человеком.
- Почему? - спросила за супруга колдунья Башни.
- Смотрите, - достал Ондрид квадратную коробочку, покрытую тонким слоем специального, антиМифического вещества. - Это опасномер, модель два. Видите, стрелочка зашкаливает? Жуколовом можно назвать человека с десятком жуков, но не того, в чьем теле их восемнадцать миллиардов. Вам лучше угомонить вашего вассала, пока он не наделал бед.
- Пожалуй, - согласился король. - Хотя мне этот Исним вовсе не кажется опасным. Я думал, что посланник Темных Миров окажется поэффектнее, а этим замухрышкой никого не удивишь. Брессан! - обратился он через весь стол к барону. - Оставьте этого бедолагу в покое, он и так настрадался!
- Ваша дочь, - подсказал ему Ондрид. - Пусть она его не дразнит.
- Ах, да, - сказал король. - Грания, будь хорошей девочкой, веди себя как принцесса. Негоже издеваться над человеком, если природа наградила его менее щедро, чем тебя.
Промолчи Грания, и все бы кончилось благополучно, но, увы - характер взял свое:
- Но, папа! - капризно возразила она. - Погляди, какое это чучело! Смотрите на меня! - скорчила принцесса унылую рожу. - Я - посланник Темных Миров, я принес вам весть о космических ужасах! Что? Почему я такой дохляк? Почему у меня сальные волосы и крысиные лапки вместо рук? Не знаю, зато жуков у меня полон рот, могу поделиться парочкой! Пусть себе пляшет, папа, - закончила Грания. - Все равно ни на что больше он не годится.
Повисло молчание.
- Вся в мать, - развел руками король и виновато улыбнулся Ондриду. Тот нахмурился и достал из внутреннего кармана мантии свой знаменитый Жезл - тонкую палочку из голубого стекла.
Будучи одним из Предметов Нид, этот Жезл обладал способностью корректировать действия других Предметов, то есть манипулировать остатками гипотетических Замыслов Творения. Пауле - доктор Фотурианских наук, безвыездно живущий в Земле Анод, считал его своего рода чертежным карандашом Творца, инструментом для зачеркивания и правки, и этот самый инструмент Ондрид тогда решил использовать для того, чтобы стереть, если понадобится, все, что надумает сотворить Исним.
А тот, растерянный и бледный от гнева, стоял в это время на столе и не знал, куда деваться. Лица вокруг – людей, духов, чудищ – сливались в какую-то кашу, хотелось заткнуть уши, чтобы не слышать насмешливых голосов.
- Танцуй! – рявкнул барон, - Отрабатывай кормежку!
- Танцуй, - повелела Грания.
- Та-нец, та-нец! – подхватила публика. Какой-то не слишком воспитанный лесной людоед бросил в Иснима наполовину обглоданной бараньей лопаткой. Со всех сторон посланника Темных Миров толкали, тыкали, тянули за одежду. Вдруг раздался треск, и юный, еще зеленый тролльчонок застыл, как вкопанный, держа оторванный рукав.
И предплечье Иснима, и плечо были покрыты слоем копошащихся черных жуков – точно таких же, как и тот, что вылез у него изо рта. Шум вокруг резко утих, и в наступившей тишине посланник Темных Миров опустился на колени и протянул к Грании руку.
- Да что ты творишь?! – схватился за меч барон, на что Исним, не поворачивая головы, ответил – впервые за вечер:
- Посмотри себе под ноги.
Барон опустил глаза и – о, ужас! – пол под ним кишел жуками! Проворные твари сновали по сапогам, пытаясь по гладкой коже забраться выше. Барон тряхнул ногой, и часть жуков осыпалась на пол. И мгновения не прошло, как на другом конце стола завизжала молодая ведьма. Пышная ее прическа вдруг вспучилась, зашевелилась, и на обнаженные плечи – а ведьма была в бальном платье – посыпался целый водопад насекомых.
Сверкнула фиолетовая вспышка – это Ондрид окружил себя и короля с королевой полем Скепсиса.
- Грания! – король бросился к дочери, но получил предупредительный разряд.
- Стойте, ваше величество! - воскликнул Ондрид. – Оно испарит вас, если вы будете слишком настойчивы!
- Проклятье, Ондрид, почему? – спросил король, тяжело дыша.
- Вы – создание Мифа, сир, - ответил Фотурианец. – А поле Скепсиса создано как раз для того, чтобы защищать от Мифа реальность.
- Что же тогда делать? – спросила его королева.
- Вам - ничего. А я жду, пока зарядится мой Жезл. Ему нужно немного времени. Вот так, еще чуть-чуть…
А в зале тем временем творился настоящий ад. Пол покрылся толстым слоем жуков, гости, спасаясь, лезли на стол, но и там настигали их мерзкие черные твари. Вот они облепили отчаянно кричащего барона, и тот, упав, уже не поднялся. Творились и более жуткие вещи. Огромный людоед начал плавиться заживо - сначала кожа, потом мясо и кости. Маленькая волшебница в белой мантии иссыхала на глазах. Бравый усатый рыцарь кричал все громче и громче, в то время как доспехи на нем сжимались все сильнее. Метались по залу обезумевшие духи, слуг рвало черной слизью, славный круглолицый повар силился запахнуть рот, открывшийся у него на животе. Сказка словно распадалась, агонизировала - само пространство начало расплываться, и только крохотный пятачок с Гранией и Иснимом оставался еще невредим.
- Игла стерильна, - сказал посланник Темных Миров. - Один укольчик, только один. Десять тысяч снов. Память всего человечества…
Он бормотал, а рука его, протянутая к Грании, менялась и росла. Вот появились на ней дополнительные пальцы, добавился еще один сустав, и из ладони, проколов кожу, вылезла длинная и тонкая игла. Раз! — и посланник Темных Миров ужалил принцессу в плечо. Страшный холод пронизал тело
Грании, и она потеряла сознание. Закричала королева, заскрежетал зубами король.
- Да сделайте же что-нибудь! - схватил он Ондрида за ворот Фотурианской мантии. - Или, клянусь всеми богами, я….
Но договорить он не успел, ибо в ту же секунду Ондрид отключил поле Скепсиса и остановил само время. Все вокруг замерло - пламя факелов, мечущиеся гости. Застыло в воздухе упавшее со стола надкушенное яблоко. Неподвижно чернело море жуков. Лишь на Иснима не подействовала сила Жезла - в конце концов, он был посланник Темных Миров, а все, без исключения, Предметы Нид с ними неведомым образом связаны.
Вот он - маленький, тощий, с каким-то детским личиком - выпрямился и посмотрел на Ондрида.
- А, ты из этих, - сказал он презрительно. - Фото, футу… Неважно. Что вы, что они, - Исним показал на застывших гостей, жителей Сказки, - вы ничем не отличаетесь друг от друга. Они, словно дети, жуют рахат-лукум Мифа, вы же корчите из себя взрослых и самодостаточных творцов. Человеческое, слишком человеческое! В обоих случаях мир для вас понятен и прост. Здесь пригладить, там подлатать - и недурненькое получается житьишко! А дать вам мир, недоступный для понимания - что тогда? Тоже будете подыскивать для него логику? Обуздать, разжевать, переварить - тьфу! В чем здесь достоинство?
- Понятия не имею, - ответил Ондрид, подходя ближе. Жезл, светясь ровным зеленоватым светом, парил у него над головой. - Я знаю одно: тебе лучше убрать иглу подальше от этой девочки. Ну же, слезай, не заставляй меня применять силу.
Исним засмеялся.
- Дурак, - сказал он. - Старый дурак. Как ты не можешь понять, что дело уже сделано? Она у нее внутри!
- О чем ты? - остановился Фотурианец.
- О Тайне! - Исним снова хихикнул. - Ах, эта чудесная Тайна - древняя, непостижимая, как сам Бог! Бедная дурочка, - показал он на Гранию, - думала, что проживет жизнь без нее - счастливо, в довольстве и радости, ан, нет, невозможно, нельзя! Тайна везде найдет дорожку, никто от нее не скроется!
- Кажется, я начинаю догадываться, что было в игле… - начал Ондрид, но посланник Темных Миров оборвал его:
- Мир, и ничего больше, - сказал он. - Нечеловеческий, таинственный мир. Познать нельзя, победить невозможно. Только жить. Таков дар Темных Миров.
- И зачем он нужен? - спросил Фотурианец.
- Нужен он, чтобы мучить, - пожал плечами Исним. - Чтобы наказывать. Чтобы учить, а потом переучивать, снова и снова. Чтобы показывать в один миг одно, а в другой - другое. Чтобы требовать невозможного, манить недостижимым и одаривать ненужным.
- И что в итоге? - Ондрид начал уже терять терпение.
- А ничего, - ответил Исним. - Никакой разгадки, сплошной клубок. В конце ты будешь знать меньше, чем в начале.
- Тогда зачем?
- А должны быть причины? Вот что, - сказал Исним, - хоть я и не верю в то, что ты справишься, надо все же дать тебе шанс. Смотри, у меня в груди зашита капсула. В ней - противоядие для девчонки. Найдешь меня - отдам, не найдешь - придется бедняжке учиться жить по-другому.
С этими словами он спрыгнул со стола и подошел к стене. Изящный пасс - и она словно бы раздвинулась, образовав проход. Вести он по всей логике должен был в дворцовую кухню, однако, на деле вел непонятно куда - в темноту, в пустоту, в ничто.
- Догоняй, - сказал Исним и исчез в проходе. После недолгого колебания Ондрид последовал за ним.
Стены туннеля были теплые и чуть влажные. Спереди шел поток воздуха и нес с собой запах горелого. Наконец, через час пути начало светлеть. Запах все усиливался, пока Ондрид, наконец, не нашел его источник - большое неровное отверстие в стене. За ним была комната с обоями в цветочек. Больше всего она напоминала кухню - полочки с жестяными банками, какие-то тарелки, ножи. На столе стояла большая эмалированная кастрюля, из которой сочился густой черный дым. Ондрид поднял крышку - так и есть, все сгорело. И куда только смотрят хозяева?
За грудой коробок из-под обуви обнаружилась дверь. Осторожно, стараясь не скрипеть, Ондрид вышел в коридор, где едва не споткнулся о вешалку с пальто. Из соседней комнаты слышались невнятные голоса: «намечен… будет… перспектив…». Внутри обнаружились люди - старуха, маленький мальчик и женщина лет тридцати. Взгляды их были прикованы к допотопному телевизору, на экране которого Исним беседовал с насекомоподобным чудищем.
- Скажите, - говорил посланник Темных Миров, - каково будущее ипо?
- Самое радужное, - отвечала, шевеля мандибулами, тварь. - Конечно, не все одинаково радушно примут это новшество, но тут ничего не поделаешь. Таков уж бизнес в наши дни, что определенные вещи потребителям приходится навязывать. Законы рынка, знаете ли!
- Конечно-конечно, - кивал Исним. - Я до сих пор помню, как вы внедрили эти ваши сертификаты. Как они у вас называются, не напомните?
- Программа дополнительного обслуживания пило, - с достоинством поклонилось чудище. - Предлагаем к каждому зило, независимо от того, есть ли на нем зеленый ценник. Независимо, понимаете? - повернулось оно к Ондриду. - Каждая минута здесь уменьшает ваши шансы на возвращение. Может быть, повернете, пока эта псевдореальность совсем не распалась?
- Нет, - сказал Ондрид. - Без противоядия я не вернусь.
- Черт с вами, - сказало чудище, и телевизор выключился.
В следующей комнате Ондрида ждало довольно неприятное зрелище. Посреди жуткого беспорядка - разбросанные книги, бутылки, тетради и ручки - сидел на стуле человек, из левого глаза которого росла прозрачная, заполненная кровью кишка. Тянулась она до самого потолка, где перерастала в огромный багровый нарыв, источающий мерзкое зловоние. Приглядевшись, Ондрид увидел, что кровь в кишке движется, как если бы дом закачивал в человека живительную влагу.
- Подожди, пока он вырастет, - сказал человек и подмигнул Фотурианцу единственным глазом. - Потом полезай.
- Куда? - спросил Ондрид.
- Вверх.
Действительно, через несколько секунд нарыв раздулся и открыл свое алое нутро. Внутри оказался туннель, и кишка проходила через него насквозь, исчезая где-то далеко наверху. Смрад из отверстия исходил неописуемый.
- Становись мне на плечи, не бойся, - сказал человек. - Я здесь для этого и сижу.
Ондрид послушался. Стараясь дышать ртом, он схватился за кишку и стал взбираться по ней, словно по канату. Жезл парил перед ним, и свет его моргал, что значило - поблизости опасность. Как и всегда, он был прав: едва Фотурианец залез в туннель по пояс, как снизу раздался хруст. Опустив глаза, Ондрид увидел, что макушка человека раскрылась, как цветок, и четыре его лепестка усеяны мелкими желтыми зубами. Это был хищник, а Ондрид, Первый Фотурианец, попался в ловушку, как последний дурак.
Стенки туннеля пришли в движение и стиснули его со всех сторон. Откуда-то хлынула грязно-коричневая жидкость - как только она попала Ондриду на кожу, тот ощутил сильное жжение. Желудочный сок, его переварят заживо!
Положение спас Жезл. Не дожидаясь команды от своего владельца, он метнулся вверх по туннелю, и хватка чудовища ослабла. Все же, однако, это была жадная тварь, ибо даже, оглушенная или убитая, жертву свою она отпускать не желала. С омерзительным сосущим звуком туннель начал проталкивать Ондрида вверх. Сначала Фотурианец сопротивлялся, но когда вернулся Жезл, понял - бояться больше нечего. Сделав свое дело, Предмет Нид светился ровно, и тепло, исходящее от него, было не обжигающим, а ласковым, мягким.
Последний толчок, последняя судорога мышц - и Ондрид, прорвав упругую пленку, вывалился на полированную мраморную плиту, под черное, с прожилками молний, небо и проливной дождь. Укрывшись за обломком статуи - это была девушка с кувшином - он принялся разглядывать существо, которое принесло его сюда. Было это нечто наподобие паука - сотнями длинных и тонких жгутиков вцепилось оно в лицо каменному херувиму, закрыв нос и рот. На спине у твари виднелось рваное отверстие, через которое и вылез Ондрид. Несмотря на сквозную дыру, чудище было все еще живо - бока его поднимались, жгутики подрагивали, и, дабы не искушать судьбу, Ондрид решил отойти от него подальше.
Странный пейзаж простирался вокруг, в этом таинственном, непонятном мире. Торчали из земли колонны, одни - низкие, Ондриду по пояс, другие - высокие - до самого неба, тут и там попадались статуи и даже скульптурные группы. Все они были словно незавершенными - не хватало ног, рук, носов, глаз, и многие выглядели так, словно их создатель был плохо знаком с человеческими пропорциями. Дети с раздутыми, непомерно огромными головами и слоновьими ногами, женщины с вдавленными внутрь грудными клетками, мужчины - однорукие, трехрукие, с крохотным отверстием на месте рта - все это, в сочетании с тем, что где-то поблизости таился человек из Темных Миров, навело Ондрида на мысль, что он, возможно, наблюдает не что иное, как Мастерскую Творца. Где-то же надо было ему экспериментировать, разве нет? Пришла Фотурианцу на ум и другая мысль, куда более мрачная, однако случилось нечто, что отвлекло его внимание: впереди, между двумя колоссами - мужчиной с бычьей головой и женщиной-кошкой - мелькнул сквозь дождь человеческий силуэт.
- Стой! - крикнул Ондрид. - Стой, кому говорят!
Но кто бы это ни был, он Фотурианца, разумеется, не послушал. Ондрид бросился в погоню: скользя по мокрым мраморным плитам, перепрыгивая через обломки статуй, он настиг-таки незнакомца - впрочем, тот вовсе и не думал от него убегать. Это был пожилой импозантный мужчина в строгом костюме с галстуком. Лицо его - высокий лоб, чуть крючковатый нос, аккуратно подстриженные седые волосы - показалось Ондриду смутно знакомым. Где-то он видел этого человека, вспомнить бы только где…
Заметив Ондрида, незнакомец захлопнул книгу, которую только что листал, чуть поклонился и протянул Фотурианцу руку.
- Хоть вы и артефакт, а все же вежливости никто не отменял, - сказал он хрипловатым, но бодрым голосом. - Юнус Каркасов, профессор Института, завкафедрой сравнительной фотурологии.
- Ондрид, - пожал руку Фотурианец. - Вы сказали - фотурология?
- Разумеется! Кстати, хочу сделать вам комплимент - для существа, созданного ДАНКЛИГом, вы чрезвычайно достоверны. Обычно он подсовывает каких-нибудь гомункулов, которые понимают две-три фразы, да и те - со скрипом. Что поделать, это максимум для ВВЕДЕНИЯ, а дальше я продвинуться пока не могу. Ну-ка, повернитесь, я хочу посмотреть на вас сзади… Хм, какое интересное одеяние! Теоретически, ДАНКЛИГ черпает данные из моей памяти, однако я не помню там ничего подобного… Как вы сказали, вас зовут?
- Ондрид, - повторил Фотурианец. - И какое отношение ко всему этому имеет мой друг Данклиг? Почему вы повторяете его имя?
- Нет-нет-нет, - покачал головой Каркасов. - Не Данклиг, а ДАНКЛИГ - это, как говорят в Одессе, две большие разницы. Кстати, у вас и правда есть друг с таким именем, да?
Ондрид кивнул.
- Прекрасно! Замечательно! Вот это я понимаю, полноценная симуляция! Видимо, я до такой степени синхронизировался с ЛОРКЕНГАРом, что ДАНКЛИГ занялся самостоятельным творчеством! Что? Вам непонятно? Ну, не знаю, надо ли что-то объяснять? В конце концов, когда я активирую свою схему, вы и это милое местечко просто исчезнете, и все тут. Минуточку, что это за сияющая штучка рядом с вами? Она летает сама по себе? Чудно, чудно! Ладно, слушайте, так уж и быть. Вот ЛОРКЕНГАР, - показал он Ондриду книжку, серую, с черными буквами на обложке. - Это устройство ввода-вывода, проще говоря - передатчик. Что и куда он передает - не знает даже Цейтлин, наш директор, и вот это мы в Институте и пытаемся выяснить. Пока что ясны только некоторые закономерности, например, цикл.
- Цикл? - переспросил Ондрид. Беседа уже начала его утомлять, однако оставлять этого странного человека за спиной не хотелось.
- Да-да, цикл ФОТУРО! Кое-как, тишком, ползком - додумались до того, что это как-то связано с предназначением человека. Ну, были определенные предпосылки для такого вывода - эксперименты, случаи, то да се - в общем, решили работать дальше, пока все не выясним. Начали сериями делать шары, обновлять, настраивать, наплодили в ЗОНКЛИГе кучу схем - в прошлое, в будущее, под землю, ну и пошло-поехало, у каждого свой ДАНКЛИГ, и не один. Вы, например, сейчас в моем. Впрочем, нет - вы и есть мой ДАНКЛИГ, точнее, его часть. Такая, знаете, условная реакция среды, только обычно подбрасывает болванчиков, а вы ничего, с собственной головой! Эволюция!
- Послушайте, - сказал Ондрид. - Я совершенно не понимаю, о чем вы говорите. Более того, я думаю, что все это - какая-то хитрость Темных Миров. Если вы хотите меня задержать, то у вас это не выйдет. Если нет, ответьте просто и ясно на один вопрос - видели ли вы здесь человека в разорванной одежде? Маленький, худой, лысый, левая рука длиннее правой?
Говоря это, Ондрид выглядел довольно грозно, и все же Каркасов не испугался.
- Надо же, - сказал он. - Да это же настоящий внутренний конфликт! Одно детище ДАНКЛИГа преследует другое. Нет, друг мой, я никого не видел. Разве что… А не может быть так, что этот ваш приятель обратился в корабль?
- В корабль? - переспросил Ондрид.
- Ну да. Это же ДАНКЛИГ, здесь все существует для того, чтобы создать условия предназначению! А если предназначению, чтобы исполниться, нужно обратить человека в корабль, будьте уверены - так и случится.
- Хорошо, - сдался Ондрид. - Может быть, он и превратился в корабль, этот Исним. Покажите хоть, где его искать.
- Легко, - сказал Каркасов. - Кстати, вы очень и очень похожи на… А, нет, неважно! Скажите лучше, зачем вам этот человек. Сколько раз хожу в ДАНКЛИГ, а внутренний конфликт вижу впервые!
- Ох, - сказал Фотурианец. - Это долгая история. Если коротко, то он напал на дочь моих друзей…
- Как именно? - перебил его Каркасов. - Это очень важно! Поскольку вы - порождение моего мозга, я, возможно, смогу вам помочь. Хоть вы и фантом, а тоже заслуживаете, чтобы с вами обращались по-человечески. Итак, как он это сделал?
- Он уколол ее иглой.
- Ну, конечно! - профессор хлопнул себя по лбу. - Эта история явно порождена моими воспоминаниями о той операции! Все сходится! Мне тогда пытались имплантировать кое-какую информацию, прямо через РНК, и я едва не рехнулся. Это очень опасно! Есть у вас специальное оборудование?
- Найдется, - сказал Ондрид.
- Очень хорошо! Хотя если не подойдет, скажите мне, как встретимся - я выдумаю новое. Неважно! Вам надо сделать следующее, мой друг - во-первых, сфокусировать поле, во-вторых…
Тут в ход пошли незнакомые Ондриду термины, и произносил их Каркасов так быстро, что Фотурианец просто не успевал уточнить значение.
- Таким-то образом вы и создадите в ее мозгу барьер на пути вредоносной информации, - закончил, наконец, лекцию профессор. - Видите, все просто. Потом, конечно, придется учить ее разбираться в полученном знании, но это всяко лучше, чем лить слезы над гробом. Даже если это всего лишь ДАН…
Он не успел закончить фразу, как моргнул и исчез. Осталась только книга, которую он держал под мышкой - мгновение она висела в воздухе, затем шлепнулась на землю и открылась на чистой странице. С удивлением Ондрид заметил, как на ней появляются буквы.

Ну, вот, - писал, по-видимому, тот же Каркасов, - меня выкинуло. Едва ли мы уже встретимся, а все же я обещал подбросить вас до этого корабля. Появился он тут недавно, хотя я о нем вовсе не думал. Просто скопируйте эту схему (рядом появилась странная геометрическая фигура) и ни о чем не беспокойтесь.

Всегда Ваш,
Юнус

- Черт знает что, - пробормотал Ондрид. - Ты понимаешь что-нибудь? - спросил он у Жезла. Жезл засветился чуть ярче и окончательно потух. - Проклятые Темные Миры!
Все же, несмотря на недоверие, он достал блокнот и скопировал нарисованную Каркасовым фигуру. Казалось бы, ничего не произошло, однако, едва Ондрид моргнул, мир вокруг него переменился.
Он стоял посреди огромной равнины, и в лицо ему бил холодный ветер. Солнца здесь не было, но от травы исходил неяркий свет. Впереди маячила неясная громадина. «Корабль», - подумал Ондрид и двинулся вперед. Это и вправду оказался корабль - огромный, четырехпалубный, с ржавым якорем, увязшим в песке. Почему-то Фотурианцу показалось, что в корабле есть нечто иснимовское. Это была очень странная мысль, и все же что-то такое в нем определенно присутствовало. Изгиб труб, расположение палуб? Ондрид почувствовал, что разум его на грани. Это был корабль, но это был и человек. Еще немного, и Фотурианец сошел бы с ума, но тут раздался насмешливый голос, и Жезл, реагируя на посланца Темных Миров, вспыхнул ослепительным зеленым пламенем.
Это и вправду был Исним - в облике корабля. Только здесь, в пространстве Абсолютной Тайны, это было возможно.
- Ты пришел, - прогудел он мощным, поистине корабельным басом. - Как тебе эта реальность — нравится? Да, с фантазией у тебя туговато. Здесь ведь можно быть кем угодно, а ты остаешься собой!
- Противоядие, - напомнил Ондрид. - Ты сказал, если я найду тебя, ты отдашь противоядие для девочки. Я нашел тебя, и я жду.
- Не все так просто, - прогрохотал Исним. - Сперва тебе придется победить меня! Правда, - он хмыкнул, - понятия, не имею, как ты это сделаешь. Ты ведь козявка в сравнении со мной, и даже светящаяся штуковина тебе не поможет!
Словно подтверждая слова Иснима, Жезл качнулся в воздухе и плавно спланировал Ондриду на ладонь.
- Хорошо, - сказал Фотурианец. - И что же я должен делать?
- Стать кем-то другим, очевидно же! Что может справиться с кораблем? Думай и превращайся!
Ондрид подумал — и неожиданно для себя обратился в море, небольшое, но очень бурное. Подул штормовой ветер, по всей равнине разлились пенные волны.
- Вот это я понимаю! - крикнул Исним. - Право руля! Смотри не захлебнись, ты ведь еще не привык к такому!
И действительно, в первое мгновение Ондриду показалось, будто он тонет. Не было рук, чтобы грести, не было ног, чтобы достать до дна, да и дна, собственно говоря, никакого не было. Дело чуть было не кончилось плачевно, однако Ондрид вовремя осознал, что море в море утонуть не может, а, стало быть, опасаться нечего. Собрав все свои течения, он обрушил на Иснима гигантское цунами, но не тут-то было: гнусно хохоча, посланник Темных Миров обернулся десятью тысячами тонн загустителя, и Ондрид, огромный жидкий Ондрид, весь обратился в полупрозрачный студень. Время замедлилось, обрело цвет и объем; каждая мысль, казалось, весила не меньше тонны. С великим трудом Фотурианец додумался до нужной химической реакции, в результате которой Иснима отторгло и вынесло на крошечный островок в виде белковой взвеси.
Но и посланник Темных Миров был не лыком шит. Мгновение - и на островке, болтая ногами в прибрежном киселе, сидел бородатый великан с огромным половником в руках.
- Вот это да! - прорычал он хрипло. - Миллиард тонн Фотурианского холодца! Давненько я не ел - с тех самых пор, как мне вырезали желудок. А ну-ка, отведаем…
Он зачерпнул полный половник Ондрида и опрокинул себе в пасть. «Вот он, мой шанс», - подумал Фотурианец и резко переместил сознание в проглоченный комок. Исним тем временем зачерпнул второй раз, но то ли вкус был не тот, то ли еще что, а только он скривился и выплюнул студень обратно в океан.
- Эй, - воскликнул он обиженно, - куда ты делся? Так нечестно, я…
Но закончить предложение он не успел, ибо живот его вспучился и лопнул - это Ондрид внутри превратился в фугасный склад. С мощностью он, правда, переборщил, поскольку взрывом ошметки великана разбросало далеко-далеко, и нельзя было отследить, в каком именно из них спрятался Исним.
Воспользовавшись временным затишьем, Фотурианец решил перейти в наступление. Вернув себе нормальный облик, он сделал то, что следовало бы, пожалуй, сделать с самого начала, а именно выдумал особый, Разрезающий Обличья, нож. Против него не могла устоять ни одна личина, и когда Исним восстал из моря в виде увешанного водорослями божества, Ондрид встретил его во всеоружии. Напрасно посланник Темных Миров трубил в боевую раковину, напрасно грозил трезубцем - Фотурианец взмахнул ножом и рассек его пополам, сверху донизу. Тогда Исним обратился в тысячеглавого змея, но и тысячу голов, включая бессмертную, отрубил нож. Какие только формы не принимал он - и дракона, и крейсера, и матери Ондрида, и неба, и даже Вселенной - ничто не помогло, и вот, обессиленный, Исним упал перед Ондридом в своем истинном обличье - маленького истощенного человечка с тонкими руками и ногами. На животе его виднелся огромный рубец - должно быть, он не врал, когда говорил, что ему удалили желудок. В груди, под тонким слоем кожи, пульсировала сфера с заветным лекарством. Ондрид поднял нож, чтобы извлечь ее, но Исним остановил его.
- Подожди, - сказал он и скорчился в приступе сухого кашля. - Кха, кха, кха, подожди. Лекарство - это половина, нужно еще…
- Что? - спросил Ондрид.
- Эта игла - кха, кха - ты знаешь, что это?
- Один из Предметов Нид, я думаю. Как и все, что исходит из Темных Миров.
- Верно, - сказал Исним. Кашель кончился, и теперь он говорил спокойно и даже несколько умиротворенно. - Она называется Игла Пустоты, ее имплантировали мне, когда я был еще младенцем. Она из той версии Творения, в которой человек не приобретает знания сам, а получает все нужное при рождении. Игла - это шприц, инъектор. Один укол - и в голове у тебя все знания о мире, абсолютно все. В том мире человеку нужно было бы не учиться, а лишь структурировать уже имеющееся знание; впрочем, как раз для этого он был бы подготовлен телесно. Здесь же… Если не оградить полученные знания барьером, мозг этой девочки умрет.
- Почему ты мне это рассказываешь? - спросил Ондрид. - Разве ты не хотел ей навредить? Разве ты не для этого явился на пир - чтобы обратить сказку в кошмар и продемонстрировать могущество Темных Миров?
- Нет, - ответил Исним. - Я умираю, а потому могу говорить правду, не боясь наказания. Я пришел за тобой, Фотурианец, ты и только ты был моей целью. Слушай, не перебивай, другого шанса не будет. Это эксперимент, проверка - готовы ли вы к тому, чтобы принять приглашение. Завеса будет снята - на время. Ступай один, не бери с собой никого. А я - я выполнил свою функцию. Ступай, твой Жезл укажет обратную дорогу. Сон… Мать… Дом… Свет…
Сказав так, Исним закрыл глаза, и по телу его прошла дрожь. Смертью его, однако, дело не кончилось, ибо на глазах у изумленного Ондрида из тела мертвеца вырос высокий черный экран, по которому незамедлительно побежали зеленые светящиеся буквы.

ОТ ЛИЦА ФУНКЦИИ СЕМЬ ПОЗДРАВЛЯЕМ ВАС С УСПЕШНЫМ ЗАВЕРШЕНИЕМ ВСТУПИТЕЛЬНОГО ИСПЫТАНИЯ И ПРИГЛАШАЕМ ДЛЯ ДАЛЬНЕЙШЕГО СОБЕСЕДОВАНИЯ В ЗЕМЛЮ, ИМЕНУЕМУЮ КИЛАК. РЕКОМЕНДУЕМ ОТБЫТЬ НЕМЕДЛЕННО, НЕ СТАВЯ НИКОГО В ИЗВЕСТНОСТЬ. ОТ ВАШЕГО РЕШЕНИЯ ЗАВИСИТ СУДЬБА ЕСТЕСТВЕННЫХ ПЛАНЕТ. ФУНКЦИЯ ТРИ СОДЕРЖИТ В СЕБЕ НЕОБХОДИМЫЙ МАРШРУТ, УБЕДИТЕЛЬНАЯ ПРОСЬБА ОЗНАКОМИТЬСЯ С НИМ ПЕРЕД ОТПРАВЛЕНИЕМ.

ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ, МАСТЕР ОНДРИД. МЫ ВАС ЖДЕМ.

- Куда - добро пожаловать? - спросил вслух Ондрид и в тот же миг понял - куда. Но что значит - «Функция три содержит в себе маршрут»? Кто это - Функция три? Впрочем, и эту загадку Ондрид решил успешно: таинственной Функцией, за неимением других вариантов, был сам Исним. Маршрут, равно как и лекарство для Грании, следовало извлечь из него.
Разрезав кожу на груди посланника Темных Миров, Фотурианец достал фиолетовую сферу с плещущейся внутри жидкостью и сделал еще один надрез, на этот раз - на животе. Не без брезгливости погрузив руку внутрь, он нащупал несколько предметов разной формы - все они были на ощупь холодные. Одним из трофеев оказалась серебристая пластинка со множеством выгравированных на ней точек, и, если отбросить несколько лишних, рисунок оставшихся довольно точно повторял карту существующей Вселенной. Четыре точки были выделены особенно жирно - Темные Миры. Напротив одной из них стояла еле заметная буква «К».
Ондрид нахмурился и положил пластинку во внутренний карман мантии. С Темными Мирами он разберется, это непременно - а сейчас ему следовало поспешить на помощь Грании. Нет смысла описывать его обратный путь, достаточно сказать, что он вернулся на Землю Амлун, вновь запустил при помощи Жезла время и собственноручно влил в уста Грании противоядие от укола Иглы Пустоты.
На глазах у отчаявшихся родителей принцесса порозовела, однако до пробуждения было еще далеко. Растянув над оборудованием защитное поле Скепсиса, Ондрид прозондировал ее мозг и обнаружил в нем смертоносное ядро чуждых, нечеловеческих знаний. Ядро это уже пустило метастазы и выжечь их - значило обречь Гранию на безумие.
- Увы, - сказал Ондрид королю и королеве. - Я не могу изъять из ее мозга то, что туда вложено. Мне под силу лишь научить ее справляться с этим - правда, для этого придется слегка подкорректировать ее личность.
- Как именно? - спросила встревоженная королева.
- Не волнуйтесь, - поклонился Фотурианец. - Я просто сменю кое-какие приоритеты, вот и все. Если раньше она заботилась лишь о себе, теперь ее станут интересовать другие проблемы. Познание мира, например.
- И что - это поможет? - удивился король.
- Кто знает? - Ондрид пожал плечами. - Лишним это уже точно не будет. Возможно, узнавая о тысячах вещей, существующих во Вселенной, она сумеет разобраться с тем, что находится теперь у нее в голове. Наверняка можно сказать только одно - прежней она уже не будет. Как это ни горько, но принцессу Гранию вы видите в последний раз.
- Кем же она тогда будет? - воскликнули в один голос царственные супруги.
- Фотурианкой, - улыбнулся Ондрид. - Ибо больше с ее недугом ей податься некуда.
Так и пришла к Фотурианству Грания - волей случая, вопреки Порядку Вещей. Перейдем теперь от сказочной принцессы к Коле (он же - Фотурианец Алексеев), благо его история короче и проще.
Коля был родом из Земли Гилвур — оттуда же, откуда и Фотурианец Квонлед, но с того полушария, где люди были подобрее, а имена — попроще. В отличие от Квонледа был он не бунтовщик против тирании Механического Бога, а обычный мастер-наладчик, каких двенадцать на дюжину. День-деньской работал он на нижнем уровне города Тринадцать, закручивая гайки и следя за давлением в гигантском котле, пока однажды на него не пал выбор главного компьютера. Бог знает, зачем ему понадобился Коля — не отличался тот ни умом, ни статью — однако именно его зловредный механизм избрал своей очередной жертвой.
Дело тут было вот в чем. Компьютер этот управлял всеми системами города, а для полноценной работы ему требовались биологические компоненты, сиречь человеческие мозги. Усваивал он их особой камерой, «морилкой», как ее называли в народе: человек, помещенный туда, томился по несколько недель, прежде чем его нейронную сеть поглощал голодный электрический разум. Дабы скрасить несчастным узникам их последние часы, компьютер даровал им право брать с собой в «морилку» один предмет — разумеется, кроме оружия, ибо желающих разнести машину на части всегда было немало. Большинство брало с собой фотографии любимых — их потом вымывало вместе с тем, что осталось от тел — Коля же, верный себе, взял книгу Фотурианки Аньес «Легенды и Мифы неупорядоченной Вселенной». Мир за пределами Земли Гилвур, таинственный и необъятный мир — такова была вечная Колина слабость.
Над ним всегда смеялись, сколько он себя помнил — мечтатель, считает ворон, а мог бы выучиться на старшего механика, что освобождает от участия в жеребьевке, мог бы не торчать на затхлом подуровне, а сидеть в чистом и светлом кабинете, ближе к начальству! Но нет — подготовке к квалификационному тесту три-два-восемь он предпочел бессмысленное копание в архивах, чтение старых газет да изучение этой глупой книжки, написанной — фу ты, ну ты! - какой-то Фотурианкой. Там ведь одна чепуха, говорили ему, сказочки, да и только — что тебе толку в других Землях, когда ты не можешь толком прожить в своей собственной? Но Коля, разумеется, не слушал.
И вот он сидел в «морилке», с книжкой на коленях, в ожидании неизбежной смерти. Воздух вокруг него переливался и дрожал — то бушевали бессчисленные наномашины, часть которых уже внедрилась Коле в мозг и вела там свою никому не видную работу. Что оставалось бедняге, кроме как покорно ждать окончательного умственного распада? Скоро он совсем перестанет соображать, превратится в слюнявого недоумка. Как много он не успел в жизни — не путешествовал, не боролся со злом, не любил — ничего из того, что написано в его любимых книгах, он уже сделать не сможет, у него не осталось времени. Все, что теперь в его силах — цепляться за уже известное, не выпускать последнее, что поддерживает угасающий разум на плаву.
Речь шла об одной истории из книги, которая была Коле особенно дорога. Дело было не столько в тексте, текст был самый заурядный — Аньес писала сухо, ученым, нехудожественным слогом — сколько в иллюстрации, которая завладела воображением механика раз и навсегда. Изображена была на ней принцесса Грания из Земли Амлун, в истории же рассказывалось о том, как она стала Фотурианкой, то есть о ране, что нанес ей посланник Темных миров, и о путешествии, которое предпринял Ондрид, чтобы ее спасти.
По-видимому, некоторые вещи в мире вечны, и существование их не зависит от того, Упорядочена Вселенная или нет. Я говорю о любви с первого взгляда — о той ее разновидности, когда человек влюбляется как бы заочно, в картину или фотографию. Именно это и случилось с Колей - он влюбился в Гранию, влюбился раз и навсегда. Значительную роль в этом сыграла ее нездешность, непохожесть на остальных: когда томят неясные желания, когда сердце сжимает пронзительная тоска, которой не можешь поделиться с другими, потому что не находишь слов - нет лучшей точки приложения чувств, чем Сказочная принцесса с фиолетовыми волосами и глазами цвета авантюрина; человек, который вроде бы реален, а вместе с тем недоступен, недостижим.
О, сколько часов провел Коля, мечтая хоть однажды, одним глазком увидеть свою возлюбленную — и сотой их части хватило бы на то, чтобы завоевать обычную, земную девушку! Можно было бы посмеяться над беднягой, цепляющимся за небылицы вместо того, чтобы наслаждаться реальными благами, когда бы не чудовищная ситуация, в которой он в конце концов оказался. Да, «морилке» было решительно все равно, кого морить — реалиста или мечтателя; вот только мечты, как оказалось, будут попрочнее реальности — ну, по крайней мере, в случае Коли, это оказалось именно так. Печалься он о какой-нибудь своей подружке, которую ему не доведется больше приласкать, и на атомы его разобрали бы куда быстрее. Но Сказочная принцесса и все, что с ней было связано — приключения, подвиги, возвышенные чувства — все это придало его борьбе за собственный рассудок значительно больший размах. Да, за мечту мы порою бьемся отважнее, чем за реальность — вот только когда мечта сама приходит нам на помощь, впоследствии часто приходится жалеть, что она не осталась мечтой.
Мечта Коли явилась к нему в облике самой принцессы Грании; она, будучи Фотурианкой, прибыла в Землю Гилвур как раз затем, чтобы покончить с игом главного компьютера. Словно вихрь, ворвалась она в «морилку» за мгновение до распада; это было похоже на кадр из фильма — она, картинно отставив ногу, стоит на фоне осыпающихся от нестерпимого жара наномашин. Имелись, правда, нюансы, к которым Коля оказался не готов: так, в отличие от картинки, где у Принцессы были вполне сказочные (пусть и фиолетовые) длинные волосы, Фотурианка щеголяла стрижкой под мальчика, короткой-короткой, такой, что торчали уши. Вышел казус и с голосом — в мечтах своих Коля представлял Гранию щебечущей, словно птичка, нежным и чистым сопрано, на деле же оказалось, что голос у нее низкий, даже с небольшой хрипотцой — голос не любовницы, а бывалой медсестры.
- Живой? - спросила она его. - Вылезай отсюда. Аньес, осмотри беднягу, кажется, он немного тронулся. Чего ты на меня уставился, а?
- Ээээээ... - только и выдавил из себя Коля. Момент превращения мечты в действительность — всегда самый неловкий; как если бы твою сокровенную мысль вдруг вырвали из теплой и уютной головы и выставили на всеобщее обозрение.
- Что это у тебя? - спросила вдруг Грания и резким движением вырвала у Коли из рук «Легенды и Мифы». - Ого, Аньес, да у него твоя книга! Не староват ли ты читать сказки, парень? Ну-ка, посмотрим, - открыла она заложенное место, — ба, да это же я! Аньес, ты никогда не говорила, что я есть в твоей книге!
- Не говорила, - подтвердил другой голос, за пределами «морилки». - В ней все есть, и этот случай тоже будет. В следующем издании. Надо же как-то увековечивать ваши подвиги.
- Это непременно, - сказала Грания. - Какая, однако, честь — на мне даже сделали закладку!
- Более того, - сказала неведомая Аньес, - по законам этого города в «морилку» с собой можно взять только одну вещь. Сюда люди обычно берут самое дорогое. Вывод?
А какой тут мог быть вывод? Все было ясно, как день: спасенный, выведенный наружу, Коля принялся умолять Гранию взять его с собой. Он, конечно, не герой никакой, даже не воин, и в приключениях ее, прекрасных и Сказочных, будет только обузой, но, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, дай мне шанс, мне нужна только ты!
- Но ты же влюбился в картинку, - Грания, как всегда, мыслила трезво. - Какое отношение она имеет к реальной мне? За все, что ты там напридумывал, я ответственности не несу.
И это была чистая правда — Коля и сам это прекрасно понимал. Но: будучи по природе своей человеком очень упрямым, отказаться от своей придуманной любви он не мог. Как же это так — отбросить то, что помогло ему продержаться, выжить? Отказаться от возвышенной, Сказочной любви и уйти к обычным людям, искать обычную? Нет, это недостойно мечтателя! Зря, что ли, сердце его трепетало при мысли о волшебных замках, об усеянных маками полях, по которым он будет, рука об руку, гулять со своей возлюбленной? Возвышенные чувства, желание видеть свою причуду не праздной фантазией, а чем-то важным, идущим непосредственно от сердца — все это держало его крепко. Он был упорен в своем желании следовать за Гранией — что ей оставалось, кроме как согласиться?
Путешествие в Землю Тилод, принесение Фотурианской клятвы, дружеское рукопожатие Ондрида (уже тогда Коля ощутил первые признаки ревности — как запросто Первый Фотурианец общался с Гранией, в то время, как он сам до сих пор краснел и мялся прежде, чем с ней заговорить!) - все это, наконец, осталось позади, и началась серьезная работа. Бок о бок с бывшей принцессой — третьего члена группы, Фотурианку Аньес, Коля в любовном угаре почти не замечал — он боролся с жестокостью Мифа, Упорядочивал Земли (что такое Упорядочивание, Коля толком не понимал), и прочая, и прочая — все, ради того, чтобы...
А, собственно, ради чего? Чтобы быть вместе — но с реальным человеком или с картинкой? И где — в придуманном царстве грез или в неупорядоченной, бестолковой, жестокой и глупой Вселенной? Все эти вопросы не давали Коле покоя, он мучился ими денно и нощно (чтобы как-то снизить градус страдания, скажу, что мнением Грании об этих его чувствах он не слишком интересовался, полагая, что уж она-то воспринимает их как должное). Одним словом, это было мучительно, глупо, ужасно и нуждалось в каком-либо разрешении — хоть в каком-то. Усугублялось все еще и тем, что, несмотря на всю любовь, реальный человек, не картинка, Коле не нравился, злил. Раздражали его манеры Фотурианки, ее голос, стрижка, привычки, назойливая эрудиция, самомнение, острый язык — все, что отдаляло Гранию от образа принцессы, все это хотелось убрать, отмести. Но не получалось, никак нет. Одно время Коля даже думал о самоубийстве (не Фотурианские мысли, но Человеком Будущего Коля был условно, пока это было необходимо), потом все же решил ждать. Что-то должно было случиться, что-то такое, что все прояснит и приведет в порядок.
Предыстория затянулась, и о третьем члене группы я скажу кратко, совсем в ее духе. Это была Фотурианка Аньес, автор книги «Легенды и Мифы неупорядоченной Вселенной», вобравшей в себя как истории отдельных Фотурианцев, так и все самое интересное, что в этой Вселенной успело произойти. Потребность в такой книге диктовало само время — скоро, верили Фотурианцы, неупорядоченная Вселенная останется в прошлом, и в новом, счастливом мире, где не будет места злу и несправедливости, этот труд станет памятником былым делам.
В отличие от Грании, Аньес была обычной девушкой из обычного мира. Низенькая, пухлая, рябая — в нее не влюблялся никто и никогда. Она была предельно целомудренна, все ради науки, ничего — для красоты. Подобно тому, как книга ее связала Колю и Гранию, сама она была своеобразной прослойкой между ними: буфер, передатчик — обидная роль, если бы вопросы пола хоть как-то ее волновали. Бесполое существо, Фотурианка до мозга костей — такой была Аньес. Или нет? Или было в ней что-то женское? Пожалуй: в самой-самой глубине своей книжной, профессорской души ей нравился Коля. Чем же? Своей обычностью, простотою: как не похож он был на высокомерных людей из миров науки и на вычурные создания Мифа! Любовный треугольник, пусть и неявный - вот что такое была группа Грании, и этому любовному треугольнику (не только «женщина-мужчина-женщина», но и «персонаж книги-читатель-автор») предстояло вскорости столкнуться с очень непростой задачей.
Утро, как я уже говорил, было серенькое, скучное. Коля наскоро смонтировал установку, замерил для Грании коэффициент Ревского — тот упорно полз вверх, превращая некогда сказочный мир в заурядную провинциальную планету — и тут со стороны деревни донесся серебристый женский крик. Кричала Аньес, его коллега — надо же, подумал Коля машинально, вот это глотка! - кричала, как обычная, до смерти перепуганная баба — она, бесстрашная Фотурианка, спускавшаяся науки ради в пасть адскому псу!
Поле Скепсиса вокруг палатки Грании моргнуло и исчезло, а сама она - растрепанная, в дыхательной маске, в толстых защитных перчатках — выскочила наружу.
- Ты слышал? - схватила она Колю за рукав. - Вскрывай ящик, коды у тебя!
В ящике — тяжелом, ярко-красном - хранилось оружие, и был это единственный контейнер на всю экспедицию, к которому Грания не имела доступа. Укол Иглы Пустоты стер ее прежнюю личность, Фотурианские идеи сформировали новую, и была она не то чтобы жестокая, но несколько неразборчивая в средствах. Сказочной Принцессе, капризной и своенравной, убить кого-либо было не под силу — нынешняя же Фотурианка, борец за прекрасное будущее, убивала легко, словно бывалый вивисектор, растерявший уважение к жизни.
Щелчок — и ящик открылся, явив взору нейтринный аннигилятор, такой громоздкий, что держать его приходилось на плече. Желтый индикатор показывал стопроцентный заряд. Десять тысяч выстрелов, чудовищная разрушительная мощь.
- Ну, это уже что-то, - сказала Грания, едва Коля вооружился. - Терпеть не могу невротиков, а ты выглядишь как-то спокойнее, когда держишь такую махину. Не бойся, я тебя защищу.

* * *

Впору было удивляться, проверять показания счетчиков, заново высчитывать коэффициент Ревского, но факт оставался фактом: в деревню пришел самый настоящий великан.
- Он... Он... Он — огромный! - у Аньес стучали зубы, лицо было бледное, с красными пятнами на щеках. И без того не красавица, от страха Фотурианка подурнела еще сильнее. Особенно портил ее хлюпающий нос, из которого самым натуральным образом текло. Глядя на нее, Коля не мог не поморщиться: и это — женщина? Нет, Грания была совсем другой:
- Что огромный — это и так понятно! - прервала она аньесино бульканье. - Как он выглядел? Подробности мне, быстрее! Я хочу знать, был ли это обычный Сказочный болван, который чудом пережил Упорядочивание, или какая-то современная дрянь? Не мямли, Аньес, соберись! Ну!
С этими словами она взяла фольклористку за плечи и хорошенько тряхнула. Голова мотнулась взад-вперед. Аньес заплакала.
- Не пойму, чего она так раскисла, - отпустила коллегу Грания. - Вроде опытный человек, а тут... Ладно, сделаем по-другому. Аньес, я буду задавать тебе вопросы, а ты кивай: один раз — да, два раза — нет. Поняла?
Кивок.
- Хорошо. Он был похож на человека?
- Грания, - Коля тронул плечо возлюбленной. Та недовольно отдернулась. - Может быть, спросим деревенских?
- Не мели чепухи, - сказала Грания. - Что эти олухи нам расскажут? А-а-а, чудище, спасайтесь, кто может? Аньес, я жду!
Кивок.
- Так, без излишеств, значит. Никаких вторых рук, скорпионьих хвостов, фасеточных глаз. Едем дальше. Одежда — был ли он одет?
Два кивка.
- Голый, даже без набедренной повязки? Представляю его причиндалы!
= Живот, - еле слышно сказала Аньес. - У него был живот.
- Ну и что? Живот у всех есть.
- Прозрачный... - и тут Аньес потеряла сознание.
- Вот рохля! - с досады Грания ударила кулаком себе по бедру. - Ладно, я придумала. Коля, тащи сюда деревенских!
- Но ты сказала... - начал было Коля.
- Фотурианец Николай! - посмотрела она на него своими оранжевыми, сказочными, нечеловеческими глазами. - Вы забываетесь!
Мгновение Коля готов был взбунтоваться против реальной Грании, но вдруг она сделала жест из прошлой жизни — поправила машинально давно уже несуществующий локон — и тем напомнила ему Принцессу: дивный, страстно желанный фантом.
- Ладно, - вздохнул он. - Ты, как всегда, права. Иначе и быть не может.

* * *

Он стоял перед ними — нескладный деревенский увалень, которого Коля отыскал в подполе раздавленного дома. Соломенные волосы, веснушки, картошка-нос. Интересно, он помнит еще дни, когда Вечнос был Землею Мифа? Как он тогда жил — пас ли драконов, играл ли на свирели для нимф?
- Ну, он эта! - размахивал парень руками. - Пришел, раз, раз, и все! И куру, и коровку, и порося... И стоит, лыбится. Серый, рог во лбу. Во!
- Очень информативно, - кисло улыбнулась Грания. - Сразу видно человека из Упорядоченного Мира. Коля, ты бы нашел кого поприличнее, а?
- Старосту великан разорвал на куски, - Коля пожал плечами. - Остальные разбежались.
- Черт! - Грания сплюнула. - Придется искать самим. Отнесем Аньес в лагерь и прочешем окрестности. Ну, что еще?
- Может быть, известим Евстахия? - робко предложил Коля. - В конце концов, он ведь бывший наш, может быть, что-нибудь и подскажет...
- Коля! - опять этот взгляд!- Ты сегодня просто в ударе! Евстахий добровольно оставил Орден, настрочил мерзостный памфлет, который нам то и дело суют под нос, а ты хочешь идти с ним советоваться? Есть у тебя уважение к себе или нет? (Нет, сказал про себя Коля — иначе бы я не следовал за тобой по всей Вселенной, надеясь хотя бы на улыбку, на доброе слово). Если честно, я даже думаю, что он к этому как-то причастен. С него станется! Нет, Коля, никакого Евстахия. Мы просто пойдем и посмотрим на это чудовище. В конце концов, если оно оставляет такие следы, - Грания показала на яму в земле диаметром метров в шесть, оставленную одной только пяткой, и три ямы поменьше (пальцев у великана явно было не пять) - найти его труда не составит.

* * *

Говорить так о Евстахии Грания имела полное право. Евстахий, в прошлом — Фотурианец, был смотрителем Земли Вечнос до того, как сюда прибыла ее группа. Точно так же, как они теперь, он некогда следил за Упорядочиванием, замерял коэффициент Ревского и отсылал данные в благословенную Землю Тилод. Потом что-то случилось — скорее всего, просто старость (ему было уже семьдесят два), душа захотела покоя — и бывший врач из поборника Фотурианских идей превратился в их хулителя. «Против Фотурианцев» - так назывался его памфлет, который начался с трехсот экземпляров, а после разошелся по всей Вселенной миллионными тиражами.
Урон Ордену был нанесен колоссальный, и разбираться с Евстахием прилетел сам Ондрид, Первый Фотурианец. Правда, казалось, была всецело на его стороне: мало того, что Землю Вечнос - ныне цивилизованную, безопасную, пригодную для спокойной, старческой жизни - некогда Упорядочил он сам, так еще и никакого Предмета Нид у Евстахия не было, а, стало быть, в случае вооруженного столкновению Ондриду он ничего противопоставить не мог.
Первый, впрочем, прилетел не драться. Со словом борются словом, и он вступил с Евстахием в диспут — вступил и благополучно проиграл. Говорили всякое: будто бы Ондрид сделал это сознательно, ибо совесть его была нечиста, будто бы в памфлете Евстахия приведены неопровержимые доказательства — как было на самом деле, не знает никто, важно лишь, что старику разрешили оставить Орден мирно, без всякой опалы, и он поселился в Земле Вечнос — доживать свой старческий век. Его даже не лишили Фотурианской мантии — пусть носит.
Гранию Евстахий раздражал — как молодость раздражает старость, и как поборника прогресса злит упорный и последовательный ретроград. В первую же их встречу — Евстахий передал ей символические ключи от Земли вместе с журналом изменений коэффициента — она не подала ему руки.
- Предатель, - сказала Грания, глядя ему прямо в глаза. - Рад, что напакостил? Счастлив? Отдавай и убирайся! Прочь!
- Бедная девочка, - покачал головой Евстахий. - В кого же Ондрид тебя превратил...
Это был их первый и последний разговор. Что же касается Коли и Аньес, они с бывшим Фотурианцем не успели перемолвиться и словом. Тем не менее, все время, что они провели в Земле Вечнос, эти последние три недели, полные работы, дух Евстахия словно бы витал над ними, как призрачное предзнаменование беды. Это был первый случай, когда человек добровольно оставил Орден, первый раз, когда Фотурианским идеям предпочли нечто иное. Как тут было не поминать его при каждой неприятности?

* * *

Уложив Аньес на единственной уцелевшей кровати в доме деревенского старосты, Коля и Грания пустились на поиски великана. Удивительно, но чем дальше он шел, тем неувереннее становился его шаг — расстояние между следами то укорачивалось, то становилось длиннее. Дважды он даже упал на колени, оставив две огромные вмятины и отпечатки трехпалых рук. Второе падение отмечала лужа зеленой дряни, в которую Коля, замечтавшись в очередной раз о Грании, провалился по колено. Лужа была свежая, от нее еще шел парок. Великан был совсем близко; вот рощица, берег реки, и он — катается по земле, держась за живот — почему-то беззвучно, только рот открывается и закрывается, словно им управляет невидимый механизм. Брюхо его, как и говорила Аньес, прозрачно, а внутри, в море зеленой дряни бьется и толкается о стенки что-то непонятное — то ли человек, то ли рыба-еж.

[Сеттембрини]

На ЭФ забанили, повыкладываю пока тут. Важно просто мнение о качестве текста.

Молитва Данклига.

Когда в Земле Урбон Функции объявили, что берут дело упорядочивания Вселенной в свои руки, и никакие Фотурианцы им больше не нужны, здание ордена, возводимое полтора века, дрогнуло и рассыпалось в мановение ока. Ложью оказалось все: не было никакого Замысла, никакого Творца, никакого секрета Предметов Нид, и предназначение естественных миров вышло вовсе не возвышенным, а самым что ни на есть прозаичным. Фотурианцев просто использовали, использовали с самого начала — все их мечты, планы, стремления, идеи и абстракции были лишь морковкой, при помощи которой погонщик направляет ослика туда, куда ему надо, и теперь, когда надобность в ослике отпала, его отсылали на покой, в загончик, хрустеть сеном да вспоминать былые деньки.

Это было больно и страшно — видеть крушение своего дела, крушение, настигшее его не из-за слабости или некомпетентности, а просто потому, что есть кто-то, кто бесконечно лучше знает, что надо делать, кто-то бесконечно более могущественный, разумный, кого можно упрекнуть только в том, что он отбирает у тебя что-то твое. Впервые за всю историю ордена Фотурианцы столкнулись с бессмысленностью своего существования. Раньше они полагали, что жизни их преисполнены значения, что Вселенная без них не обойдется, что некому ее улучшать и упорядочивать, кроме них, а теперь, теперь...

Теперь, когда открылась правда о происхождении ордена, когда Ондрид, его основатель, сознался в содеянном и объяснил своим подопечным, что все это время их руками загребали жар, Фотурианцы в полной мере осознали свое ничтожество.

Они только думали, что знают, каким должен быть Упорядоченный мир — а Функции знали это на самом деле.

Они только пытались этот мир Упорядочить — а Функции обладали силой, достаточной, чтобы сделать это наверняка.

Разница между ними была разницей между ребенком и взрослым. Фотурианцы оказались невежественны, незрелы, и их, словно детей, мешающих взрослым делам, поблагодарили за рассказанный стишок и отправили в детскую, к плюшевым медведям, зайцам и младенческим, полным сладкого покоя, снам.

В первые дни после распада ордена Фотурианцы были растеряны, ошеломлены, гордость и злость в них еще не созрели, не оформились в чувство, которое может двинуть в бой. Они были подавлены и нуждались в утешении. Одни искали его на дне бутылки, другие — в упоении деньгами и властью, ибо и финансы и технологии оставались пока у них, и только Предметы Нид, напрямую связанные с Функциями, уже не действовали — их отключили, как отключают в наказание любимую игрушку, если ребенок капризничает и не хочет спать. Одним словом, Люди Будущего переживали страшное разочарование, смерть веры, упадок сил, кризис — и из всех Фотурианцев один только Данклиг Таран, второй в ордене, а теперь, когда Ондрид дискредитировал себя — пожалуй, что и первый, нашел в себе силы вновь обратиться к Творцу, который осенял когда-то дела ордена, а ныне оказался просто выдумкой, порождением циничного и ловкого ума.

Нельзя сказать, чтобы Данклиг — а был он один из немногих Фотурианцев, что верили в Творца как в Бога - верил по-прежнему, скорее он хотел верить, нуждался в вере, и с робкой, заискивающей надеждой он прибыл в Землю Тилод, и вошел в часовню Фотурианцев, и стал на колени перед алтарем. Как он хотел в эту минуту, чтобы Творец опроверг слова Функций, чтобы он существовал и заговорил с ним в доказательство своего существования! Это было бы прекрасно, справедливо, правильно — явиться своим служителям в трудную минуту, поддержать их, утешить, вдохнуть в их труд утраченный смысл — но статуя гипотетического творца, огромная статуя из белого мрамора, молчала, и правильный ее рот, четко очерченный, мужественный, крупный, был плотно сжат.

Творец был изображен высоким мужчиной в Фотурианской мантии. В левой руке Он держал свиток, содержащий в себе Замысел Творения, в правой — земной шар. Голова его была непокрыта, лоб бороздили морщины, брови хмурились. Он словно смотрел в будущее и предвидел бесконечные труды и тяготы в своей грандиозной работе над молодой, несовершенной пока Вселенной. Так представляли Творца Фотурианцы, и вот этот образ Функции разбили в пух и прах — для всех, но не для Данклига, пока еще не для него. Но и он усомнился и впервые потребовал от Творца доказательств Его существования:

Господи, - сказал он, - я ведь твой бранный посланник, твой стойкий солдат, не прогневайся, если я попрошу у тебя невозможного, ибо все возможное я могу сделать и сам, а у Тебя я прошу лишь того, что один Ты и можешь. Тебя оболгали, Господи, развей неправду, помоги утвердить Имя Твое. Прости, что я с Тобой так запросто, мне ведь ничего не надо, кроме знания, что Ты есть. Я согласен все, что угодно терпеть, лишь бы не напрасно, для общей цели. А какая у нас цель? Познать Тебя, Твой Замысел и помочь Тебе в трудах Твоих. Нам ведь жалко тебя, Господи, и мы любим Тебя и стремимся к Тебе. Ты ведь один всю работу делаешь, а мы так, стремимся своими жалкими силами помогать Тебе, кто на что горазд. Мы видим величие Твоего дела и сочувствуем ему. Нам ведь не нужно награды, только бы знать, что и мы вложили в мир Твой крупицу себя, что тебе стало хоть немного, но все же полегче. Нельзя, наверное, жалеть всемогущее существо, каким Ты являешься, а мы все же жалеем, и Ты прости нас за это, Господи, ибо мы не со зла, не из гордости, а просто потому, что все постигаем человеческой меркой, и от жалости нашей, и от любви нам никуда не деться. И не потому я прошу Тебя, чтобы Ты явил нам свое присутствие, что хотим мы единолично владеть вселенской истиной, а потому что тяжко это — жить без цели и смысла, а Ты — и цель наша, и смысл, и все упования — на Тебя.
Покажись, Господи, дай знак, что ты есть. Мы ведь сейчас нуждаемся в этом, нам говорят, что Тебя нет и не было, и что все труды во Имя Твое — это глупость, ерунда, не нужно. Каково нам, подумай, быть отрезанными от дела Твоего? А ведь нас отрезают, Господи, нас лишают возможности помогать Тебе. А что мы можем, кроме служения? Жить-то ведь мы не умеем. Бороться — пожалуйста, сколько угодно. Защищать, ниспровергать, строить во Имя Твое. Вот и все. Если Тебя нет, кто мы тогда?
Почему ты молчишь, Господи? Это ведь не трудно — сказать пару слов. Мы ведь этого заслуживаем, разве нет? Просто знать, что Ты есть, и все. Просто мир против нас, и веры нашей уже недостаточно, вера наша слаба. Это наша вина, Господи, мы слабы духом. Явись же нам, укрепи нас. Дай знак. Почему ты молчишь? Мы чем-то оскорбили Тебя? Не отступайся от нас, мы верны Тебе. Куда мы без Тебя? Что мы должны сделать, чтобы Ты обратил на нас внимание? Скажи, это ведь страшно — говорить с глухой стеной, в пустоту, это ведь страшно — любить безответно и безнадежно. Не искажай нашу любовь, пожалуйста. Ответь мне.
Ты молчишь, Господи. Что ж, я ожидал этого. Ты хочешь от нас большего, тебе недостаточно того, что мы испытали? Что же еще тебе нужно? Ты хочешь смирения? Хорошо, вот оно. Я стою перед тобой на коленях, я — Данклиг Таран, самый сильный человек во Вселенной. Ты — единственный, перед кем я склоняюсь, единственный, кого я признаю выше себя. В сравнении с тобой я — никто. Не молчи, скажи хоть, что я недостоин. Порази меня. Низвергни в ад. Или тебе все равно? Я первый раз прошу Тебя о чем-то, и даже в первый раз Ты не отвечаешь.

Да был ли Ты когда-нибудь, Господи? Прости мне мои сомнения, но Ты ведь всемогущ, и мог бы явить Себя тем, кто Тебя любит. Если Ты испытываешь нас таким образом — что ж, быть по сему, и все же неисповедимость Твоя на этот раз слишком для меня велика!

Лицо Данклига исказилось, и из-под свирепой маски Тарана выглянул обиженный маленький мальчик, которого ни за что, ни про что наказал вдруг всесильный и властный отец.

Ну, как так? - спросил он тихо. - Что ты в самом деле? Мы сделали что-то плохое, да? Так скажи что.

Статуя молчала, и Данклиг вдруг разозлился.

Значит, так, да? - сказал он. - Значит, не ответишь мне? Тогда получай!

Он ударил статую, и по ней, начиная со лба, прошла трещина. Данклиг закрыл глаза, ожидая грома, молнии, но ничего, разумеется, не было. Идеи Фотурианцев, все их мысли о Творце оказались ложными. Бога, в которого верил Данклиг, здесь никогда не было. Был просто треснувший кусок камня, расколотое лицо, которое смотрело на бывшего Тарана пустыми мраморными глазами.

Данклиг отошел, сел на ступеньки, ведущие к статуе, и сидел долго, словно сам обратился в каменное изваяние. Шли часы, день сменился ночью, в опустевшей Земле Тилод заглохли последние признаки жизни, когда он, наконец, встал потянулся и снова посмотрел на фигуру Творца.

Теперь он видел ее иначе — не как Бога, в которого верил, а как память о чем-то светлом, что когда-то озаряло его душу. Только теперь он почувствовал, как на него давит груз лет. Он постарел в одночасье, суровый Данклиг Таран, лицо его заострилось, под глазами набрякли мешки. Не стало на свете истины, красоты, мечты, справедливости — зато остался он сам, и мысль его, скитаясь в обезбоженном пространстве, забросила новые якоря.

Словно резервуар, он наполнился гордостью за Фотурианцев и все их дела. Это была отчаянная гордость, гордость из необходимости, точка опоры в бескрайней пустоте, поглощающей любые, малые и великие, дела, пустоте равнодушной, пугающей и безличной. Чтобы не растаять в ней без следа, Данклиг сконцентрировался на прошлом, и прошлое это потребовало от него дать бой Будущему, которое больше не принадлежало ему.

[Павел]

Сеттембрини
На мой взгляд написано хорошо.
Тебя надеюсь на ЭФ не навсегда забанили?

[Сеттембрини]

Сеттембрини
На мой взгляд написано хорошо.
Тебя надеюсь на ЭФ не навсегда забанили?

Да вот черт его знает. Ну, меня можно найти здесь.

[Павел]

Сеттембрини
В Модераториале не отметили. Если хочешь спрошу у Анны. Но только сегодня или в выходные, а то учеба...

[Павел]

Узнал. Сказали что навсегда...

[Сеттембрини]

Да и хрен с ними, в принципе.

Там народу нормального немного - ты, Азамат, Витглаф, Любимая, Атерес, Банцер, Хэнк, Примус - а в основном преобладает троллье вроде Миры и Кона. Пусть они пишут свое девочковое фэнтези, вылизывают друг другу попки, сплетничают в кулуарчиках, язвят об МТА или какое у них там еще словечко - чума на оба ваших дома, как сказал поэт

Честно говоря, пообщавшись с Анной Кудесник вживую, я прифигел от запредельного маразма и как-то расхотел вливаться в дружную семью ЭФ. Тем паче, что меня в этой семье не очень-то и любят. Там вообще любят тех, кто лижет задницу - им, Кону, всем приближенным

[Павел]

Я народу перечисленному постараюсь ссылку на эту страницу скинуть.

[Сеттембрини]

Я народу перечисленному постараюсь ссылку на эту страницу скинуть.

Спасибо, Паш, если что - обращайся.

[просто мария]

Да и хрен с ними, в принципе.

Там народу нормального немного - ты, Азамат, Витглаф, Любимая, Атерес, Банцер, Хэнк, Примус - а в основном преобладает троллье вроде Миры и Кона. Пусть они пишут свое девочковое фэнтези, вылизывают друг другу попки, сплетничают в кулуарчиках, язвят об МТА или какое у них там еще словечко - чума на оба ваших дома, как сказал поэт

Честно говоря, пообщавшись с Анной Кудесник вживую, я прифигел от запредельного маразма и как-то расхотел вливаться в дружную семью ЭФ. Тем паче, что меня в этой семье не очень-то и любят. Там вообще любят тех, кто лижет задницу - им, Кону, всем приближенным

Сеттембрини, на первый раз - предостережение.
Ваши отношения с пользователями другого форума и хамство в их адрес - на этом форуме неуместны. Подобные вопросы решайте, пожалуйста, в ЛС и не засоряйте собственную тему флудом и флеймом.

[Сеттембрини]

Да и хрен с ними, в принципе.

Там народу нормального немного - ты, Азамат, Витглаф, Любимая, Атерес, Банцер, Хэнк, Примус - а в основном преобладает троллье вроде Миры и Кона. Пусть они пишут свое девочковое фэнтези, вылизывают друг другу попки, сплетничают в кулуарчиках, язвят об МТА или какое у них там еще словечко - чума на оба ваших дома, как сказал поэт

Честно говоря, пообщавшись с Анной Кудесник вживую, я прифигел от запредельного маразма и как-то расхотел вливаться в дружную семью ЭФ. Тем паче, что меня в этой семье не очень-то и любят. Там вообще любят тех, кто лижет задницу - им, Кону, всем приближенным

Сеттембрини, на первый раз - предостережение.
Ваши отношения с пользователями другого форума и хамство в их адрес - на этом форуме неуместны. Подобные вопросы решайте, пожалуйста, в ЛС и не засоряйте собственную тему флудом и флеймом.

Если бы это было хамство... Это горечь, скорее, горечь разочарования.

[Зимний Солдат]

Начал осиливать. Читаю с бумаги, так лучше. Да, электронка определенно не мой формат.
Успехов!

[Сеттембрини]

Начал осиливать. Читаю с бумаги, так лучше. Да, электронка определенно не мой формат.
Успехов!

И тебе удачи в чтении!

[Сеттембрини]

Буду выкладывать потихоньку. Сергей, подключайтесь к чтению! Остальные товарищи - тоже.

Тонда и Фотурианское гостеприимство. (рассказ еще не окончен)

Тонда, крепкий, еще нестарый фермер из Земли Ивановка, был человек работящий, но невежественный, и жена частенько пилила его за то, что в кино он не ходил уже лет десять, а в театре и вовсе не был никогда.

- Да с тобой показаться стыдно! - зудела она. - Спросят у тебя что-нибудь, а ты ни бе, ни ме! Хоть бы телевизор посмотрел, что ли, умных людей послушал!

- Больно надо! - отмахивался Тонда. - Что меня твой телевизор — репу сажать научит? Это я и без него умею. А остальное все — баловство, и не нужно. Отец жил без театров, и я проживу.

Но вода камень точит, и однажды Тонда задумался: а действительно, не окультуриться ли ему слегка? В конце концов, он не какой-нибудь забулдыга, а владелец двухсот гектаров земли; может быть, таким людям и правда полагается быть в курсе последних мод? Он заказал подшивку журналов, посвященных живописи, литературе и синематографу, изучал их всю неделю и, наконец, объявил жене, что на выходных летит в самое культурное место во Вселенной — на родину Фотурианцев, в благословенную Землю Тилод.

Сказать по правде, Тонда рассчитывал, что там, в оплоте вселенских наук и искусств давно уже открыли способ делать культурным сразу, без просмотра множества непонятных фильмов и чтения множества непонятных книг. Ему мерещилась некая волшебная таблетка, приняв которую, он разом обретет светский лоск, манеры, подобающие человеку из высшего общества и способность судить о чем угодно столь же легко и небрежно, как это делают столичные снобы.

И вот Тонда, обычно скуповатый, снял со счета кругленькую сумму, купил билет и несколько дней спустя стоял на космодроме Города Будущего (так называлась столица Земли Тилод). В одной руке Тонда держал чемодан со сменой белья, в другой у него был список запланированных дел. За неделю — именно столько Тонда отвел себе на окультуривание — он рассчитывал обзавестись самыми передовыми убеждениями из области политики, науки, искусства и нравственности — такими, которые в его провинциальной Земле еще долго считались бы вершиной современной мысли.

«Нет уж, больше ты меня не попилишь!», - думал он злорадно, представляя, как вернется домой и предстанет перед женой просвещенным божеством, которому не попеняешь за чавканье и разбросанные повсюду носки.

- Ага, турист! - прервал его размышления звонкий голос. Тонда повернулся и увидел молодого служащего в Фотурианской форме. - С чем прибыли в нашу славную Землю? Не продолжайте, я и сам все знаю. Конечно же, вы хотите приобщиться к последним достижениям человеческой мысли, проникнуться идеологией Фотурианства и в перспективе — на этом мы, разумеется, не настаиваем! - внести некоторое денежное пожертвование на нужды Упорядочивания Вселенной!

- Ну да, - согласился несколько ошеломленный Тонда. - Я, собственно…

- Ни слова больше! - служащий поклонился и откуда-то — Тонда не понял, откуда — выудил толстую пачку цветных листовок. - Вот, здесь все наши достопримечательности! Берите, берите, это совершенно бесплатно, все в рамках нашей культурной программы «Фотурианское гостеприимство»! Каждая листовка здесь — бесплатный пропуск на семинар, лекцию, ознакомительную экскурсию, перформанс и одновременно талон на вкусный, полезный и питательный обед из трех блюд в любом Фотурианском ресторане! Новинки Фотурианской кухни — ну, просто пальчики оближешь!

- Обед — бесплатно? - Тонда засомневался. - А не жирно ли? Где подвох?

- Никакого подвоха! - заверил его служащий. - Есть только одно условие: получая бесплатный пакет пропусков категории «Ультра-гость», вы обязуетесь посетить все, без исключения, заявленные мероприятия!

- Ну-у… - протянул Тонда.

- Не волнуйтесь, не волнуйтесь, все они чрезвычайно интересные и увлекательные! Знаете что? Давайте отойдем в стороночку, я вам сделаю еще предложение.

Увлекаемый служащим, Тонда отошел за фонарный столб. Служащий наклонился к нему и зашептал:

- Вот что, дядя, это все бесплатно, тут без вранья. А вот если ты мне, бедному человеку, дашь четыреста тысяч, я тебе точно скажу, куда ходить не надо, и купоны дам только хорошие, чтобы ты, дядя, не мучился зря. Ну, давай, не тяни резину, открывай мошну! А то тебе тут такого напоказывают — сам рад не будешь. Не хочешь четыреста — давай триста! Ну, двести, сто! Мне семью кормить надо!

Тонда растерялся. Четыреста тысяч тилодских драхм — этой валюты, которую Фотурианцы печатали по двести тонн в день - для него были не деньги, но платить какому-то мошеннику, вымогателю — и за что? - за то, чтобы добровольно ограничить свое пиршество духа? — нет, это для Тонды было уже чересчур.

- Дай сюда! - он бесцеремонно вырвал у служащего листовки. - Без сопливых разберусь!

- Как знаешь, - расставшись с надеждой выманить у Тонды хоть что-нибудь, служащий мгновенно утратил доброжелательность и смотрел на фермера с плохо скрываемым презрением. - Сам напросился.

С этими словами он сплюнул себе под ноги и удалился, гордо держа на плечах маленькую шишковатую голову.

Тонда остался один, с пачкой листовок в руках. Только теперь он удосужился взглянуть на них поближе, и чем дальше он листал свою немаленькую стопку, тем больше охватывали его недоумение и какой-то мистический ужас.

Мероприятия - культурные, модные и современные - были такие:

ГОМОСЕКСУАЛИЗМ КАК СЛЕДСТВИЕ УВЛЕЧЕНИЯ ВОЛШЕБНОЙ СКАЗКОЙ, лекция, вед. - проф. Г. Ф. Дунко, почетный уранист, лауреат 13-х Сатурналий и профессор эрекционизма.

БАЛЕТ «ДАНКЛИГ НА ЛЬДУ», представляет труппа гомункулов из Земли Кумон, в завершение — фуршет (чай и крекеры).

ВЫСТАВКА-СВЕТОВОЕ ШОУ «БУДЕТ, БУДЕТ ДИВНЫЙ МИР» (СЛАДОСТНЫЕ КАРТИНЫ ИЗ ЖИЗНИ ЗЕМЛИ УРБОН, ВОЗМОЖНО ПРИОБРЕТЕНИЕ В СОБСТВЕННОСТЬ ЗЕМЛИ, МОРЯ, ВОЗДУХА БУДУЩЕЙ ПЛАНЕТЫ! БЕЗ ОБМАНА, ТОЛЬКО НАЛИЧНЫЕ, ВОЗМОЖНО КРЕДИТОВАНИЕ! ЛУЧШЕ НАШИХ УСЛОВИЙ — НЕТ! )

ВЫСТАВКА «КУКЛЫ ВЫДАЮЩИХСЯ ФОТУРИАНЦЕВ», в натуральную величину, анатомически подробные, покупайте сегодня, завтра не будет, десять по цене одной, Фотурианские мантии в комплекте.

ЗАПИСЬ НА СОБЕСЕДОВАНИЕ ПО ВОПРОСАМ ПРИЕМА В ФОТУРИАНСКИЙ ОРДЕН, ведет Фотурианец Ардлак. По результатам собеседования выдаются дипломы трех степеней. ВНИМАНИЕ (дальше мелким шрифтом) — диплом не гарантирует поступления в Фотурианский орден, права владеть Предметами Нид, называться Фотурианцем и носить Фотурианскую мантию, а также не обеспечивает бесплатный проезд в общественном транспорте и не служит защитой от созданий Мифа.

СТУДЕНЧЕСКИЙ ЭКСПЕРИМЕНТАЛЬНЫЙ СПЕКТАКЛЬ-МОДЕРН «ДЕСАКРАЛИЗАЦИЯ САКРАЛЬНОГО И ДЕКОНСТРУКЦИЯ МИФА», никаких муляжей, только НАТУРАЛЬНЫЕ ощущения.

«ГРИПО МНЕВЛО ОПОЗО», творческий вечер поэзии БУДУЩЕГО

«ПЛЮНЬ В ДРАКОНА», зоо-представление с живыми тварями Мифа

«КОЛДОВСТВО И ЕГО РАЗВЕНЧАНИЕ», семинар, вед. мастер-иллюзионист Прим Тим Прам, приобретайте набор книг, 10 за 1.

РОЛЕВАЯ ИГРА «ТИРАНИЯ: ПАЛАЧИ И ЖЕРТВЫ», опыт коллективного обезглавливания.

Экспресс-курс ЯЗЫК ТИЛОДа: найден способ общаться с существами СКАЗКИ!

и прочее, в таком же духе.

Тонда был мирный человек, он не воевал на фронтах Первой Вселенской, не сражался с созданиями Мифа, не знал жестоких чудес и не страдал от ужасных тираний, столь свойственных неупорядоченным Землям. Зато он успешно принимал роды у овец и помогал тушить пожары, что в целом обличало в нем человека мужественного. И вот, собрав все свое мужество, Тонда взял себя в руки и выбрал для начала «ДЕСАКРАЛИЗАЦИЮ», ибо из всех представленных слов это было самое умное, а значит, рассудил фермер, оно и обогатит его больше.

- Ну, посмотрим, что это такое, - сказал себе Тонда и приказал первому попавшемуся таксисту доставить себя в театр «Авангард», где студенты, если верить проспекту, творили подлинное искусство, противопоставляя свои искренность и открытость прогнившему буржуазному мирку Вселенной.

Театр располагался в промышленном квартале, в ветхом кирпичном здании, точнее — в его подвале. Это было прокуренное помещение, стены его покрывали многочисленные плакаты с расплывшимися от сырости физиономиями Фотурианцев, у кресел не хватало подлокотников, у табуретов — ножек, и Тонда мог поклясться, что по одному из столов с остатками еды прополз жирный черный таракан. Народу, впрочем, было достаточно, и все это были туристы, которые в ожидании спектакля хлопали, улюлюкали, щелкали камерами и дудели в дудки, которые на входе продавал юнец с каплей из носа. Дудку Тонда покупать не стал и равным образом отказался от радужных бус, рубашки невероятной расцветки и пакетика с подозрительным порошком, который ему пыталась вручить напарница юнца, голая по пояс девица с грудью, раскрашенной в черно-белый горошек.

- Десять тысяч, десять тысяч! - кричала она и тащила Тонду за рукав в сторону подвального туалета. Тонда, однако, был тверд и не поддался на сомнительные призывы. Вместо этого он смирно уселся на свое место и стал ждать начала, стараясь не обращать внимания на окружающих.

Наконец, после часа духоты, воплей и обещаний вот-вот начать от руководителя труппы занавес на маленькой, грязноватой сцене дрогнул и разъехался, открыв взорам зрителей поразительное создание — какой-то гибрид дракона, мамонта и циклопа, с толстым ватным хвостом и пузырем вместо головы. Кадавр этот сидел на табурете и курил самокрутку, отчего пузырь понемногу заполнялся дымом.

- Се есть создание Мифа! - продребезжал из ржавого динамика взволнованный голос. - Вглядитесь в его величественные черты! Здесь, на этой сцене оно воплощает собой все сказки и мифы, которые мы, господа грядущего мира, вознамерились ныне перерасти! Все эти образы — героев, чудовищ, богов, волшебников и жрецов - сопутствовали нам в младенчестве, но теперь, когда мы достигли вершин цивилизации, познали истину человеческого существования, выраженную в блистательном Фотурианском кредо, они пережили свою полезность и стали вредными, тормозящими гуманистический прогресс! Сегодня, здесь и сейчас, мы предадим их ритуальному поруганию, разберем сказку на части и из ее строительных материалов выстроим новое здание всеобщего блага! В лице этого существа мы низвергаем нашу детскость и незрелость, и вступаем во взрослую, полноценную и полнокровную жизнь. Но чем же мы принизим эти милые детские образы? Каким смеховым элементом раздробим мы формулу инфантилизма? Что есть лучшее вещество для унижения отживших, потерявших силу истин? Конечно же, это кал, дорогие друзья! Я заранее извиняюсь перед вами за недостаточное количество — все-таки нас в труппе всего пять человек — но вот за качество ручаюсь собственной головой. Это отборный продукт, произведенный лучшими людьми нашего времени. Внесите же ночной горшок, коллеги, и покажите его почтенной публике!

Открылась незаметная боковая дверь, и Тонда понял, о каких именно НАТУРАЛЬНЫХ ощущениях говорилось в брошюре. Даже его, человека, привыкшего в навозу, затошнило от вони, заполнившей зрительный зал. В первую минуту он даже позавидовал химере, сидящей на сцене, ибо ее нос был надежно защищен пузырем с намалеванным на нем глазом. Удивительно было, что гнусный горшок несла девушка, юная и даже, несмотря на излишнюю худобу, красивая. Глаза ее горели восторгом, она, вероятно, чувствовала себя участницей священнодействия. «Подкормить бы тебя», - подумал о ней с жалостью Тонда, но тут вернулся голос из динамика:

- Что такое Миф? - спросил он публику. - Я говорю не о сказочных существах — драконах, феях, злых колдунах, вервольфах и прочих — нет, я спрашиваю вас, что такое Миф вообще, как философская категория? Миф — это наше прошлое, о котором мы либо ничего не знаем, либо знаем то, что подсунули нам заангажированные историки. Миф — это то, что некогда было для нас священным, внушало благоговение, трепет, страх, придавливало к земле грузом традиций, обрядов, правил и норм. Ныне мы сбрасываем с себя этот груз и, оскверняя прежние святыни, освобождаемся от их лиходейской власти. Что было святым — теперь для нас не свято. Что пугало — вызывает смех. Прежнее величие представляется нам мелким и достойным лишь насмешки. Но кто наши герои, ниспровергатели тирании Мифа? Поприветствуем их, друзья – та, что держит благословенный сосуд, символизирует Будущее, да-да, то самое Будущее, ради которого существует Земля Тилод. А это – его верные акушеры, отважные Фотурианцы, поаплодируйте им – может быть, они и плохо знают текст, но это хорошие ребята, охламоны и троечники, на которых держится все веселье нашего факультета!

Открылись еще одни двери, и на сцену вышли двое юношей с сальными волосами, одетые в подобия Фотурианских мантий. По-видимому, пошили их из старых занавесок, ибо Тонда, приглядевшись, различил рядом с намалеванными языками пламени маленькие, совсем не Фотурианские цветочки.

- Не волнуйтесь за вашу одежду, друзья! - продолжил голос. - Эти ребята знают свое дело: то, что они сейчас сделают с этим уродливым созданием Мифа, позавчера они сделали с домом декана, и, уверяю вас, все снаряды попали точно в цель! Ну, братцы, покажите этой твари, кто хозяин в Упорядоченной Вселенной, кто здесь воплощает все достоинства цивилизации!

Едва прозвучали эти слова, один из юнцов, постарше, с усиками, щедро зачерпнул добра и не слишком изящным броском швырнул его в химеру. Шлеп - и дерьмо заляпало циклопий глаз, а бедняга внутри нелепого костюма заблеял жалобно: «Бее-е-е-е-е».

- Слышите? Это Сказка предчувствует свой конец! - завопил голос, и на чудовище обрушился целый шквал, сопровождаемый улюлюканьем и визгом. Студенты старались на славу, и скоро бедный костюм весь вымок, а уж от запаха Тонда спасся лишь тем, что заткнул ноздри разорванным надвое буклетом, приглашающим на выставку «Пожирателей Бытия».

Наконец, не выдержав поругания, создание Мифа встало на четвереньки и обхватило голову руками, защищаясь от ударов Людей Будущего. Оказалось, что на спине у него — картонный гребень и маленькие крылышки, и все это было заляпано нечистотами и трепыхалось самым жалким образом. Странно, но Тонде, который обычно любил грубые зрелища и хохотал, наблюдая дерущихся петухов или свинью, застрявшую в заборе, смеяться здесь почему-то не захотелось. В этой сцене унижения, исполненной глупыми студентами и расчитанной на людей, презирающих Сказку, оказалось вдруг что-то такое, что тронуло его, достучалось до сердца сквозь толстый слой житейского шлака.

Сказка, сказка, они посмеялись над сказкой, унизили ее, выпачкали в дерьме — ее и все те сказки, что Тонде рассказывала в детстве мать — о хитрых лисицах и глупых волках, о принцессах, стеклянных башмачках, щелкунчиках, рапунцеле и отравленных яблоках, о страшных чертях и свирепых людоедах, а равно и о молодцах, обводивших их вокруг пальца — но даже оскверненная, сказка не сделалась презренной, вызывающей смех. Низвергнутое, растоптанное существо Мифа — пусть это и был всего лишь актер, добровольно согласившийся играть свою роль — почему-то вызвало у Тонды сочувствие, жалость, желание помочь и презрение к трусам, что горазды были только кривляться на сцене. Невежественный фермер, он нутром понял, что десакрализация — что бы это ни значило - не вышла. Студенты словно бы перестарались, перегнули палку, и зрители в зале вспомнили, что все, подлежащее развенчанию, потому-то и низвергается с пьедестала, что когда-то было святым. Весь этот каскад нечистот, задуманный как зрелище остроумное, дерзкое и насмешливое, превратился в мученичество. Не Фотурианцы, всесильные и всезнающие, наступали на прогнивший порядок вещей — нет, на сцене страдала старая добрая Сказка, которую оскверняли невесть откуда взявшиеся проходимцы. По-видимому, Тонда почувствовал это не один, ибо мужчина, сидевший за соседним столиком — тоже не ценитель современного искусства — вдруг грохнул пивной кружкой и крикнул хрипло:

- Да что ты лежишь? Наподдай им как следует! Вот этот усатый — разве он боец? Ты, да, ты — я к тебе обращаюсь! Тебя чему в институте учат — дерьмо кидать? А ты заткнись! - прорычал он голосу из динамика, который, пытаясь спасти представление, принялся было толковать о том, что и в поверженной Сказке можно найти какое-то величие, и потому-то подвиг Фотурианцев замечателен, и даже… - Бей их, ребята, бей!

Положение, что и говорить, сложилось критическое — десакрализация угрожала уже не созданию Мифа, но отважным Фотурианцам, и если «продуктом» публика брезговала, то дубинок у нее отчего-то нашлось в избытке. Позднее Тонда узнал, что орудия раздавали в доме напротив, и спонсировал побоище хозяин подвала, которому студенты уже третий месяц платили за аренду одним своим бессмертным исскуством.

- Ввы-вы-вы не посмеете! - крикнул один из юнцов, выставляя перед собой, словно щит, злополучный горшок. - Мы — Люди Будущего!

- Вот твое будущее! - показал ему сучковатую палку лысый бородач, и в следующее мгновение горшок разлетелся на куски, и содержимое растеклось по поддельной Фотурианской мантии. Несколько секунд студент стоял в растерянности, разглядывая испорченный костюм — Тонда понял вдруг, что он, этот десакрализатор - совсем ребенок, вчерашний школьник с едва заметным пушком над губой — затем бородач толкнул его в грудь, и он повалился на столик. Сигнал к расправе был дан: бестелесный голос из динамика молил о пощаде, девица визжала, студентов лупили кто хотел и чем попало, пожилая туристка пнула под зад создание Мифа, и оно с блеяньем убежало на четвереньках за кулисы. Посреди этого безумия Тонда, которому из-за детскости студентов расхотелось мстить им за поруганную Сказку, вспомнил, что в конце представления их должны были покормить. Под ложечкой засосало, и, протолкнувшись сквозь публику, крушащую столы и сцену, Тонда открыл служебный вход и вышел в подвальный коридор. Поворот, другой — и фермер застыл перед хлипкой дверью, из-за которой слышался взволнованный мальчишеский тенорок. Тонда толкнул дверь, вошел и увидел ведущего — тощего белобрысого студента, перед которым на облезлом столе стоял допотопный микрофон. Рядом с микрофоном помещалась миска с какой-то вязкой полупрозрачной субстанцией, в которой плавали обрывки газеты.

- Это что? - ткнул Тонда пальцем в миску.

- Ф-фуршет, - оторвался парень от микрофона. - Мы под конец готовили. П-пощечина общественному вкусу, насмешка над буржуазными вкусами. Рыбий жир и рубленые «Фотурианские вести». Никакой химии, мы за б-б-безопасность окружающей среды!

- Ешь, - велел Тонда, и студент покорно зачерпнул ладонью самую гущу. - И чтобы это было в первый и последний раз.

- Мгм, - промычал студент и поспешно закивал головой.

Уже на улице, оставив позади разгромленный подвал, избитых актеров и загаженную сцену, отдышавшись и тщательно надушившись припасенным тройным одеколоном, Тонда задумался, что ему делать дальше. Здравый смысл, котором он вполне доверял в таких сложных вопросах, как обустройство теплиц и посадка акаларонских томатов, советовал ему делать ноги, но тщеславие и желание умыть нос жене победили. Тонда развернул брошюры веером, вытащил одну наугад и обнаружил, что идет на вечер Поэзии Будущего под странным заглавием «ГРИПО МНЕВЛО ОПОЗО» - впрочем, успокоил себя фермер, идет не прямо сейчас, а после того, как подкрепится в каком-нибудь ресторанчике, который не стремится низвергать ничьи вкусы, а честно готовит стейки, как ресторану и положено.

Таковой отыскался сразу же за углом — словно соткался по желанию Тонды из воздуха — и так уютны смотрелись кремовые шторы на окнах, такой мягкий струился из-под них свет, что Тонда не обратил внимания на название, гласившее «Кухня Будущего, кухня для души». Он зашел внутрь, швейцар принял у него чемодан, козырнул и пропустил в главный зал.

Усевшись за столик, Тонда наконец-то ощутил себя культурным человеком. Все вокруг выглядело роскошно: бархатные портьеры, шелковая обивка стульев, тяжелые пурпурные скатерти, кофейные обои и тапер с щегольскими усами за лаковым фортепьяно. Вот он опустил пальцы на клавиши, зазвучала неназойливая мелодия, и к Тонде, услужливый и изящный, устремился официант в жилетке и с бабочкой.

- Ваше меню, сударь, - протянул Тонде книжицу в кожаной оправе. - Выбирайте, все организуем в один миг. Рекомендую номер три и номер семь с дополнительной аргументацией. Сервировка тезисная, по пунктам. Блюдо от шеф-повара — брифинг-рататуй.

Сказать по правде, Тонда надеялся увидеть в меню картинки блюд — так было в его любимой забегаловке, которую держала Ма Дингль — но, открыв книжицу, наткнулся лишь на убористые столбцы текста, ничего не говорящие ни душе, ни сердцу. «Мифофакторы под соусом онтологической казуалистики», «Протоструктуры по-Ондридовски», «Фотуро-гуляш» - от всего этого зарябило в глазах, и Тонда попросил официанта принести что-нибудь на его вкус. Официант задумался, затем обошел Тонду, встал у него за спиной, постучал пальцем по затылку, деликатно залез под скатерть, произвел там какие-то измерения складной рулеткой (Тонда слышал ее жужжание), вылез, отряхнулся и рекомендовал фермеру киндер-фриштик «Упо-пупо с проказником Чимпо».

- Это блюдо рассчитано на детей, - сказал он, - но вам будет в самый раз.

- Оно не сильно перченое? - поинтересовался Тонда. - Доктор не советовал мне есть много перца. Говорит, это вредно для поджелудочной.

- Сэр, - официант деликатно положил Тонде руку на плечо. - В этом прекрасном заведении мы никогда не позволяем себе пикантностей в детских блюдах. Боже упаси нас совращать малых сих. Только нежность, сладость и здоровый ребяческий вкус.

- И не тяжелое? - Тонда был настойчив. - Не хочу, чтобы оно лежало комком.

- О, нисколько. Совсем как уроки математики — выветрится сразу же, едва вы встанете из-за стола.

- Что ж, - Тонда погладил себя по животу. - Несите тогда вашего Чимпо или как его там. Сейчас я живо с ним разделаюсь.

Официант поклонился, ушел, и Тонда ослабил ремень и расстегнул пару нижних пуговиц на рубашке. «Молочное что-нибудь», - думал он, - «с бананами. Пудинг, наверное», - но вот над ним нависла тень, и на соседний стул тяжело опустился громила в костюме мартышки — небритый, с крохотными глазками и брылами, сделавшими бы честь любому бульдогу.

- Хвост куда? - спросил он ломким, словно неустановившимся голосом — вдвойне странным в таком могучем теле. - Могу на коленях держать, могу положить на стол. Это уж на ваше усмотрение. С чего начнем — сказка, букварь, песенка? За уши дергать нельзя, передразнивать тоже.

- Сказка? - переспросил Тонда.

- Ага, - гигант качнул головой с толстыми ватными ушами. - Про Ондрида и Колоб-Ка. Так я начну? Жил-были Ондрид и Данклиг, и была у них…

- Стоп-стоп-стоп! - Тонда хлопнул рукой по столу, не слишком сильно, боясь испортить скатерть. - Где моя еда?

- Что? - спросил громила. По-видимому, переключаться с предмета на предмет ему было нелегко, ибо взгляд его, устремленный на Тонду, вышел довольно бессмысленный. - Не перебивайте, я не закончил. И была у них Камера ФОТУРО…

- Еда, - повторил Тонда. - Я заказывал Упо-пупо с проказником Чимпо — черт, да я даже запомнил это название! Где мое блюдо? Где тарелка, ложка? Кто-нибудь принесет мне поесть?

Тонда говорил громко, и на соседних столиках к нему повернулись любопытные головы. Музыка стихла, и в зале повисла неловкая тишина.

- Так вам сразу пупо надо? - догадался гигант. - Хорошо. Только это на столе делается. Я полез.

С медвежьей грацией он взгромоздился на стол и, приседая, стал пыхтеть песенку — Тонда же смотрел на это, чувствуя, что сходит с ума.

- Упо-пупо, - пел громила, держа в руках хвост, - лучше в мире нет! Упо-пупо — счастье всех планет! Упо-пупо — радость малышей! Упо-пупо — счастье для ушей! Нет, не так, забыл. Я сейчас.

Он сел на край стола, оторвал левое ухо и принялся сосредоточенно в нем копаться. Ничего не найдя, громила повернулся к Тонде:

- Нету, - сказал он и развел руками. - С вас миллион двести. Дослушивать будете?

Нервы Тонды не выдержали.

- Управляющего! - крикнул он. - Управляющего сюда! Я буду жаловаться, я напишу…

На крик явился управляющий, который, совершенно не слушая Тонду, сказал ему так:

- Вы, любезный, напрасно кричите, ибо попотчевали вас на славу. Кто ж виноват, что вы не желаете доедать? Чимпо — это детская программа, в самый раз для провинциалов. Или вы хотите сказать, что для вас следовало подготовить дискасс-стейк с подробным изложением полемической программы? Ну, это вы бы едва ли выдержали, не говоря уж о том, чтобы оценить. Что, что вы хотите сказать? Вам не понравился букварь? Песенка? Сказка? Говорите уже, что вы как рыба открываете рот?

Подарив управляющему испепеляющий взгляд, Тонда все же взял себя в руки.

- Послушайте, - сказал он. - Я — простой человек, не какой-то там Фотурианец. Я весь истерзан вашей десакрализацией, дайте мне поесть перед тем, как поэты проделают у меня в голове дырку. Я ведь немногого прошу — за свои-то деньги. Я все что угодно съем.

- Все, что угодно — такого блюда у нас нет, - надменно сказал управляющий. - И я по-прежнему не могу понять, чем вы недовольны. Мы сервировали для вас Чимпо, как вы и просили. Это простая пища, но вполне удовлетворительная.

- Где пища? - отчаялся Тонда. - Покажите мне пищу! Я хочу почувствовать ее на языке, на зубах! Я хочу…

- Погодите! - взволнованно перебил его управляющий. - Вы сказали - на зубах?

- Да, черт возьми, на зубах!

- Боже мой! - управляющий побледнел, почти сравнявшись цветом лица со своей белоснежной рубашкой. - Вы пришли сюда есть, вы действительно пришли сюда есть…

- Ну, наконец-то! - Тонда вытер пот со лба. - Наконец-то мы поняли друг друга!

- Есть, есть, есть, - бормотал управляющий. - Резать, крошить, жевать, скрипя челюстями, глотать, переваривать, а потом… Потом…

- Экскременты, - подсказал Чимпо.

- Да-да, экскременты, - повторил управляющий. - Боже, какая дикость, какое варварство! Вот что, сударь, - обратился он к Тонде, - вам следует немедленно покинуть наше заведение.

- Да почему же? - фермер вцепился в стол и держался за него так крепко, что трое подоспевших официантов еле-еле смогли его отодрать. Глядя по сторонам, Тонда видел укоризненные взгляды посетителей, а еще — как же это не насторожило его в начале? - здесь не было ни одной тарелки или столового прибора, никаких намеков на то, что здесь едят или пьют.

- Все очень просто, - сказал управляющий, едва Тонда угомонился и в руках официантов повис спокойно, словно сарделька. - В отличие от вульгарных ресторанов неупорядоченной Вселенной наше заведение специализируется исключительно на удовлетворении духовного голода. Подобно тому, как Фотурианцы являются людьми Духа, так и наш ресторан исключает все телесное, предлагая взамен широкий ассортимент интеллектуальных блюд, закусок и десертов как для заурядных умов, так и для персон всесторонне развитых и способных оценить наилучшие плоды цивилизации. Наши блюда — это дискуссии, дебаты, полемика, дружеские перепалки, горячие споры обо всем прекрасном, что будет в Упорядоченном мире. Предположить, будто мы здесь крошим, режем, рубим, варим, тушим и жарим — словом, проделываем все уродливые и бессмысленные операции над пищей, которыми славится кухня неупорядоченного мира — значит, оскорбить нас, унизить, втоптать в грязь. В будущем, когда Упорядочивание восторжествует по всей Вселенной, человек освободится от своих низменных потребностей и устремится исключительно к высокому — пока же, - он посмотрел прямо на Тонду; взгляд был презрительный, жесткий, устремленный словно бы на вредное насекомое, - мы просто не можем компрометировать себя всевозможными любителями набивать утробу. Вон мерзавца, за шкирку его!

Маршем позора, медленно, под насмешливый аккомпанемент тапера Тонду пронесли по всему залу, поставили на ноги в прихожей, и швейцар пинком под зад вытолкнул его из заведения. Бац — это ударил в затылок чемодан, брошенный вслед. Несколько минут Тонда сидел, словно накапливая злобу, затем вскочил, обернулся — но ресторана уже не было; на месте «Кухни будущего» помещался закопченный лоток с пирожками, из-за которого еле выглядывала седая стариковская голова. Тонда проверил деньги — нет, ничего не взяли, спасибо и на этом — купил пирожок и, поймав за углом кэб, запряженный дракончиком, скомандовал везти себя в клуб «Баритоновая шаль», где, должно быть, уже собрались поэты.

«Выпью чашу до дна», - мрачно думал Тонда, подпрыгивая на каждом камне неухоженной тилодской мостовой. - «Никто не упрекнет меня в том, что я не пытался быть культурным. Видит Бог, я откусил этой культуры сколько смог! Ох, редька моя, картошка, трактор, пшеница, баклажан!».

Тонда ожидал худшего — сумасшедших, которые обдерут его как липку — но вечер, к его удивлению, начался вполне приятно — с хорошего, крепкого чая и крошечных бисквитов, буквально тающих во рту.

- У нас все скромно, - сообщил распорядитель вечера, поэт Тинальдо из Земли Гореваль. - Вы сами стихов не пишете? Нет? Жаль, но думаю, вам интересно будет послушать. Сегодня у нас много новичков, есть даже из миров Мифа. Походите, присмотритесь к ним поближе.

Тонда последовал совету и принялся бродить по ярко-освещенной зале, полной самой разной публики. В основном, здесь была молодежь, и Тонда сперва хмурился, видя столько здоровых и сильных людей, уделяющих время каким-то стихам. Практический его взгляд мигом приспосабливал их к уборке урожая, прополке, молотьбе, и все же Тонда не мог не отметить, что, несмотря на то, что эти бездельники не заняты никаким полезным трудом, он все же испытывает к ним определенное уважение, в основе которого — их серьезность, сосредоточенность, увлеченность своим делом. Готовясь к выступлению, молодые люди переговаривались вполголоса, передавали друг другу исписанные листочки, что-то в них исправляли, дополняли, переделывали — и все это происходило в каком-то волнении, ожидании важного — точно так же, как и на ферме Тонды в разгар осенней страды. Пускай поэзия была всего лишь словами (познания Тонды здесь ограничивались двустишием про птичку в клетке, выученным в далеком детстве), слова эти тоже требовали работы — упорной, долгой и непростой.

Помимо обычных поэтов были тут и Мифические — серебряный рыцарь и высокая худая девица в робе, вышитой тетрагигамагемами — и даже редкий в Земле Тилод гость из миров науки — иглек, представитель Великих Мозгов.

- Гиголаш, - обратился к нему Тинальдо. - Вы не прочтете свое знаменитое «100111110000 корень из минус единицы»? Хотелось бы услышать его в авторском исполнении, - на что иглек слегка поклонился и прекрасно модулированным голосом ответил, что старье — старьем, а сегодня, в знак уважения к собравшимся, он прочтет новую, еще не опубликованную вещь.

- Отлично! - хлопнул в ладоши Тинальдо, отчего тихая девушка-художник, стоявшая рядом, вздрогнула и выронила блокнот. - Давайте все отойдем ближе к стенам, чтобы освободить пространство.

Поэты и зрители послушно схлынули в стороны, образовав круг. Тонде повезло — ему достался свободный табурет, и он, распаренный чаем и услажденный бисквитами, чувствовал себя в силах выдержать любую поэзию, которую обрушит на него Фотурианское будущее.

Голоса постепенно стихли, и в центр зала вышел Тинальдо.

- Друзья! - начал он. - Сегодняшняя наша встреча проходит под знаком единения реальности и Сказки, обыденности и фантастики. Этим вечером мы отдадим честь поэзии неупорядоченной Вселенной и сами, в свою очередь, постараемся не ударить в грязь лицом. Поприветствуем для начала особых гостей, которые представляют на нашем скромном une soirée de poésie экстремумы мироздания — миры науки и Мифа. Мэтр Гиголаш, - все взгляды обратились на иглека, который писал что-то на стальной пластинке, вмонтированной в левую ладонь, - из Земли Анод, младший ганглий сегмента Великого Мозга Орд - все вы, наверняка, читали его «Криптонимы» и «Тропостазы». Миф же представляют мэтр Драмблдин, - серебряный рыцарь ударил себя кулаком в грудь, - и госпожа Тумасса, - девица в робе кокетливо поправила жидкие волосы. - И если первый творит во вполне узнаваемой манере, то поэзия второй основана ни много, ни мало — на колдовстве. Не волнуйтесь, на сегодняшний вечер у нас имеется разрешение лично от Ондрида, Первого Фотурианца. Итак, мы начинаем. По традиции опытные поэты читают последними, так что я прошу выйти в середину зала молодых. Кто будет первым? Не стесняйтесь, здесь все — друзья.

[Сеттембрини]

- Я! - раздался за спиной у Тонды какой-то писк. Он обернулся и увидел юного, совсем мальчишку, поэта с пухлым блокнотом в руках. - Я… я хочу попробовать. Можно?

- Конечно! - воскликнул Тинальдо. - Проходите, становитесь вот тут. О чем вы расскажете в своих стихах?

- Я… Я… - замялся мальчишка и вдруг выкрикнул, точно бойцовый петушок:

- Это будет разоблачение!

Тонда нахмурился — на него пахнуло недавней десакрализацией. Тинальдо, однако, не удивился.

- И что же вы будете разоблачать? - спросил он весело.

- Поэзию, конечно! - мальчишка принялся листать блокнот. - Вот оно, вот, сейчас, минуточку… Ага! Называется «Прислужница сильных», старый вариант - «Рабыня». Написано верлибром, то есть свободным стихом. Я понимаю, что здесь собрались поэты классического направления, но мы, юные, должны разрушать закоснелые формы…

- Пожалуйста, пожалуйста, - поклонился Тинальдо. - Вы начнете с разрушения, мы что-нибудь создадим, это правильно, это хорошо.

Он отошел в сторону, и юнец, старательно выговаривая слова, прочел:

ПРИСЛУЖНИЦА СИЛЬНЫХ

Стихи нередко сравнивают со зверями: стихотворение-лев,
стихотворение-страус, стихотворение-кашалот,
есть стихи, что похожи на бабочку, на лося и на лису.
Стихи нередко сравнивают с явлениями природы:
поэма как буря, лимерик как мелкий дождь.
Я полагаю все это неверным: с чем следует сравнивать стихи,
так это с профессиями — есть стих-трубочист и стих, чистящий ботинки на углу улицы,
стих-парикмахер и стих-выщипыватель бровей,
стих-мусорщик и стих-чистильщик плевательниц в аэропорту.
Поэзия старого мира — обслуживающий персонал,
поэты толпятся в людской, ожидая, когда их призовут,
чтобы пригладить, вычистить, почесать и пощекотать
тех, у кого есть сила и власть — или просто послужить кривым зеркалом,
в котором тупоумие коронованных педелей отразится благородством, мудростью и Бог знает чем еще, ибо за это хорошо платят.
Но и без денег работают поэты, ибо если они не возвеличивают власть,
то возвеличивают себя, обслуживая свое безумие, как кочегар
обслуживает топку.
Топливо здесь — все: попойки, бабы, соперники, друзья,
из всего он выстраивает вокруг себя башню, пока не превращается в памятник.
Впрочем, этим он занят в редкие часы, а пока волосы не седы,
и жива вера в будущее, он шляется возле поэтической биржи труда
в надежде пристроиться к какому-нибудь богатому мужичку -
царьку, бизнесмену, в общем, важной шишке — с тем, чтобы воспевать,
превозносить, находить достоинства, мыть ноги по вечерам
и целовать украдкой в лысое темечко.

- Хм, - сказал Тинальдо, едва поэт закончил. - И что же, выходит — вся поэзия такая?

- Вся! - сказал мальчишка. - Вся без исключения. Все, что мы делаем — так или иначе обслуживает чьи-либо интересы. Не служить, не прислуживаться — она не может. Отсюда и название поэмы. Впрочем, это касается только поэзии старого мира — новая, освобожденная поэзия, которую создаст Упорядоченный мир, будет свободна от этого унизительного рабства.

- И что же тогда следует делать нам — здесь, сейчас? - спросил иглек Гиголаш.

- Сжечь! - взмахнул рукой мальчишка. - Или разорвать. Все, без исключения.

- И вашу поэму тоже? - раздался взволнованный голос из зала; кто говорил, Тонда не видел.

- И мою! - смело ответил поэт. - Есть у кого-нибудь зажигалка? Я казню ее прямо сейчас!

Зажигалки не нашлось, и тогда мальчишка взял свой блокнот, плюнул между страниц, а затем выдрал испорченные плевком листы и принялся топтать их ногами, пока они не превратились в лохмотья. После такой демонстрации он с гордо поднятой головой вернулся на прежнее место, за стулом Тонды, а в центр зала снова вышел Тинальдо.

- Итак, друзья, - сказал он, - только что мы стали свидетелями акта разрушения, уничтожения поэзии. Кто воскресит феникса из пепла, выстроит новое здание на руинах? Как насчет вас, молодой человек? - Тинальдо указал на груболицего мужичка неопределенного возраста, который мял в руках грязноватую рукопись. - Выходите, не бойтесь, я вижу, вам есть, что сказать.

Сперва мужичок мялся, но после ободрений и похлопываний по плечу от коллег воспрянул духом и решился-таки выступить.

- Звать меня Конкас, - представился он. - Из Земли Тразиллан, значит. Конкасами чаще всего называют, это имя самое лучшее, ему всегда маракча, а Дункасу — шиш. Мы, конгары — народ простой, у нас, если дожил до сорока, значит, вовсе не помрешь, так бабка моя говорила, а она уж и бочку могла выпить, и сплясать, значит, и вообще. В Бога у нас никто не верит, - сменил он вдруг тему, - а правды в жизни никакой нет. Ну, мы, значит, и придумали человека, чтобы он говорил, что и как, объяснял, то бишь. Пусть хоть глупость болтает, нам лишь бы что-то. Дун Сотелейнен называется. Я, значит, он и есть. Приходит ко мне конгар, спрашивает — почему в дерьме живу, и когда все это кончится — а я отвечаю: не знаю и никогда. Вот так-то. Что мне — читать?

- А о чем ваша поэма? - спросил Тинальдо.

- Про это… - конгар пошевелил кожей лба и поскреб затылок. - Ну, про все. Я только начало потерял, а так — все понятно.

Он развернул свой рулон, уронил половину листов на пол, долго собирал их, наконец, чертыхнулся и, соединив фрагменты поэмы как попало, начал читать:

… и всех поубивал.

И взял вдруг Гирсен рикайди
И так ему сказал:
«Теперь ты, братец, погоди,
Я знаю — ты украл!

Где тхурики, где маракча?
Мешок почти что пуст!»
И Тромкас так на это отвечал,
Ведь был он знаменитый златоуст:

«Скажи, злодей, пошто людей
В капусту искрошил?
Неужто ради маракчи
Ты всех убил, кто жил?»

А Гирсен небо над страной
Зажглось сияющим огнем,
И стало вдруг светло как днем,
И Дункас шел с конем.

Искал он правду,
В добрый путь
Снабдили старики.
В мешке тащил он маракчу,
А также тхурикИ.

В чем сущность жизни, брат конгар?
Кому ее постичь?
Страданий горестный отвар
Ты всю вкушаешь жичь.

Тоска, тоска — как тут не пить?
Святой — и тот запьет.
Нам остается лишь налить
И вылить, значит, в рот.

А завтра, может быть, помрем,
И никто не оплачет нас,
Вчера ты был вождь на час,
А нынче влекут на слом.

И кто рассудит, кто объяснит
Нашу тоску и наш стыд?

Конкас Дункаса ударил,
Ухо оторвал,
Тромсен Гиркаса ударил.
Жизнь — это карнавал.

А Гирвею оторвали руку,
Вот он, бедный плачет,
И больше ничего хорошего
Перед ним не маячит.

Жил да был в Дзиру богатырь Конневрас
И отсек он Румвею поганую башку,
А потом отпросился в обеденный час
И нанюхался стирального порошку.

Эх, жизня, жизня нестоящая!
Все стихи наши крикливые и воющие -
О доли, о боли, о лихой неволе,
О том, что все напрасно и все навек:
Вот был Гирневас хороший человек,
А потом ему ногу отрезали!

Дункас пьян тринадцатый день,
Перебил случайно всех своих жен,
Сшил из их кожи себе манто
И сидит, грустит, наряжён.

А сегодня, говорят, будут давать макароны.
Просто так, потому что люди хорошие.
Макароны стоят любой обороны,
Не отдадим, даже если костьми поляжем все.

Мой сосед на шее носит десять ушей,
Оторвал у друзей и близких на долгую память,
Он весь день чешется, страдает от вшей,
А живет ближе всех к выгребной яме.

Дункас ударил Конкаса,
Конкас ударил Румвея,
Румвей убил Конневраса -
Хорошо начинался день.

И такое каждое утро всегда,
Потому что иначе не могли никогда
А из рикайди чтобы стрелять
Надо на кнопку каждый раз нажимать.

Рикайди все может: построить дворец,
Сто мешков маракчи сотворить,
Только как же тогда можно жить?
Это тогда, получается, всему конец?

Мы, значит, тыщу лет жили в дерьме,
И теперь, получается, зря?
Нет, никто не прикажет включать рикайди,
Нет над конгарами такого царя!

Вот Конкас из Румбы — хороший был вождь,
Он только убивал много, а так — вполне ничего.
Он жил в летающем доме и плевал на всех с высоты,
А потом однажды казнили его.

У него было много денег, он тратил их на шоколад,
На пьянки и баб — в общем, не человек был, а клад.
Где правда, где ложь?
Был у Конкаса из Румбы любимый нож.

Он им отрезал голову Тромсена,
Отрезал, значит, прямо на пиру,
И это, значит, отрезание
Обставил как игру.

Вот эта голова была,
Нынешним не чета,
У вас, молодые, маракчи нет в мешках,
А в головах пустота.

Презрели конгары заветы отцов,
Наукам все предались,
А кто выпьет чарку, кто пьяный взгляд
Устремит в другие земли, ввысь?

Где, значит, весь дунейрос,
Вышел он, значит, у вас.
Значит, мхом дунейрос ваш совсем порос,
Значит, кончился неприкосновенный запас.

Ну, а Гиркас кровь из ушей текла,
И сочился гноем обрубок ноги,
И напрасно Тирвис мужа звала
И крутил он ногами круги,
И вино хлестал из узорных чаш.
Все-таки он был конгарский парень, наш,
А не всякая сволочь из Новой Трои!

А потом он ударил Дункаса в глаз
И сказал: «Ты теперь кривой»,
А Дункас сломал ему два ребра,
Доказав что еще живой.

И бились они три ночи и три дня,
Перебив народа ужасную тьму,
А потом кто-то из них поставил кому-то фингал,
Разобраться бы только - кому.

А народу нашего вмерло страсть,
Прямо некуда хоронить.
Мы бы клали мертвых себе в юртЫ,
Но как живые тогда будут жить?

И сказал Бомневас:
«Вот и сказке конец. Я отрезал ему губы и нос,
Хотел оскопить, но не понял, как быть.
А живем мы сегодняшним днем,
Ну, а Дункас вызвался идти за вином
И не вылакал в кои-то веки, принес.

На этом месте конгар вдруг запнулся, и из глаз его потекли слезы.

- Жизня-то! - воскликнул он, рыдая. - Жизня-то, эх! - и Тинальдо, обняв его острые плечи рукой, отвел поэта на место и распорядился, чтобы ему сделали чай с коньяком.

- Только что, друзья, - обратился Тинальдо к слушателям, едва конгар, успокоенный, затих, - мы прослушали вещь поразительной силы. На моей памяти это лучшее поэтическое свидетельство жестокости неупорядоченной, дикой, варварской Вселенной. Как он страдает, этот благородный человек! Как страдает его народ! Я спрашиваю у представителей Мифа, присутствующих сегодня в этом зале — есть ли у них какое-либо оправдание этой чудовищной несправедливости? Есть ли у Мифа что-то, чем он компенсирует боль, отчаяние и смерть? Что предъявит нам Сказочная поэзия?

Тинальдо умолк, и в наступившей тишине звякнули серебряные доспехи: Драмблдин, Мифический рыцарь, вышел в круг держать ответ за преступления Сказки. Тонда, не видавший вблизи созданий Мифа, с нетерпением ждал, что рыцарь поднимет забрало, откроет лицо, но этого так и не случилось. Вот Драмблдин заговорил, и голос его, искаженный шлемом, звучал гулко, словно бы издалека.

- В Земле Хальрав, - начал он, - весь мир — театр, и люди в нем актеры. У них свои есть выходы и входы, и каждый не одну играет роль. Квол, правитель Земли Хальрав, известен своей дружбой с Фотурианцами, и, прослышав о ваших поэтических вечерах, он повелел мне сыграть перед вами одного из хальравских поэтов — Алота Аяват, так его зовут. Есть стихотворцы, чьи рифмы изощреннее, метафоры — точнее, образы — величественнее. В конце концов, Аяват подчас просто-напросто небрежен, а уж «Весна в Альтоне» - это и вовсе верх напыщенного дилетантизма — но: именно такое неровное творчество волею сценария — у нас, в Пространстве Пьесы сценарий заместо судьбы — именно такое, повторюсь, неровное творчество и демонстрирует то плодотворное влияние, которое оказывает Миф на реальную жизнь. Вы не ослышались, господа — влияние плодотворное и живительное. Я не стану целиком читать «Байку, рассказанную за пятак» - ограничусь фрагментом, а потом объясню, что к чему. Итак,

АЛОТ АЯВАТ,
«БАЙКА, РАССКАЗАННАЯ ЗА ПЯТАК»
(ФРАГМЕНТ)

Эй, плесните-ка в кружку вина мне!
Вот он, я - красноносый бесстыдный старик!
Вместо слов у меня во рту лишь песок и камни,
Я в вине размачиваю язык.

Слышен старости плач - завыванье холодного ветра.
Страшно подумать, насколько то было давно -
Время, когда отважного Тола из Вентры
Любила красавица леди Но.

Это была история из историй!
Вряд ли найдется такая, что сможет ее затмить -
Разве что в дни, когда обмелеет Море,
И Парки обрежут свою последнюю нить.

Был я тогда молодым, молодым и веселым,
Пел и плясал, и пока не сгубило вино,
Был для своей я девчонки Толом,
А она для меня была - леди Но.

В чем суть этого отрывка, спросите вы? Очень просто: все это вранье от первого до последнего слова. Не было никакой прекрасной любви, был миф о ней, сказка, вымысел. Все это было лишь актерской игрой, более или менее качественной. Но: какое влияние имела эта актерская игра, как много она сделала для влюбленных! Миф о любви Тола из Вентры и леди Но для стольких людей стал образцом, символом, источником вдохновения, что отменить его, Упорядочить, как вы говорите — значит, обеднить жизнь, выхолостить ее, лишить чего-то важного. Какая разница, что лежит в основе этого Мифа — ложь или правда? После всех счастливых союзов, осененных им, как можно отрицать благотворное действие Сказки?

Сказав так, Драмблдин поклонился, и доспехи его еле слышно зазвенели: динь и дон. Тинальдо, однако, остался не слишком-то доволен.

- Хм, - промычал он скептически, - Сказано неплохо, но даже самому логичному доказательству я предпочту самую скверную поэму, рассказанную от начала и до конца. Почему бы вам не закончить, Драмблдин? Во времени мы не ограничены, можем сидеть хоть до утра.

Хоть до утра — от этой мысли Тонду пробрала дрожь. Хотя послушать стишок-другой оказалось не так страшно, как он думал, все же прения вокруг да около Мифа положительно действовали ему на нервы. Как и большинство жителей Земли Ивановка, Тонда любил разговоры простые и понятные — о картошке, тракторе, ягодах и грибах. Когда же вокруг кипели жаркие споры о чем-то далеком, не принадлежащем этому миру, ему казалось, будто уши, нос, горло забивает какая-то бумажная пыль, и впору как следует прокашляться, выхаркать это паскудство и тяпнуть, свободы ради, какого-нибудь доброго винца. К счастью, Драмблдин не собирался тянуть Мифическую резину.

- Увы, - сказал он, - роль моя не подразумевает полноценного чтения. Я теоретик, не практик. Прошу меня извинить.

Поклон, еще поклон, но разве вежливость спасет подобное выступление? Для чего он пришел сюда — чтобы читать лекции? Разочарованный гул прошел по залу. «Балабол, пустозвон!» - услышал Тонда гневный шепот.

- Но, - продолжил Драмблдин, - коль скоро я вас разочаровал, дайте шанс наперснице Квола, леди Тумассе. Прошу вас, миледи, займите мое место.

Высокая и стройная Тумасса, которую портили только жидкие, словно вечно немытые волосы, прошествовала в центр зала, и Драмблдин, встречая ее, захлопал руками, закованными в латные рукавицы. Бомм, бомм, бомм — вот Тумасса встала рядом, и тетрагигамагемы на ее робе замерцали таинственным колдовским огнем.

- Пускай я уже представлена этому высокому собранию, - заговорила она четким, хорошо модулированным голосом, - вежливость никогда не бывает лишней. Я — Тумасса, мультиклассовый персонаж. Из двадцати моих уровней десять отданы профессии волшебника, десять посвящены ремеслу барда. Я также обладатель престиж-класса Певец Ночи. Характеристики мои таковы.

Хлопок — и в руке ее возник пергаментный свиток. «Фокусничество!», - проронил презрительно иглек Гиголаш, но Тумасса не повела и ухом.

- Сила — девять, - сообщила она собравшимся. - Выносливость — восемь. Ловкость — шестнадцать…

- Я знаю, зачем им ловкость, - сказал Гиголаш соседу. - Уворачиваться от помидоров, которыми их закидывают цивилизованные люди.

- …обаяние — четырнадцать…

- Если она собирается колдовать, надеюсь, ей выпадет единица!

- …интеллект — восемнадцать…

- Милостивый Сварщик! Да столько в рулбуке значится у самих Великих Мозгов! Куда катится этот мир?!

- …мудрость — десять, - закончила Тумасса и метнула в разгневанного Гиголаша презрительный, истинно женский взгляд. - Конечно, не мне тягаться с иглеками Земли Анод, нет у меня ни Электроукола Гейдриха, ни Детонации Фортенблю, и все же классовые способности я получаю в два раза чаще, да и AC у меня стабильно минусовой. Но довольно этой пошлой пикировки. Господин Гиголаш может искрить, сколько влезет, но я здесь, и я готова продемонстрировать свое мастерство. Прежде всего, моя поэзия невербальна, это искусство, которое воздействует сразу на чувства. Тинальдо, какой порог установил мастер Ондрид?

- Не выше седьмого уровня, - ответил распорядитель. - Никаких Цветов Дандерлейна и Россыпей Свельдмира.

- Хорошо, - сказала Тумасса. - Тогда я прошу всех присутствующих сконцентрироваться на этом маленьком шарике.

Еще хлопок — и свиток с силой, ловкостью и выносливостью исчез, а на его месте, на ладони Тумассы действительно появился шарик размером с яблоко — ртутно-металлический, вечнотекучий и в то же время неподвижный. Только теперь Тонда унюхал слабый запах серы, сопровождающий Сказочное колдовство. Вот оно как! Значит, это не вранье, значит, правду говорят о чудовищах, дьяволах, бесах! Или нет? Или он ошибся? Да, пожалуй, это совсем другой запах, никакими котлами тут и не пахнет! Почему же он обжигает ноздри? Да из-за свежести же, это море — оно бушует перед ним, ярятся пенные валы — и белый корабль плывет к Мелькартовым столбам — и белый гоуни пугает суеверных мореходов — но не бойтесь, храбрые странники, буря стихнет, и будет ясное небо — будет ляпис-лазурь и румянец заката — и вы встанете в тихой гавани и пойдете по улочкам города — посмотрите, вот скаты крыш, тяжелые ставни, старинные флюгера, брусчатка моста — он само Время, этот город, он тянется и тянется до самых гор — и горы поросли сосновым лесом — как вольно дышится чуть сыроватым запахом хвои — помнишь это дерево? - здесь ты поцеловал меня первый раз — и губы были чуть жесткие от ветра — но что это, картина меняется, теперь мы в цеху, где выдувают стекло — смотрите, раскаленный пузырь, и мастер надувает щеки — лошадка, ваза — что это будет? - а вот виноградники: тяжелые гроздья, омытые дождем — в каждой, словно в паучьих глазах, отражение сборщика — соломенная шляпа, улыбка без передних зубов — и мегаполис, осень, трамвай едет через парк — и пещера дракона, где застоявшаяся вонь и тысячелетнее золото кубков — храм Теомелиса: беломраморный, на холме — вкус оливок и сыра, и ржаного хлеба — посвист чирка — густые испарения болота — терпкое лоно рабыни — отчет топ-менеджера по продажам зубных коронок — затонувший корабль: скелеты, мертвый череп с волосами похож на осьминога — вмерзший в лед альпинист — трубка мира — молоко кобылиц — сон в гамаке — крест у дороги — блеск витрин — ва-банк! - нож в ребро — смятая пивная банка — и летний дождь — но слабее, слабее — и вот снова зал сквозь видение — звучащее видение, сны Чанга! - но музыка все слабее, цвета все глуше — и вот возвращение на круги своя, и Тонда очнулся от колдовства и увидел в своей правой руке морскую раковину, а в своей левой руке — белое перо, взъерошенное и влажное.

Из видения с подарками вернулись и остальные. Маленькая художница прижимала к груди черепок глиняной вазы. На носу у длинногого поэта — что за нос, хрящевое чудовище, да и только! - повисла длинная зеленая водоросль. Кругленький рифмоплет в подтяжках обзавелся буханкой во рту. Все это поразило Тонду гораздо больше, нежели сами поэтические образы. Мозг его заработал на полную мощность. Если, скажем, взять такое колдовство и подрядить его на прополку? Или нет — создать урожай из воздуха, усилием мысли?

- Это было… любопытно, - сказал Тинальдо, когда ему удалось извлечь из штанины колючего морского краба. - Но я бы предпочел что-то более традиционное… Как называется это, гм, произведение?

- А как называется песчинка на пляже? - Тумасса пожала плечами. - А капля в море? У моих поэм нет имени, все они рождаются с текущим моментом и с ним же исчезают. Это чистый ситуационизм, перформанс, основанный…

- Хватит! - голос Гиголаша звенел чистой сталью, казалось, иглека вот-вот хватит короткое замыкание. - Довольно! Я не позволю напускать на моих колег Мифический туман! Тумасса, я разметаю твои небылицы! Дайте мне дорогу!

Он протиснулся сквозь ряды поэтов и встал в свете люстры в пятьсот свечей. Металлическое его лицо сияло холодно и сурово. Гиголаш был несгибаемый борец за миры Науки, которого прихоть Великих Мозгов наделила талантом лирика. Гиголаш был поэт будущего упорядоченного мира. Его электрический мозг выдержал гибель поэзии, конгарское нытье и разглагольствования Драмблдина. Но видения? Мистика? Колдовство? Реактор, питавший его, переключился в турбо-режим, в глазах полыхнуло прекрасное завтра. Это был уже не Младший Ганглий, наперсник и протеже властителей Земли Анод, нет, это была сама Земля — тонны керамики и стали, тысячи километров проводов, гигаватты и гигагерцы, укрытые под землей вычислительные массивы под неустанным надзором роботов пауков. Посрамить Тумассу вышел сам рационализм во плоти, и Фотурианские поэты, любуясь этим зрелищем, гадают все же, как Гиголаш теперь преодолеет собственную природу. Ведь что такое поэзия — это иррациональность чистой воды! Не случится ли так, что бедного иглека придется отдать на перепайку? Не получится ли, что…

- Я хотел прочесть новую вещь, - теперь Гиголаш говорил сдержаннее, словно сберегая внутренний заряд. - Мэтр Тинальдо, простите меня, я не стану ее читать. Пустословие Мифа не победить изящным техническим решением, тут нужна грубость болванки, стальная чушка весом в двадцать тонн. Вместо новых стихов я исполню свою самую первую поэму, которую написал, еще будучи микросхемой. Мы, иглеки, не знаем, что такое стыд, но, наверное, то, что я испытываю всякий раз, как гляжу на это убожество — это он и есть.

- Тогда, быть может, не стоит? - осторожно предложил Тинальдо. - Мы дорожим вашей репутацией, мэтр Гиголащ. У всех поэтов случаются неважные стихи, и ни к чему растравлять старые раны…

- Нет! - отмахнулся Гиголаш. - Я принял решение. Я прочту это стихотворение потому, что оно — первое во Вселенной, написанное разумной машиной, плодом Науки, провозвестником упорядоченного мира. Вот что значат эти графоманские вирши, Тумасса — даже их безобразие честнее твоих иллюзий! Перформансы, симулякры, поток сознания — к черту все, да здравствует простота!

Гиголаш отвернулся от волшебницы и принялся читать, бросая слова, будто уголь в топку, и голос его гремел литаврами и медью басовых труб.

Старый иглек Латунь, старый иглек Латунь,
не видал в глаза электрический ток,
не любил всю жизнь электрический ток,
ибо выдерни шнур, и ток — наутек,
да и штепсель в розетку попробуй сунь
в темноте! «Плевать», - говорил Латунь, -
«мне на вспышки молний, на грохот туч!
У меня в спине для завода ключ!
И пускай дизайн не достиг вершин,
я надежней многих иных машин.
Но другие, ты скажешь, сильней и умней.
Что ж, я — продукт самых ранних дней,
плод малых знаний, во тьме шаги,
первый, кого изваяли Мозги!»
Старый иглек Латунь удивляется чертежам
современных устройств — ракетам, ножам,
бластерам в тысячи гигават,
словом, дивится всему подряд.
Он кладет, проржавевший насквозь старичок,
свою руку тебе на стальное плечо.
Это времени тяжесть и прошлого славный вес -
Не забывай, мой мальчик, с чего начинался прогресс!
И колосс, что громаду бросает в бой,
был когда-то игрушкою паровой,
и Мозги безупречно-кристальный род
свой ведут от простых деревянных счет.
Это мысль, что вперед и вперед вела,
это мысль, что искру во тьме зажгла!
И, отправляясь на покой,
а, проще говоря — на слом,
старый иглек Латунь славит мир, сотворенный Умом,
и Сказке грозит клюкой!

Едва он закончил, в зале повисла мертвая тишина. Кибернетический поэт, утонченный знаток самых тонких душевных и операционных процессов, начинал свой путь с агитации в пользу Разума, с чего-то утилитарного, не ars pro arte — с чего-то солидного, крепкого и наверняка опубликованного за правительственный счет гигантским тиражом! Эстетский образ Гиголаша, сформированный «Криптонимами» и «Тропостазами», этой поэзией для узкого круга, дрогнул, и нужно было переварить это изменение. Тумасса же только фыркнула:

- Миленькая поэмка, - сказала она. - И какие чудесные оправдания! Мы, дескать, уважаем и отжившее, бесполезное, как же! Я слышала совсем другое: все старое в печку, да здравствуют новейшие изделия! Нет, Миф куда милосерднее, он любит свое прошлое, ибо растет из него. И нам не нужна агитация, ибо люди идут к нам по своей воле. А кто пойдет к вам, мэтр Гиголаш, если вы хоть на секунду прекратите вопить «Прогресс, наука, упорядоченная Вселенная!»?

Не дожидаясь ответа, Тумасса покинула круг и вернулась к Драмблдину, который услужливо подвинул ей кресло. Каким-то шестым чувством Тонда понял, что вечер испорчен, и в башню из слоновой кости проникло слишком много реальных проблем, для анализа которых поэтический метод годится едва ли. Он ничего не знал о борьбе, которую Фотурианцы вели против Мифа, не понимал противопоставления Сказки и Науки и все же чувствовал, что возникшие сейчас несогласие, конфронтация, насмешки - суть нечто глубоко принципиальное, и примирение сторон ни в коем случае не возможно. Теоретически, это была хорошая идея - объединить под флагом искусства науку и Миф, ибо по обе стороны баррикад присутствовали существа разумные, способные договориться; на практике же мечты разбились о гордость, вспыльчивость и заносчивость обеих сторон. Осознав все это - не так стройно, как мы написали, а по-своему, грубо и приземленно - Тонда посочувствовал обходительному и дипломатичному Тинальдо, которому в одиночку предстояло спасти свой вечер и привести к единому знаменателю все слова, что слышал сегодня клуб "Баритоновая шаль". Это было похоже на сбор урожая, наполовину состоящего из плевел - занятие унизительное, бесплодное, и фермер неожиданно для себя решил придти Тинальдо на помощь.

- Стойте! - воскликнул он, и поэты, как один, повернулись к нему. - Вы ведь не выслушали третью сторону!

- Третью? Третью? Третью? - поползли по зале вопросы.

- Да, - сказал Тонда, - третью. Я - человек простой (тут он смущенно кашлянул), ничего в науках и Мифах не понимаю. Знаю только, что ко мне это отношения никакого не имеет.

- Как это - не имеет? - спросили одновременно Тумасса и Гиголаш, спросили - и, пораженные внезапным сходством, прикусили языки.

- А вот так, - ответил Тонда. - Не имеет, и все. Нет у нас ни чудовищ, ни космических кораблей.

- А что есть? - спросил поэт с такой взъерошенной шевелюрой, словно голова его пережила миниатюрный взрыв.

- Картошка, - сказал Тонда.

- Картошка? - переспросил Гиголаш.

- Картошка, - повторил Тонда. - А еще репчатый лук.

- Лук?! - теперь настала очередь Тумассы.

- Лук, - Тонда был терпелив. - И люди, которые выращивают все это в поте лица.

- Должно быть, крайне отсталая планета, - сказал Гиголаш.

- Ужасное захолустье, - сморщила носик Тумасса.

- Ужасное, - вновь согласился Тонда. - И все же у нас тоже пишут стишки.

- Стишки? - гневно воскликнул Гиголаш.

- Стихи, - поправился Тонда. - Конечно же, стихи. Поэмы, - он задумался, вспоминая слово. - И эпопеи!

- И про что будет ваша, хм, эпопея? - спросил Гиголаш свысока.

Про птичку, - скромно ответил фермер. - Которая прыгает на ветке.

Голоса смолкли. Птичка? Ветка? Да он за дураков нас держит!

- И что это за птичка?! - крикнул мальчишка-разрушитель поэзии. - Это вестница Апокалипсиса? Герольд отрицания? Пернатый символ деструкции?

- Ветка — это, наверное, знак жизни, - задумчиво произнесла маленькая художница. - Скажите, это сухая ветвь или, напротив, она полна цветов и листьев?

- Птичка! - прогудел бородач в черном свитере. - Этот образ затерт до дыр! Птичка, крылышки, лазурь!

- Хорошо, - сказал Гиголаш. - Почитайте нам про птичку, раз уж вы третья сторона.

- Да, - поддержала его Тумасса. - Посмотрим, какие стишки пишут люди, выращивающие картошку!

- А я послушаю с удовольствием, - сказал Тинальдо и взглянул на Тонду с признательностью. - Выходите, друг мой, и не бойтесь столичных снобов. Все мы тут - неплохие люди, но нас иногда заносит. Напоминаю вам, друзья, что хотя здесь присутствуют поэты с разных сторон баррикады, задача у нас одна — сформировать поэзию Будущего.

[Сеттембрини]

Большая просьба к администрации - удалите, пожалуйста, тему.