"Кто-то. Мистерия войны". Автор - Полехов Юрий.

[Upolex]

Уважаемые форумчане хочу представить на ваш суд роман "Кто-то. Мистерия войны".
За отзывы заранее благодарен.

Аннотация

Кочевники - номады - договариваются с селянским Князем Всеславом о поступлении на службу. Но вместо теплого приема им уготована расправа. Кажется, вот-вот и их племени удастся уйти от преследования селянских дружин, но тут вмешиваются темные потусторонние силы.
Противостоять дружинам и темным силам, раскрыть причину княжьего гнева, сплотить свой народ и попытаться его спасти предстоит молодому тысячнику Атиру. Какой окажется цена этого противостояния? Что лучше: рабская жизнь в плену или гибель родных и близких в надежде на призрачную свободу? Выбирать придется Атиру.
Жестокая схватка трех народов разной веры, уклада. Кто столкнул их и зачем? Кто играет ими как марионетками? Что им надо понять и исправить, чтобы прекратилась кровавая бойня? Понять, исправить - не слишком ли поздно. Доблестные воины и ведьма-язычница, боги и демоны, человеческие грехи и пороки, загадочные явления и убийства, преданная дружба и любовь - в этой книге.

С Уважением. Полехов Юрий.

[Upolex]

Кто-то. Мистерия войны

У этих четырех псов чугунные лбы.
Морды у них - долото. Язык у них шило.
У них железные груди, вместо плетей мечи.
Съедая свою тень, мчатся они, оседлав ветер.

Сокровенное сказание монголов.

Пролог

Шел месяц серпень. Солнце замерло в зените и дожигало серо-желтую голую степь. Сквозь полуденный зной несла воды широкая река.
Седой старик в темных, длинных одеждах стоял на корме лодки. Опуская весло, он слегка подгребал, направлял узкое суденышко в быстром потоке.
На скамье, лицом к нему, поджав босые ноги, сидела девушка: русоволосая, с лентой-обручем на голове, в просторной до пят светлой рубахе. Медная спираль, меандр, на кожном шейнике и браслеты из резцов бобра вокруг тонких запястий выдавали ее поклонение уходящим языческим богам. Девушка временами опускала ладонь в прохладную воду, зачерпывала, смачивала волосы, лоб и слушала напутствия старца.
- … не смогли дать отпор… одной только веры мало... А может не сильно верили? Или грешны были? Сомневаюсь я… - Сквозь плеск воды доносился тихий голос, - … вот и ныне, приметы, явления - как тогда…, - седовласый смахнул рукавом струящийся по лицу пот. - Благодарен тебе, Анися, не отказала…
Лодка пошла влево и уткнулась носом в пустынный берег. Старик покачнулся, положил весло на дно посудины и через борт сошел в воду.
- Здесь это, - озираясь по сторонам, молвил шепотом.
- Когда?
- В прошлый раз - после Громова дня началось... - Старик опустился коленями на мокрый от набежавшей волны песок и принялся возносить молитву...
Она ждала. Стояла и смотрела на столетние деревья, изгиб косы, носящихся в небе стрижей, и слушала его шепот. Закончил, отряхнул одежды. «Пойдем, я покажу», - произнес тихо и двинулся в гору к едва видному сквозь зелень строению с блестящим шпилем. Не без труда продралась она сквозь заросли крапивы к массивной темной двери.
- Вот. По-нашему на храм похоже, а как у них звалось - не знаю. Скрытными были, никого к себе не допускали. - Старик утаптывал ногой последние, жесткие стебли. - Помоги-ка. - Сделал шаг вперед и уперся руками в дверь.
Со скрипом подалась. Вздох вырвался из полумрака, а за ним поток воздуха манящий и тревожный, и сладкий запах тлена. Ступени вниз - они оказались в круглой зале с серыми каменными сводами.
- Да-а, такой большой храм не у каждого Владыки будет. - Старик, задрав голову, прикрылся ладонью от солнечного луча. - А может, напрасно я тревожусь. А если нет? Побыть, поглядеть надо. Занесет вдруг кого - остеречь. Я за тобой после Медового Спасу приплыву. Ну вот, о чем знал - поведал. Дальше сама: увидишь, почувствуешь... вспомнишь. А меня, прости!
- Я помню. - Она неотрывно смотрела на высеченный в каменной стене лик. - Я из их рода!

День первый
Мост

Пока мой конь вороной
Не утомился еще от езды,
Пока мое копье с сосновым древком
Не притупилось еще,
Пусти меня, я нападу...

Из песни воинов-кочевников.


С востока, широким шлейфом покрывая степь, к реке тянулось облако пыли.
- Хур-та! Хур-та! - Мелькали в воздухе плетки, и взмыленные лошади дробили подковами твердую, в трещинах, землю.
- Хур-та!
Атир - молодой кочевник, тысячник из племени Адай-Хана, несся во главе трех сотен воинов, всматривался в горизонт серыми глазами.
Ниточка реки ширилась, синела. На дальнем обрывистом берегу - крепость, притаилась, будто рысь караулящая добычу. Не обманули обозники: верную дорогу указали.

Белокаменная крепость-застава: приземистая, с дозорной башней над въездными воротами, пребывала в дреме. С десяток челнов, привязанных за сваи перекинутого здесь же деревянного моста, сонно покачивались на невысокой волне.
Двое бородатых селян-часовых на башне, сидя на прохладном каменном полу, играли в кости:
- Двойка и пятерка, - выкинул чернявый.
- Ха! Удивил. Вот как надо! - отвечал грузный.
Костяные кубики, тихо клацая и подскакивая, покатились по неровным плитам пола и, встав на ребро, застряли в глубокой трещине.
Крепость возвели удачно - на утесе. На версты просматривался с него дальний берег. И вверх по реке, и вниз, и песчаное прибрежье с чахлыми, обожженными солнцем кустами, и степная глубь с блеклой пресной травой - все как на ладони. Казалось, даже осторожный заяц или лиса не смогли бы укрыться от взглядов часовых, не то, что вражьи отряды.
И еще: русло здесь сильно сужалось, и до Байчака, столицы княжества, было недалеко. Подумал Князь и приказал мост ставить. Сделали быстро: четыре деревянных сруба-городницы завели в реку и, наполнив камнями, затопили наполовину. А между ними соорудили три настила из длинных слег. При проходе речных судов настилы эти поднимали на цепях. На случай возможной обороны, сделали в них проруби - для стрелков. Хвала великому мастеру алану! Князь щедро его отблагодарил, а с обозников и корабельных купцов стал дань брать. Тот еще добытчик…
- И того нету, похваляться только можешь… - чернявый тряс кубики в горсти.
- Похваляться... продуешь, иль нет - рожу твою лисью все одно начищу. - Грузный развеселился - он любил подтрунивать над другом.
- Сам продуешь... Кидай еще!
Облако пыли добралось до реки и осело, открыв фигуры всадников на приземистых лошадях - отряд кочевников, номадов. Были они в кожаных, похожих на чешую, доспехах, железных, по форме головы, шлемах. Торчали остриями вверх притороченные к седлам пики, круглые обшитые кожей щиты прикрывали спины.
Растерянность появилась на скуластых лицах воинов - ближний настил моста был поднят, и переправиться с ходу они не смогли.
Селяне, увлеченные игрой, услышали близкое ржание и задвигались.
- Глянь, Иван, косолапые! А напылили-то, напылили. Я поначалу подумал, обоз, какой, - чернявый привстал на колени и, как гусь, вытянул шею.
- И, вправду. И откуда взялись-то? - Иван, пошатнувшись, поднялся на затекшие ноги. - Иди, буди десяцкого - я покараулю.
- Буди, - неохотно ответил чернявый, - «покараулю». Сам не пойде-ешь, тебе только медовуху жрать.

- Всем спешиться, - Атир отдал приказ и, придержав рукой длинную кривую саблю в красно-золотых ножнах, скользнул с коня на песок.
Высокий, жилистый, потянулся, поправил кольчугу и, сверкнувший на солнце, пластинчатый панцирь-передник. Открытым лбом, прямым носом и массивным подбородком он походил на грека, лишь чуть раскосые глаза выдавали присутствие степной крови.
На башню-стрельницу, тем временем, прибыло пополнение: с полдюжины селян-дружинников. Глянув на прибывших, они начали о чем-то переговариваться.
Атир не двигался - наблюдал. Спиной чувствовал, как напряглись в строю воины. Повисла тишина. Лишь лошадь, какая, фыркнет порой, да бряцнет сбруей, отгоняя кружащих вокруг оводов.
Не простой мост - думал Атир. Видел разные, но такого… От недалекого озерка порывы ветра несли запах гнили. Голова тяжелела. Не спешат селяне пускать. Может, предупредил кто? Тогда плохо дело.
Наконец на стрельнице задвигались, несколько селян скрылось в ее глубине и вскоре примерно три дюжины их высыпало на крепостные стены. Раскинувшись вправо и влево, широко, они подняли луки.
Вот так встреча! В знак о добрых намерениях, Атир снял со спины щит и отдал его Марсагету: высокому широкоплечему сотнику со скуластым лицом. Достав из поясной сумки кусок материи и размахивая им, ступил сапогом на бревна моста. Омывая сваи, внизу журчал водный поток. Над отмелью, перекликаясь, кружило несколько чаек. Они временами падали с высоты и, схватив мелкую зазевавшуюся рыбешку, довольные, снова взмывали вверх.
От крепости пошло движение. Ворота тяжело открылись. В просвете появился латник с длинным мечом у пояса. Сзади еще с десяток в блестящих кольчугах, со щитами и пиками. Идут!
Селяне, неторопливо приближались. Над пустынной спокойной рекой отчетливо раздался топот ног, и скрип деревянных слег. Звуки смолкли. На миг повисла тишина. Упершись по ту сторону, в поднятый настил, молодой розовощекий военачальник, скорее всего десяцкий, с редкой растительностью на лице звонко выкрикнул в бойницу:
- Кто такие?
- С племенем идем к Улук-Хану - по уговору. Границы ваши укрепить! - Атир постарался приветливо улыбнуться. - А за проход, - похлопал по груди, - золотом заплачу!
- Про Улук-Хана я слыхал, а вот про тебя… - розовощекий призадумался и провел ладонью по лицу, - нет. Да и пускать никого не велено! А золото это хорошо…
В голосе появились нотки сомнения.
- Но ты его и так отдашь, коль не врёшь, - селянин воспрянул. - А грамоту, грамоту от Князя всё одно покаж!
- Грамоту? А грамота - вот она. Тому два дня, получили в Байчаке. - Атир достал из-за пояса свернутый в трубку кусок пергамента.
- Так вяжи ее за стрелу и кидай сюда!
- Вяжи, а если в воду соскочит - скажешь «не было»?
Скривив лицо, розовощекий обернулся и что-то приказал воинам. Послышался топот, а после - отдаленный скрежет металла.
Мост разводят. Не верят! Не верят и боятся. А дальше? И, словно в ответ, скрежет повторился - дрожью прошел от шеи до поясницы. И ближний настил, открывая фигуры селянин, пополз вниз, лег к ногам Атира.
- Так, где грамота обещанная? - десяцкий вытянул руку, его воины сделали шаг вперед и выставили пики.
- Грамота… Сказал же - заплачу. Много заплачу! Не веришь?
- Много, мало - я, поди, не купчонка на ярмарке, чтоб торговаться. - Ратник злился. - Выкладывай грамоту иль проваливай!
«Вот уж не знал, что селянские стражи такие упрямые! Да и Хан говорил…» - подумал Атир и добавил:
- Позволь сейчас переправиться - хорошо отблагодарю. А грамота есть. Хан вручит. Вот-вот с племенем прибудет и вручит. - Просить он не умел, и на душе было мерзко.
- Будет-перебудет. Без грамоты - все одно не пущу! - селянин разозлился окончательно и рявкнул своим: - Подымай настил!
- Что ж. Сами напросились.
В гневных глазах розовощекого мелькнуло недоумение, а через миг две стрелы, лязгнув о металл доспехов, вошли в его тело. Ратник вскрикнул и обмяк. Завалившись, с грохотом ударился безвольной головой о бревна. Проткнутые стрелами, рухнули его воины. Крайний упал на бок. Железный шлем слетел с головы и, прокатившись, с шумным плеском и брызгами вошел в воду.
И сонная вековая тишина взорвалась многоголосьем.
Засвистели протяжно табунщики и кнутами погнали лошадей с берега.
- В линии, в линии! - командовал Атир.
Веером рассыпались воины. Вытянувшись в две линии, опустились на колено. Передние выставили щиты. Ну вот и началось. Жаль, что не смогли миром договориться.
- Луки готовь. Сотники ко мне!
Воины второй линии достали из налучьев луки. Уперев в землю, сгибали их, натягивали, крепили тетиву.
От крепости глухими ударами поплыл колокольный звон. И теперь, видимо, уже вся дружина селян высыпала на стены. А по мосту, к поднятому настилу, пробежало десятка два лучников, встали у прорубей-бойниц.
Чайки-охотницы белыми молниями взмыли в синеву и, недовольно прокричав напоследок, скрылись за каймой деревьев.
Разрезая плотный, как масло, воздух, засвистели селянские стрелы. Облачками пыли бороздили они прибрежный песок. Ухая, втыкались в щиты и, находя бреши в, казалось, глухой стене, пробивали кожаные доспехи. Пали первые сраженные. Юный воин справа пытался вытащить застрявшую в бедре стрелу, гримаса боли перекосила худое лицо, по щекам текли слезы. Первый его бой. Атир повернулся к сотникам: Абаю, Марсагету, Сармаку.
- Сделаем так…
Волна прошла по шеренгам - с полсотни воинов кинулись к лошадям и стремительно ускакали в степь. Стрелки подняли к небу луки, до отказа согнув их концы. Наконечники стрел, уперлись в побелевшие пальцы.
- Хур-та! - скомандовал Атир.
Едино, весело, звонко пропела тетива. Протяжный свист, постепенно умолкая, ушел в сторону крепости и стих за ее стенами. А наконечники двух сотен стрел, поблескивая, уже опять смотрели в небо.
- Хур-та!

Далеко в степи, в окружении всадников двигался караван крытых войлоком повозок.
Впереди, одетый в кольчугу, ехал Адай-Хан - некогда отважный искусный воин, а ныне постаревший вождь племени. Вороной иноходец шел под ним ровно. Слегка покачиваясь, легко нес его тучное тело. Услышав далекий колокольный звон, Властитель понял: атака началась. Кивком подозвал своего главного военачальника - тысячника Хурхана.
- Ты слышишь? - сузил глаза, превратив их в ниточки. - Оставь мне полсотни охраны, а сам с остальными, не медля, скачи им на помощь. Но с ходу не лезь - дозор вперед вышли, и сам с ним. Найдешь Атира, узнаешь как чего. Тогда вместе и ударите. Все понял?
- Сделаю, - нагнув бритую голову, отвечал тысячник.
- Сделаю… И запомни: не всяк за себя, а все вместе.
- Как сказал, так и будет. - Глаза-маслины блеснули из-под нахмуренных бровей, тысячник сплюнул и развернул коня.
«Опять набычился» - Властитель посмотрел вслед широкоплечему, с короткой шеей Хурхану, призадумался. Никак он не мог понять, отчего князь Всеслав начал эту войну. Ведь договорились же: на службу шли, а он дружиной встретил. Шакал облезлый! Пыль щекотала нос - Властитель высморкался. Овец, баранов сколько было - все бросить пришлось. Надейся вот теперь на милость Улук-Хана, так до него еще добраться надо. Эх! Взмахнул плетью.

С крепостной башни наблюдали за битвой и отдавали приказы два селянских военачальника. Один - княжий наместник Егор Мытник: упитанный, белокурый служака, занимающийся сбором дани. Другой - Старший лучник, или просто Лук: длинный, черный и гнутый.
Мытник злился и топал ногами.
- Нечисти косолапые, заварили кашу. И откуда взялись на нашу голову. Гляди, Лук - задумали что-то?
- Знакомое дело - полезут сейчас.
- А сил-то хватит?
- Так гадость, какую-нибудь придумают. Мастера.
- Гадость, гадость. Не нравится мне. Куда ж они отряд свой услали? Не медовуху ж пить. - Наместник икнул и прокричал вниз воинам: - Эй, дружина! А ну, подымай настил! Так покойней будет.
И третий, ближний к ним пролет моста стал подниматься.
- Что ж ты творишь?! Зачем своих от крепости отрезаешь? - сдвинув брови, пробовал протестовать Лучник.
- Ты не понял. Я ж сказал: «покойней будет». А их спасё-ё-м, если что.
Вот, балда хмельная! Лучник негодовал, но перечить упрямцу было бесполезно.

Залп по крепости и мосту возвестил о начале штурма. Воины Атира стреляли с колена - волнами, одну за другой вытаскивая из колчанов тяжелые длинные стрелы. Выпущенные из осадных, чуть ни в человечий рост, луков они с трехста локтей легко пробивали кольчуги. Атир видел, как сгибались и исчезали фигуры за крепостными стенами. Воздух над спокойной некогда рекой до краев наполнился звоном спущенной тетивы, протяжным свистом, стонами и бранью.
- Бараны! Шакалы безродные! - неслось громогласно от крепости.
Атир понимал гнев селян, ненависти к ним не испытывал. Всеслав - да, пес паршивый, а это просто воины. Жаль, не удалось мирно договориться. И вот оно безумие, почти самоубийство: тремя сотнями атаковать неприступную крепость. Атаковать ни во имя кровной мести, ни за щедрое вознаграждение - княжьи дружины наступали на пятки. Догонят, не пожалеют ни женщин, ни детей, ни стариков. А за что? Не было ответа. Беги, спасайся.
Посланные им вверх по течению воины во главе с Абаем, связав поводья и хвосты лошадям, сделали «тройки». Держась за гривы животных, поплыли на середину реки, и дальше - к мосту. Забрались верхом, встали на колени и начали посылать стрелы в тыл обороняющим настил дружинникам. Те оставили бойницы и укрылись щитами.
Пора. Атир поднялся, вынул из ножен саблю. Клинок блеснул над головой. Вперед, братья! Вперед! И разом сотня бойцов устремилась в атаку.
- Ур-ма-а!
Спиной чувствовал их уверенное движение. Щитоносцев, прикрывающих боевую колонну спереди и с боку, штурмовиков с металлическими кошками на длинных веревках и замыкающих ряды сабельщиков. Ур-ма! А вы, лучники меткостью своей поддержите нас.
Тучи стрел резали воздух, уносясь в сторону крепости и возвращаясь обратно. Казалось все небо опутано темными, звенящими на ветру нитями. Стремительно двигаясь навстречу друг другу, они сталкивались, переплетались, прошивали острыми иглами-наконечниками, нанизывали на себя. Стоны и крики продолжали рвать воздух.
- Мать твою размять! Смерть стервам узкоглазым! - кричали селяне. Подбитые валились, исчезая за крепостными стенами.
Падали и его воины - сзади, слева. Трещали старые бревна под сотней сильных ног, бряцало оружие заглушая пение стрел. Выбеленное ветрами и солнцем дерево становилось красным и скользким от крови. Ур-ма! Он ощутил азарт охотника и встречный ветер, откинувший назад волосы. Куражился как мальчишка, крутил саблей огненные восьмерки, пытаясь сбить летящую навстречу смерть. Ур-ма! За мной!
Плывущие воины Абая приближались к мосту и стреляли, стреляли. Сотни стрел сыпались им в ответ, глухими шлепками исчезая в неспокойной, потемневшей вдруг воде. Попадали в головы, спины лошадей, и те с предсмертным ржанием тонули, оставляя за собой воронки, уходящие вглубь и бардовые пятна крови. Попадали в воинов, сбивали в реку. О, Тенгри! На глазах таяли ряды. Держитесь! Атир повернулся к штурмовикам и скомандовал:
- Кошки, кошки давай!
И кошки полетели вперёд и вверх, когтями войдя в дерево стоящего с наклоном настила. И лёгкие худые бойцы, вооружённые только ножами, тоже как кошки, хватаясь за верёвки, стали выпрыгивать из-за стены щитов и, раскачиваясь над водной бездной, быстро-быстро карабкаться вверх.
Селяне у бойниц опомнились и подняли луки. Сражённые влет кочевники срывались с веревок, падали вниз и уносились речным потоком. Но снова и снова летели кошки, и новые бойцы шли в атаку. И удалось! Первый воин, за ним еще, еще оказались по ту сторону настила. Стрел из бойниц становилось все меньше. А взобравшихся все больше. Лязг оружия, звуки борьбы, вскрики раненых и стоны умирающих слились в непрерывный гул.
- Еще кошки!
Абай?! Сотник с голым торсом стоял на коленях на крупе лошади, и, казалось, был так близко - руку протяни, протяни и вытащишь стрелу с белым оперением и подхватишь бронзовое тело. Но не успеть! Абай согнулся и соскользнул.
Атир смотрел на расходящиеся круги. Горло разом сжало, внутри поднялась горечь. Крикнул хрипло плывущим:
- В воду. Всем в воду!
Немногим удалось добраться до моста. А здесь их ждали стрелы в упор, стремнина кидала на толстые бревна, закручивая, тянула вниз. Одни тонули…
- Кидай кошки!
… Другим удалось миновать проходы между срубами и выплыть на спокойную гладь. А кому-то - зацепиться за бревна. Зажав зубами ножи, они карабкались на сруб к селянам. Вот, дьяволы! - подумал Атир с восхищением.

…Лучнику до боли, до судорог было жаль своих стрелков:
- Гляди, Егор, что творится! Косолапые всех их погубят - уже забрались на сруб. Прикажи открыть крепость, пошли подмогу. Прикажи, ведь не сдержим гадов! - настаивал он.
- Мало нас на атаку, да и поздно уж. - С горечью отвечал протрезвевший наместник. - Скажи своим: пусть по мосту стреляют. Со всей мочи. Главное - не дать настил опустить. Не дать! Пару-тройку дюжин положим, они и захлебнутся. Исполняй, чё застыл.
Лук с башни видел, как у бойниц пал последний воин. Держась руками за перерезанное горло, сначала опустился на колено, потом - тычок ногой кочевника - завалился на бок и затих. Номад же тот и еще один взялись за колеса лебедок.
- Ну, косолапые, держите! - Сорвался Лучник на крик и резко натянул тетиву. Но приказа не требовалось - расправу видели все.

…Атир поднял голову. Деревянная громада висела над головой, закрывая полнеба. Опускайте. Ну же!
Звуки боя постепенно стихли, наступила тишина…
- Вперед, воины. Вперед! - Атир швырнул саблю в ножны, прыгнул на раскачивающуюся верёвку и стал быстро подниматься.
Скользя спиной по настилу, слышал свист и глухие удары входящего в дерево железа. «Пока не в меня!» Оказавшись внизу, крутанулся несколько раз с боку на бок, подобрал с помоста два щита и опустился на колено. Свист и сразу удар. Ещё. Точно стреляют, в упор. А сверху посыпались его воины.
- Щитами, закрывайтесь щитами! - Атир загородил ближнего бойца. - К лебёдкам и опускать, опускать!..
Падали воины у лебёдок. Падали те, кто их прикрывал. Но деревянное творило сначала медленно, а потом быстрее и быстрее стало опускаться. Стрела одна, вторая ударили в щит.
- Живей, живей!
Еще одна тяжелым наконечником скользнула по шлему Атира - перед глазах поплыли круги, пошатнулся. Следующая, пробив толстую кожу штанов, воткнулась в бедро. Атир потрогал - насквозь, кость не задета. Взявшись за оперение, толкнул дальше в рану. Вот он, наконечник - оголился. Резко обломал, выдернул древко, почувствовал, как течет кровь.
- Не останавливаться, опускать!
Не было ни боли, ни времени. Только скрежет шестерён и злые лица селян в прорубях-бойницах.
- Опускать!
Сзади ухнуло, немного тряхануло и стало тихо. Всё, второй есть!
- Собрать раненых и отходить. Всем отходить на берег! - Атир выставил щит, свободной рукой подхватил с помоста стонущего бойца и попятился. За ним последовали немногие, выжившие после атаки.
До полного взятия моста оставался третий - последний настил. Атир четко видел массивные ворота крепости.
- Мешки подрывные готовь, - приказал он подошедшему Марсагету.
Стрельба со стороны селян прекратилась, стены крепости опустели. Отдыхают селяне или придумали что? Лишь на башне оставались дружинники.
Воины Атира, отложив в сторону щиты, опустились на песок. Одни отдыхали, другие перевязывали раны. Бойцы из сотни Сармака во главе с кривоногим десятником Уртаем, собирали тела павших. Положив на древки пик, уносили их с берега. Туда же - тяжелораненых. Потянулась траурная цепочка к чахлым прибрежным кустам.
Высокий худой десятник, Эльхар, опершись на плечо своего брата, переступал одной ногой, другая, болталась - стрела с отрезным наконечником перебила ему голень. При каждом шаге Эльхар морщился. Жаль, хороший был воин, теперь калека - подумал Атир.
Громко стонал молодой боец из сотни Абая, четверо несли его на пиках. Стонал, бредил - мать звал. Стрела с белым оперением глубоко застряла в животе, доставать уже без толку.
- Тише, тише несите, - командовал кривоногий Уртай.
- Помочь?
Атир обернулся. Сармак протягивал кусок ткани и кожаный мешочек, в таких держали бараний жир. Лицо со шрамом от виска до подбородка как всегда было бесстрастным.
- Что принес - давай, дальше сам управлюсь. - Только сейчас Атир почувствовал боль в ноге. Голова слегка кружилась, из раны текла кровь, липла рука к коже штанов.
Ветер куда-то спрятался, пропала рябь на воде. Смолкли стоны. Атиру вдруг показалось, что все уже позади, что убитые, покрывшие собой мост, всего лишь мирно уснувшие после военных игрищ мужы. Но пятна на доспехах, торчащие из тел стрелы выдавали истину. Струйки крови, крупные капли неслышно срывались с бревен в реку, ткали на ее поверхности алое покрывало. Оно ширилось, вытягивалось течением.

Мытник с высоты башни взирал на поле боя.
- И что делать будем? - спросил с грустью.
- Обороняться, - отвечал Лук.
- Потери велики?
- Велики, - стрелок опустил голову. - Полсотни убитых, полсотни раненых.
- Да-а, жалко. Но ведь устояли! А могли эти гады и крепость взять.
- Так полезут еще.
- Как полезут, готовыми надо быть.
Тут от лестницы донесся шум и громкий говор.
- Чего там? - кликнул Мытник обернувшись.
- К тебе, наместник, люди пришли, - отвечал дозорный Иван.
- Кто такие? Пусть заходят.
- Да мы это, мы. - По лестнице поднимался бородатый мужик в кольчуге поверх балахона и с кистенём наперевес. - Это я - Староста из Коровина.
- Хо, здоров! - Завидев бородача и забыв в миг печали, обрадовался наместник. - Что, медовухи нам привез? Так старую еще не кончили.
Одно слово: Мытный - Мутный. Лук нахмурился и сжал кулаки.
- Да не - другое. Мы как заслышали твой звон, сразу поняли - в беде вы. А сюда добрались, нам такие страсти рассказали, аж жуть берёт.
- Берёт, берёт. И что пришёл?
- Так людей тебе привёл - ополченцев. Две сотни нас будет. Наказал им: кидайте коров своих, да ульи, пойдём на подмогу, а то перебьют наших воинов, кому питье продавать будете? С голоду сдохните. И вот пошли мы все. - Хитро заулыбался бородач. - А за подмогу, может, и отблагодаришь нас чем? Товаром иноземным.
- Что ж, порадовал ты меня, Староста, порадовал. Спасибо что пришёл. А отблагодарить, может, и отблагодарю, это как служить будете. - Настроение у Мытника явно улучшилось.
- Так послужим - не впервой. Мы и сами гадов этих не жалуем, а то придут, хозяйство наше разорят да жён снасилуют. Так мы с вами!
- Тогда иди строй да готовь свою дружину, может, и пригодитесь где.
- Пошёл, пошёл.
- Ну, вот и подмога, а ты, Лук, боялся. Мы щас прикинем, ещё и атакой косолапых побалуем. Ты как, согласен?
- Да не воины это - хуторяне.
- Хуторяне с дубинами и вилами. Да! Зато злые, как черти, что оторвали их от полденного сна. Поглядим.
- Ты лучше, Егор, вон куда гляди.
По мосту, крадучись, двигались несколько номадов с луками. Добравшись до середины, присели на колено. Подожгли стрелы и запустили их в верхушки крайних бревен последнего настила, туда, где крепились подъемные цепи.
- О, черт! - воскликнул Мытник.
Высушенное дерево вспыхнуло враз. Номады, тем временем, оживились и начали готовиться к атаке.
Снова стрелы потекли с двух сторон. Вновь послышались стоны и проклятия. А железные скобы грозили выскочить, настил грохнуться и открыть подход к крепости.
Мытник окончательно взбесился:
- Гады, какие же хитрые гады! - Кричал он с башни на всю округу. - Но мы ещё хитрей. Эй, Староста, твои готовы?!
- Готовы, застоялись мы тут, - раздался разноголосый хор ополченцев.
- Тогда стройсь в ряды! Вот и славно, сейчас мы номадам подарок делать будем. Да и звон колокольный уберите - все, кто надо, уже здесь. Пора. Эх, будь все неладно!
Мытник икнул и ступил на лестницу. Внизу к нему подоспели пешие ратники.
- Так, хуторяне, - послышались приказы, - кто старый да слабый, бери, вон, вёдра - огонь тушить будете. А остальные готовься и вперёд на косолапых. - Наместник вытащил меч и возглавил колонну. - Опускать настил, живее!
И творило, похожее на громадный, пылающий по краям серый язык, пошло вниз, открывая дорогу к дальнему берегу.
Лучник перевел туда взгляд. О, Боже!
- Номады, номады! - закричал и вытянул руку: облако пыли надвигалось из степи, а через миг к реке на полном скаку вылетел большой отряд всадников.
- Стой, стой! - скомандовал Мытник. - Подымай настил, подымай. Вали его!
Лук видел: скобы в обгоревших углах вышли из дерева. Вот-вот и совсем выскочат.
- В сторону, все в сторону! - захлебнулся криком.
Скобы вылетели и вместе с цепями-змеями грохнулись оземь. Настил на мгновение завис в воздухе... Сначала медленно, а потом быстрее и быстрее громада эта стала заваливаться. И рухнула, сбивая лебёдки, стопорные брусья, калеча и сжигая не успевших отскочить в сторону людей. О, Господи!
- Воды! Тушить его! - в толпе, под градом стрел метался раскрасневшийся наместник. Но поздно: настил горел, а вместе с ним вспыхнул и сам сруб…
Погибших было много, среди них и Староста из Коровина. Настил придавил его, а огонь довершил дело. Позже, когда извлекли его изуродованное тело и положили на подводу, Егор Мытник снял с себя серебряную цепь и надел покойному на шею: «На помин.…Покойся с миром», - молвил. «Царствие небесное», - Лук потупил взгляд.

Подъехал Хурхан, посмотрев на горящий сруб, хмыкнул.
- Чуть-чуть не успели.
- Не «не успели», а рано пришли. Я столько воинов положил, выходит все зря? - Атир смотрел на тысячника не мигая. Смотрел, а у самого в голове крутились обрывки воспоминаний.
Многих погибших он знал с детства. Были они почти одного возраста и всегда вместе. Бок о бок, щит к щиту. Племя - не крепость и не хутор. Ни крыши над головой, ни стен за которыми можно укрыться от непогоды, от многочисленных врагов. Лишь юрты, продуваемые со всех сторон холодными ветрами, да быстрые ноги скакунов. Вот и решили они двигаться в неосвоенные земли - искать в них мир и покой. Атир посмотрел на распластанные на мосту тела, на реку - многие покой уже нашли.
Гнев разрастался:
- Ещё чуть-чуть и я бы взял мост…
Хурхан, отвернувшись, призвал своего сотника, Гнора, и что-то ему нашептал. Оживление наступило в рядах прибывших. И одновременно с правого и с левого края, толчками, волнами потекла огненная река стрел. Полетели горшки с жидким огнем, еще и еще.
- Вот так-то лучше, - пробормотал Хурхан.
- Ты что ж творишь? - Атир тронул коня и схватил тысячника за руку. - Прикажи прекратить! Ведь селяне не простят нам этого. Вырежут все племя!
Но поздно - мост вспыхнул. Вспыхнули перила, настилы, срубы. Огонь в мгновение ока охватив сухое дерево превратил все в один пылающий костер. Пыхнуло жаром.
Хурхан высвободил руку:
- Все, теперь к Властителю! - и погнал коня в степь. За ним двинулись его сотни. Атир помедлил и тронул вслед.
Им не довелось увидеть, как завалились на бок горящие срубы. Как рухнули в воду настилы, и пылающими плотами их понесло течение. Не увидели они и почерневшую от копоти крепость и суровые лица ее воинов-защитников. Огонь быстро дошел до поверхности воды, оставив под ней пятиугольники деревянных оснований с крупными валунами внутри. Поднявшийся ветер засыпал реку и берега пеплом, разнес запах гари по всей округе.…

Как же мерзко на душе. Ехать во главе колонны уставших израненных воинов не хотелось, и Атир поотстал. Вспоминал имена и лица погибших, злился на себя и на Хурхана. Горе и гнев готовы были захватить полностью, благо, ехать пришлось недолго - впереди показались повозки.
Он видел, как Хурхан подскочил к Властителю и стал что-то шептать тому на ухо. Адай-Хан глянул в сторону Атира и призывно махнул рукой.
- Ну что, - гневно начал. - Почему не выполнен приказ? Почему погибло столько воинов, а мост взят не был? Хурхан говорит: из-за твоих ошибок.
Горло сдавило, но отвечать пришлось:
- Властитель, мост был почти что наш. Но рано подошедшие сотни испугали селян, они отрезали путь к переправе… И еще: не продумав все, я бы никогда не повел своих воинов на смерть.
- Если так, мы разберемся. - В голосе Хана послышалась горечь. - Сейчас езжай, поблагодари от меня живых.
Атир развернул коня и поскакал к поредевшей колонне своих израненных и уставших воинов - половине от трех сотен, что начали штурм моста.
- Что скажешь, Хурхан, - продолжил Властитель. - Так кто ошибся и нарушил мой приказ?
- Я не хотел ничего нарушать, - отвечал тысячник. - Я просто не мог смотреть, как гибнут твои, Хан, воины, и пришел им на помощь.
- На помощь.…Выждать надо было, выждать. Говорил я тебе: «Не лезь на рожон»? Говорил. Как теперь исправлять твои ошибки? Как переправляться? - Лицо Властителя багровело с каждым словом, глаза горели, тихий вначале голос перешел на крик: - Всех нас под вражьи мечи подставил! Всех! Своим махать давно уж разучился. Привык мясо жрать, да брагу пить. Селян-обозников зачем убил?
- Затем, что Всеслав головы послов наших в мешке прислал.
- Головы… - Хан тяжело вздохнул. - Думаю, не просто так. А, может, твои воины чего натворили? Лучше сразу говори… Молчишь. Не нравишься ты мне, Хурхан, ой, не нравишься.
- Я хотел как лучше.
- Как лучше… Скройся, видеть тебя не могу. Будешь нужен, дам знать. - Адай-Хан развернул коня и выехал к реке.
Поползли вверх его брови. Да-а! Ведь не раз переправлялся, много рек видел: широкий Аймах, и глубокую, с быстрым течением Куйру, скалистые берега Хайдоса. Опасны были на них переправы: захлебывались, гибли люди, лошади. Но эта река… все сразу, а переправляться надо, просто необходимо…
Окруженный всадниками караван повозок, табун лошадей - племя двинулось вдоль берега. Проехали верст тридцать, река такая же широкая, а берега обрывистые. Да что же это?! Хан сердился все больше.
Солнце садилось. Не разбивая лагеря, не разжигая костров, решили встать на ночлег. Воины, женщины, перевязав раненых и наскоро перекусив, не раздеваясь, завалились на землю. Уснули быстро.
Уснул и Атир, но перед тем получил приказ от Хана: как рассветет, искать новое место для переправы.

Темнело. Из степи к сгоревшему мосту вылетел конный отряд. Представшая пред глазами княжьего воеводы Ивана Ратного картина, привела его в ярость: «Ну косолапые, всех порешу, спалю в огне адовом!» Приказал он сотникам выслать дозоры, накормить воинов и ложиться спать: преследовать кочевников ночью крайне опасно, да и как без отдыха.
С дальнего берега отчаливали лодки и челны. Не уж-то подкрепление? Или просто незваные гости. Иван подошел к воде, ждал. Слышался скрип деревянных уключин, возбужденные басовитые голоса. Волны тихим плеском накатывали на гальку.
Первым на берег спрыгнул Егор Мытник, за ним воины, мужики. Живуч наместник, как таракан, и увертлив. Рад встрече - идет, улыбается, протянул для пожатия руки.
- Здоров, Иван. Да-а, припоздал ты немного. Вишь, что гады эти наделали? И на что надеются?
- Вижу. Они еще и хутор Красный разорили и сожгли: триста домов, считай. Мужиков с полсотни убили, старосту. Девок, баб насиловали, детей сиротами оставили. Князь приказал их догнать и уничтожить, а голову ханскую ему в Байчак доставить.
- Красный сожгли? Вот, нелюди-то! - обескураженный вестью Мытник покачал головой. - Знал бы и разговаривать с ними не стал…Что ж, принимай тогда моих лучников, да еще ополченцы с хутора подтянулись. Все злые как черти.
- Ко мне тоже вои из Красного да с окрестных хуторов подойдут. Да вот беда: хоть и подводы у них, а, все одно, за конными никак не поспевают.
От дымящих неподалеку медных котлов исходил аромат - дружинники готовили пшенную кашу. Сразу захотелось есть. Ратный сглотнул слюну и продолжил:
- Поскольку, Егор, охранять тебе здесь более нечего, слушай приказ: берешь всех пеших под команду и мне помогаешь. Как косолапых прижму, и твои пригодятся. За лучников - спасибо. Крепость удержал - тоже хорошо, перед Всеславом слово за тебя замолвлю. Так как? Порешили?
Порешили выступить с рассветом и, пожав крепко друг другу руки, пошли кашу пробовать.

[просто мария]

А роман уже написан?
Это в чистом виде исторический роман - не альтернативка, не фэнтези на историческую тему?

[Upolex]

просто мария, приветствую.
Роман написан и разослан. Отзывы хорошие, вот только в серии, к сожалению, он не вписывается.
История присутствует, а также быт, обычаи, религии. Но привязки к какому-то конкретному месту, народу, историческим событиям - нет. Достоверно, но собирательно. Не исторические события здесь главное - характеры, взаимоотношения, выбор своего пути. Спасибо, что зашли. С уважением.
И продолжение, однако.

[Upolex]

День второй
В стране слепых закрывай глаза,
В стране хромых поджимай ногу.

Монгольская пословица.

Унгра

…Унгра умирала, но Боги, видимо, не спешили забирать ее к себе. Шестой день шел, а она все мучилась. Толстая, седая, с желтым морщинистым лицом, лежала под красной накидкой на полу хижины. Едва шевеля губами, твердила и твердила в забытьи низким скрипучим голосом:
- …Руку, дай мне руку. Возьми, прошу, возьми…
Молочного цвета слюна текла по покрытому рыжими жесткими волосами подбородку. В изголовье оплывала одинокая свеча - яркое пятно средь густой тьмы. Морщась от смрада, Анися вытирала платком старушечье лицо, грудь, руки. Лила в беззубый рот травяные настои, но было ясно - недолго осталось. Скорей бы уж.
Унгра пришла в сознание и, глядя выцветшими глазами, заныла:
- А-а… Не помру, пока не возьмешь. Пожалей девка, не мучь старуху. Сколь хорошего я тебе сделала: жизнь спасла, растила. Бери. Бери-и! - крик прорезал предрассветную тишь, а за ним нечеловечий рев, вырвался из горла ведьмы. Выгнулась дугой. Обмякнув, закрыла глаза и притихла. Надолго ли? Нет.
- Бери! - молочная слюна теперь разбавилась кровью, на лбу - мелкие капли пота, седая голова затряслась... - Бери, - повторила Унгра тихо, жалостливо и заплакала.
Анися почувствовала, как и у нее наворачиваются слезы. Еще бы: столько лет вместе, столько лет под одним кровом. И голодали, и пировали, да и научила Унгра многому: болезни лечить, раны заживлять, гадать по воде. Правда, коль, что не так, била нещадно. Синяки на лице, царапины от желтых старушечьих ногтей - привычное дело. Есть не давала, держала в чулане по три дня: в темноте, да с тощими голодными крысами. А зимой холодно, вьюжит снегом сквозь щели. Но, видно, куда уж без этого.
Глубоко вздохнув, Анися протянула руку. Разжались морщинистые пальцы, и медный амулет-меандр скользнул в ладонь. Будь, что будет.
- Спасибо, спасибо тебе дочка - освободила. - Глаза старухи засветились добром, на губах мелькнула улыбка. - Ты уж прости меня за все, ведь любила я тебя, хоть и ругалась. Да прибудет с тобою богиня наша Никта. Слава, слава ей!
На восточной окраине села пропел первый рассветный петух. Унгра уже не дышала.
Анися прикрыла ей лицо накидкой, и вдруг будто огонь вселился - обжег внутренности расплавленным железом, тошнота подкатила к горлу, виски, лицо, затылок сдавило и жгло, жгло. О, Никта, да что же это? Стараясь унять боль, схватилась за голову. И зачем пожалела? Теперь впору самой здесь сдохнуть. Анисю вырвало, еще раз и еще, пот холодными струйками потек по телу, остудил, и оттого сделалось легче. Зачем взяла? Зачем? Ведь нашептывала ей вчера у колодца дородная соседка, Эрсах: не подходи к ней, не давай руку - худо будет, беду на себя наведешь. Не послушала умного совета: теперь от этой ноши до смерти не избавиться. Тело старухи, очертания комнаты расплылись, будто слезы залили глаза, накатила темень. Началось, иль свеча погасла? Хлопала веками, шарила рукой. В тишине хижины, а может и в голове, зазвучал вдруг скрипучий голос покойной - потекли неведомые до этого слова заклинаний…
Она не старалась их запоминать. Слова сами впитывались, как вода в песок, застревали в памяти. Замерцал свет, уплотнился в бледное женское лицо с тонкими чертами. Никта?! Лик был безжизненным, а голубые глаза пустыми, длинные светлые волосы медленно поднимались и опадали, словно волной их покачивало. Никта?!
- …Добрым людям добро делать надо, а злым - зло. У одних силу брать - другим отдавать. Так уж наречено нам. - Голос Унгры смолк.
А ты что ж добра так мало делала? Кто шапку не снимет или дорогу не уступит, на того болезни накликала, мор. - Хотела спросить Анися. Но у кого? Эх!..
Понеслись в сознании незнакомые виды: возникали и таяли могильники, лощины с накренившимися каменными столбами, деревянные истуканы полукружьем, берега рек, а на них крупные вылизанные водою валуны; капища, ямы-жертвенники. Черный небесный камень, что за околицей, где скитяне, да и она тоже, молились богам, лили кровь жертвенных быков. Много мест, все в памяти отложились. Лишь одно, серой пеленой прикрытое, не удалось ей тогда ясно рассмотреть. Тянуло оно к себе, ох как тянуло.
…И вот оно - то место…

[Татьяна Ка.]

Не может быть, чтобы никто не взял! Вещь-то хорошая!

[Upolex]

Татьяна, рад, что понравилось. Писал "от души".
Я тоже надеюсь, что издатель найдется. Но не менее важно - чувствую: получилось. Все, что хотел, сказал, и это читают. Спасибо за отзыв. Заходите еще. С уважением.
И продолжение...

[Upolex]

Лодка

Атир проснулся, лишь узкая полоска света появилась на востоке, и над берегом проступили очертания деревьев. Раненое вчера бедро болело, но не так чтоб сильно, кровь уже не сочилась. Атир смазал рану бараньим жиром и туго перевязал. Слегка прихрамывая, направился к спящим поблизости сотникам.
- Все спите, лежебоки? Воинов поднимайте!
Сармаку приказал послать дальние дозоры: узнать далеко ли селянские дружины. Марсагету - взять две десятки воинов, лучших коней, побольше стрел и прибыть на берег. Свистом подозвал Агата - любимого коня, серого с темными полосами по спине, оседлал и, держа в поводу, направился к реке. Там висел густой туман, похожий на длинную белую кишку. Казалось, что в нем происходит какое-то движение, какая-то жизнь пытается выбраться наружу. Тычется то в одно место, то в другое, потеряв последние силы, затихает и безвольно погружается в реку, на самое дно. Атир тряхнул головой - хотел смахнуть остатки сна.
Лагерь просыпался: то справа, то слева поднимались с земли воины, поправляли доспехи, разминали затекшие тела, женщины зевали, причесывались. Адай-Хана видно не было, как и его жены: Ахай-Хатун, и дочери - Улушук. Большая ханская повозка стояла с опущенным пологом. Спят, как совы - подумал Атир, но будить не стал: от Властителя все указания получены, а с Улушук проститься… Представил ее бледное лицо, закрытые глаза с длинными ресницами и разметавшиеся косички… Устала от переживаний и тревог. Нет, не будет ее будить - не навсегда же расстаются.
Атир с детства не любил долго спать. Летом тем более - ночи короткие. Не успел глаз сомкнуть, уже и солнце слепит, и птицы вокруг распелись. Еще к лежакам мягким не привык, а в походе и не бывает их: конское седло под голову, попону под спину, вот и готово ложе.
Будить никогда его не будили - сам просыпался: настраивался заранее. Только глаза начинали слипаться, представлял, как солнце заходит, опускается ниже, ложась на прозрачный от края до края горизонт, и совсем пропадает. А с другой стороны, с востока, небо сереет, накатывает, накрывает темнотой. Вверху звезды, сбоку большая с блюдо луна. Горят, горят. А он лежит на земле, на снегу, или в седле качается и спит крепко. И звезды не мешают, они наоборот помогут, подскажут, станут бледнеть, блекнуть одна за другой, растворяться в надвигающемся ярко-желтом рассветном саване. Ночь умрет, а он проснется.
Атир спустился к реке. Вокруг кишели невидные в тумане и в предрассветных сумерках твари: плескались, шлепали под ногами. Он умылся, налил свежей воды в небольшой походный бурдюк. Рядом, отфыркиваясь, пил Агат. Достав из поясной сумки сыр и кусок черствой серой лепешки, Атир съел немного, остальное отдал коню, раскинул руки и вдохнул полной грудью туманную речную свежесть. Любил он раннее утро.
Сзади бряцание упряжи и приглушенное ржание.
- Мы готовы, - прозвучал низкий голос Марсагета.
- Что ж, пусть даст нам Тенгри удачу! - Атир вскочил на коня и слегка ударил плетью. На востоке вставала заря.
Удача нужна была им как никогда. Во много раз превосходящая их по силе княжья дружина наступала на пятки. Атир понимал: еще немного - племя догонят и уничтожат. Понимал: успеют переправиться, примкнут к Улук-Хану может и в живых останутся. Только вот не любил он трусливо бежать и прятаться. Не любил! Засады, отходы, уколы исподтишка - удел Хурхана. Принять открытый бой, это другое дело, но что будет потом с женщинами, детьми, ранеными… Плен, рабство, унижения и смерть? Бежать, только бежать, каким бы позорным это не казалось.
Отряд скакал вдоль реки. Быстро не получалось: объезжали заросли колючего кустарника, перебирались через вязкие, поросшие камышом протоки, стараясь при этом двигаться незаметно. Несколько раз видели на реке рыбацкие челны и уходили в степь. Однажды наткнулись на широкую, идущую к реке, дорогу. Не уж то брод? Атир пришпорил коня и выехал к самой воде. На дальнем берегу, на обрыве, раскинулось деревянное городище: большое, с высокой крепостной стеной, тремя башнями и позолоченными маковками церкви; с пристанью и привязанными к ней лодками. Вот проклятье! И надо же именно здесь крепости взяться. И дружина, наверняка, имеется. Не хватит, не хватит сил на атаку, а без грамоты опять не пропустят.
Русоволосые женщины в длинных светлых рубахах стирали на пристани белье, шумно плескались дети, порывы ветра доносили их крики и смех. Подальше от пристани дюжины две мужиков мирно тянули в круг длинный невод. Похоже, про мост еще не знают. А дозорные с башни смотрят. Проклятье!
В полдень, миновав мелколесье, чуть не наткнулись на отряд дружинников-селян - те шумно купались, поили лошадей. Атир с воинами едва успели укрыться: хорошо неподалеку был глубокий овраг. Лошадей на дно спустили, а сами по верху с луками засели и принялись ждать. Благо недолго. Селяне окунулись пару раз и, вскочив на лошадей, исчезли в степи. Не уж то дружины уже до сюда добрались или просто дозор? Атир глядел конникам вслед. А поехали куда? Хутор близко?
- Запомните это место. - Обернулся к воинам. - Кто Хана поведет, поосторожней здесь. И про крепость тоже скажите. Поняли?
- Поняли, - за всех ответил Марсагет, оглядел воинов.
Поняли - хорошо. Но как там племя, как там мать, Улушук? Живы ль? Быстрее надо двигаться, быстрее! Тревога гнала вперед.
Время шло, а брода все не находилось. А без него… То берега близко друг от друга, но дальний такой крутой, что пешие не смогли бы на него взобраться, не то что лошади с повозками. То пологий, но река широкая - не переплыть.
Ни людей, ни лодок больше не попадалось. Вокруг все будто вымерло. Солнце, высоко стоящее над головой, накалило шлем и доспехи. Черные кожаные штаны Атира липли к ногам и жгли как угли, горячий воздух забивал легкие. Агат, отгоняя рой назойливых слепней, вел себя беспокойно: дергал спиной, фыркал, бряцал сбруей, крутил хвостом. Порой пытался остановиться или наоборот, сорвавшись в галоп, ускакать в степь, подальше от кишащего сосущими тварями берега.
- Потерпи, скоро приедем, - успокаивал его Атир, гладя по голове.
Вот только куда приедем, найдем ли подходящее место, или назад ни с чем? Нет уж! Этого никто не простит, да и сам себе тоже. Тревожное ожидание нарастало. Воины молчали, их лица казались безразличными, но глаза, чуть влажные раскосые глаза, выдавали беспокойство.
А река плескалась, серебрилась, походила на непрерывный поток расплавленного металла, кипящего под солнечными лучами. Начнет светило заходить, прятаться за горизонт, и металл остынет, поблекнет, сделается серым. А потом и вовсе потемнеет, превратившись в унылую твердую пустошь. Твердую… Хорошо бы так, но этого не будет. А переправляться надо!
Солнце прошло больше половины пути, когда, миновав сухостой, отряд выехал на поросшую ковылем, дорогу. Она шла из степи и дальше вдоль берега. Откуда она здесь и куда ведет? Проехали еще немного.
- Атир!.. - Марсагет вытянул руку.
- …Вижу, теперь вижу. - Впереди по берегу, в двух полетах стрелы, струйкой поднимался дым. - В кусты, живо! - скомандовал.
Скрылись, продолжили двигаться вперед. Вскоре заросли стали редеть - начиналась пустошь. За ней на береговом откосе прилепилась низкая постройка из серых от дождей и времени бревен, довольно большая, с крытой желтым камышом крышей. Дощатая дверь распахнута, рядом на веревках сушилось белье. От постройки вел спуск к реке, откуда и поднимался вонючий сизый дым. Неподалеку паслись два старых рыжих мерина. На заставу не похоже. Может, рыбаки? Они-то мне про брод и расскажут - подумал Атир.
- Копейщики - к дому, стрелкам готовить луки, - передал по цепочке.
Четверка всадников с пиками закрутилась у дверей постройки, остальные достали из деревянных налучей луки, открыли колчаны со стрелами.
- Стрелкам вниз не спускаться. А ты, Марсагет, со мной. Хур-та! - Хлестнув коня, Атир помчался по пустоши и дальше вниз по склону. Вихрем, с обнаженной саблей вылетел к воде.
О, удача! Небольшая раскинувшаяся перед ним бухта была похожа на чашу. Береговой изгиб, резко скатываясь в воду, исчезал в темной глубине. Толстые бревна с пропущенными поверху пеньковыми канатами двумя рядами торчали из дна. А на канатах, в локте от воды, висела большая грузовая барка с саженными бортами из широких досок и с прорезями под весла. Поперек ее - скамьи для гребцов, в середине - мачта со светлым спущенным парусом, на корме - массивный рулевой брус.
Из воды, тут и там, проступали черные полусгнившие остовы затопленных лодок, на песке валялись покрытые слизью и желтой пеной сопревшие останки некогда целых бревен, досок, сетей, бурые кучи высохших водорослей и серо-перламутровые речные раковины. С реки дул ветер, волны накатывали на влажный песок и, отступая, оставляли на нем пенный след - проводили границу своих владений.
А эти что здесь делают? С обеих сторон барки стояло по десятку селян: полуголых, в портах по колено. В руках - кисти и глиняные ведерки. Рядом с водой на костре бурлило какое-то варево, чуть в стороне - куча сухой пеньки, а еще короткие мечи, колчаны с луками и стрелами, одежда и скарб горе-мореплавателей. Застыли они с изумленными лицами - забавно. Атир даже улыбнулся: не ожидали, и защититься не защитишься - глиняные ведерки для этого не подойдут. А из кистей, какое оружие? Молчал Атир, молчали лодочники, не двигались, видимо, понимали: шаг, нырок - стрелки не промахнутся.
- Господи, господи, - послышалось сзади.
Атир повернул голову: стрелки, с поднятыми луками, выстроились по краю обрыва, за их спинами - дом. На пороге - крупная женщина-селянка средних лет, в серой рубахе и выцветшей, блекло-синей юбке-поневе, на голове - желтый платок. Вышла и осеклась. Еще бы: гарцуют незнакомые всадники в черных доспехах, пики, наставленные в грудь, слепят на солнце длинными наконечниками. Из-за крупной фигуры селянки выглянуло четверо детей: двое небольших мальчиков-погодков, совсем голых, коричневых от загара, и две девочки постарше - светловолосые, в льняных рубахах до пят и с зелеными венчиками на головах. Девочки спрятались в дом: испугались, по-всему, да и малые тоже - заплакали. Женщина скользнула взглядом по берегу, как бы спрашивая: «Откуда вы такие, и что вам надо? - прижала ребятишек к себе и принялась их успокаивать: - Тише, тише».
Справа громко щелкнул кнут и прозвучал низкий голос Марсагета:
- А ну, стоять!
Атир глянул: самый ближний из селян, высокий крепкий, потянулся к лежащему на песке мечу, да и остальные задвигались.
- Стоять, псы! - выкрикнул и, крутанув саблей, добавил: - Кто у вас главный?..
Серые раскосые глаза молодого кочевника-номада: жилистого, в блестящей кольчуге, смотрели в упор. «Занесла нелегкая. И как он догадался?» - подумал Андрей распрямляя спину.
- Что дергаешься? Как зовут?
- Светлым кличут, Андреем.
- Еще раз дернетесь - башки ваши посрубаю и шакалам брошу. - Кочевник, скользнув взглядом, продолжил: - Вы здесь одни? Отвечай!
- Одни.
- А кто эта женщина, и что за место?
Вот привязался. Въедливый какой - подумал Андрей, но отвечать пришлось: грозно смотрели наконечники стрел, покачивалась над головой сабля.
- Так, это жена здешнего лодочника, а место - пристань была когда-то.
- Здешнего… Выходит, ты не хозяин? А хозяин где?
- Хозяин уж два года как помер. - Андрей почувствовал, как начинают гореть щеки. - Помогаем ей временами, а она нам кров дает, когда мы не в походе.
- Скажи мне еще, как это…по-вашему? Брод здесь есть?
- Нет, нету.
- А ты подумай. Покажешь - золотом отблагодарю, не обижу!
«Так уж и отблагодаришь. Подручник твой меня уже кнутом отблагодарил», - подумал Андрей, ответил:
- От золота кто ж откажется, но близко, ей Богу, нет.
Он и вправду не врал, может и лучше, если б тот брод сыскался: поскорей бы отстали. А там, кто ж его знает?
- Обманываешь меня, селянин! - номад повысил голос. - А я вот, слышал, про крепость и брод, там, выше по течению. Покажешь?
- Был там брод, а сейчас - затопило. В верховье дожди все лето - вода высокая. Отсюда в двух днях, может, а ближе никак, - ответил Андрей и выдохнул.
Атир задумался. В двух днях… верхом быстрее, еще повозки - все одно не успеть. Коротко махнул рукой - воины спустились и подобрали разбросанные по песку мечи и колчаны лодочников.
- Вылезайте оттуда! - приказал. А для воинов добавил: - Под обрыв их.
Селяне, нехотя выйдя из воды, под прицелом пик и луков скрылись в тени берега. Атир убрал саблю, спрыгнул с коня и, взяв его за узду, завел в реку. Окунулся прям в доспехах, с удовольствием попил чистой и прохладной речной воды. Воины, держа в поводу своих лошадей, потянулись вслед.
Вода остудила разгоряченное тело, смыла дорожную пыль. Атир сел на днище старой перевернутой лодки и продолжил допрос:
- Скажи мне, э… Светлый, лодка твоя?
Ну вот опять началось! Андрей кивнул.
- Что головой крутишь, как жеребец невзнузданный.
- Моя.
- Хорошая, наверно, дорога тебе. Ведь так? Что молчишь?
- Так.
- Тогда слушай и запоминай: ты нам поможешь, а мы тебя и твоих людей отпустим, да еще и наградим. Так как? Выбор у вас невелик. - Видимо, для убедительности номад положил ладонь на резную рукоять сабли.
Андрей обвел взглядом своих: Бороду, Морского, Молчуна - теребил их темные бороды ветер, трепал густые волосы, сверкали злобой глаза из-под нахмуренных бровей. Решился. Да простят они ему, но сейчас так надо:
- Поможем, только про обещание это не забудь потом.
- Не забуду, но если сделаете все как надо. Как надо! Ты понял?
- Как не понять.
- А теперь скажи… чем вы так развонялись?
- Да барка у нас потекла - старая уже. Вот и решили подправить.
- Это плохо, что старая. А когда кончить хотели?
- Да дня два еще. - Хотел сказать четыре, но осекся: тогда уж точно не поверит. А так, может, и отстанет?
- Нет, не пойдет! - номад повысил голос. – До завтрашнего утра вам время. Так что, правь прямо сейчас и всю ночь. Надо - факелы будем жечь, надо - воины мои в помощь, до утра должны управиться.
- Ну, если только помощь, да и награда, как обещал, тогда стараться будем.
А не проявим, будет плетьми нас сечь - деваться некуда. Не глупым оказался: глаза вон прищурил, смотрит с издевкой - подумал Андрей.
- Старайтесь и все будет. И еще, запомни - мы вам не враги, считай, купцы с товаром тебя наняли. А теперь - работать!
Атир закончил разговор, видел, как селянин не спеша вернулся к своим и, размахивая руками, стал что-то бурно говорить. Лодочники поднялись с песка, взяли кинутые ведерки… Стражники выставили пики.
- Пропустить, - приказал Атир.
Древки поднялись, и селяне цепочкой побрели к барке.
Подозвал Марсагета:
- В десять глаз глядите, чтобы не сбежали, и к селянке не лезьте, а то заразу еще какую подхватите. - Вскочил на Агата, и бросил воинам: - Пятеро за мной…
…То место Атир приметил еще издали. Берега здесь будто сходились и, несмотря на жару, клубился густой туман. От заброшенной пристани получалось с десяток верст. Проехали еще. Туман рассеялся, течение было слабое, река вдвое уже, чем везде. Дальний берег казался пологим с большими в виде подков бухтами. Все! Здесь: лучше не найти. Атир довольно улыбнулся.
Одного воина оставил на берегу дозорным, а остальных послал разведку на дальний берег, скинул в воду раскаленные от солнца доспехи и штаны, оставшись в холщовой рубахе. Потянулся, вздохнул полной грудью и с разбега ухнул в глубину. Вынырнул и принялся наблюдать за разведчиками. Те, привязав к седлам доспехи и оружие, держась за гривы коней, не без труда, но одолевали реку.
Атир наплавался вдоволь, вылез из воды и сел на теплый песок. Ветер трепал мокрые волосы, от реки исходила свежесть, от заливных лугов - медовый аромат перезревших трав. Вокруг было покойно, но в голове засели тревожные мысли. Да, он нашел путь, выход, возможность спастись. Есть место, есть лодка, а значит, они могут переправиться. Могли бы! Но успеют?.. Воины, женщины с детьми, старики, друзья, родные, мать с его маленькими сестрой и братом, Хан и Улушук. Что с ними? Где они? Может сейчас его воины, раненые, уставшие, зажатые в кольце княжьих дружин, из последних сил отмахиваются саблями. Женщины в порванных, испачканных землей и кровью рубахах с черными растрепанными волосами натягивают луки убитых мужей. Старики, старухи прикрыли сгорбленными телами своих внуков. А Улушук? Что с ней? О, Духи... Или погоня? Свист, гогот и стрелы в спину. Все ближе и ближе накатывают конники на караван трясущихся повозок, скалятся, смеются и рубят, рубят мечами. Успеть. Успеть от них уйти!..
Ну куда, куда же дозорные подевались? Ответом прозвучало истошное ржание.

[Татьяна Ка.]

Даже не сомневайтесь: нравится! Пара мест, пожалуй, царапнула глаз. Как-то не очень туман-кишка, в которой что-то движется и тыкается ... Ассоциации нехорошие возникают.
Потом еще девушки, стирающие с пристани. Пристань не очень велика для такого поселения? Может, с мостков или прямо с берега?
Черные кожаные штаны Атира лучше чуть переправить на черные штаны из кожи кого-то там.
А как раньше сушили белье? Действительно на веревках? Странно, но ни в одном историческом фильме не обращала на это внимание!
Атир на самом деле измеряет расстояние в верстах? У них не было своего измерения? Спрашиваю, потому что ничегошеньки не знаю, чисто интуитивно!
По первому отрывку складывалось ощущение, что племя-то немалое. Уж больно воинов много, стреляли волнами. А тут наоборот, словно их горстка.

[Upolex]

Татьяна, приветствую.
Про туман: было такое замечание, вижу, что надо подправить. Спасибо.
Пристань, думаю, нормально. Городище довольно большое, даже церковь имеется.
Черные кожаные штаны - часть доспехов. Кожа чья... не задумывался, посмотрю в нэте.
Белье сушили, скорее всего, на веревках, а одежду могли и на себе. Не уверен, но это просто и практично, высыхало, думаю, быстро - степь, солнце жарит вовсю. С веревками тоже не проблема - поля конопли вокруг.
Про версты была дискуссия. На самом деле "верста" русское исчисление. У кочевников было другое - полет стрелы. У русичей, кстати, оно тоже встречалось, но реже. Мерить короткие расстояния "полетом" можно, но как длинные. Полдня пути, в двух дневных переходах - возможно, но... В итоге остановились на: длинное - версты, короткое - полет стрелы. Второе все равно нравится больше.
Горстка воинов, да, точнее две десятки - разведка.
Спасибо за мнения, туман и версты буду править. С уважением.
И продолжение:

[Upolex]

Светлый, как и все, взял глиняное ведерко и зашел в воду. Тяжело было на душе: вот ведь угораздило врасплох попасться, а если б и не врасплох. Что смогли бы? Оборонялись? Номадов вон сколько, всех бы уничтожили, а барку себе забрали. И откуда только взялись? Если они Улук-Хана воины, то могли б по мосту не пройти. Далеко? Или заблудились? Брода не знают - пришлые. Фу-ух, парит! Андрей, присев, с головой окунулся в воду и тут же вынырнул.
- Не делать так! - раздался с берега скрипучий голос.
Обернулся и увидел направленный в лицо наконечник стрелы.
- Не буду.
Ну вот, стерегут. Боятся чего-то - точно пришлые. А главный про Фому выспрашивал: хозяин где. Может напрасно я соврал, вдруг явится? Не дай Господь - такое начнется… Спешат, спешат номады: «Факелы будем жечь, воинов дам, только делай». А после отпустят иль погубят? Да все одно: никуда пока не деться, а там глянем, пождем. Андрей немного успокоился и продолжил замазывать варом щели в днище барки.

Атир поднял голову, всмотрелся в дальний берег. Разведчики, взяв за узду лошадей, тянули их в реку. Животные отчаянно взбрыкивали, упирались и хрипели. Сзади над ними нависал обрыв. Поверху столетние ветлы: стволы в два обхвата, будто молниями расколоты. Плакучие ивы кинули на воду облепленные сочными зелеными листьями ветви. Из земли, напоминая руки с растопыренными пальцами, торчали черные, словно обожженные огнем корни. Что это? Атиру вдруг почудилось, что пальцы эти вытянулись к нему и шевелятся. Может ветер их так колышет, да, нет - тишь вокруг, или мерещится? Ну вот: корни безвольно повисли и стали похожи на пеньковые веревки, а лошади, перестав ржать, стремглав влетели в реку, потащили за собой воинов. Атир протер глаза и еще раз глянул на обрыв: деревья как деревья, корни как корни… Закачались разом ветви ив, зачертили круги по воде и волна, волна с того берега, стремительно обогнав плывущих, накатила упруго, пенно, прошелестела, коснувшись его голых ног. И, вроде как, человек в серых одеждах промелькнул между столетних ветл.
Лошади плыли резво. Грудью рассекая гладкую поверхность реки, отфыркивались, оставляли за собою рябь и водовороты. Разведчики старались - гребли ногами, и вскоре мокрые, держа лошадей за узду, уже выходили на берег.
- Ну что, что там? - спросил Атир, надевая остывшую в воде кольчугу.
- Мы проскакали вглубь двадцать полетов стрелы, и в сторону не меньше, - отвечал ему пожилой воин, десятник Биагар. - Одна трава - лошадям по шею, ни людей, ни следов, ни дорог, ни костров старых, все тихо. Давно там никто не бывал! Кабаны вот только встречались, да птицы много…
- А с лошадьми что стряслось? Почему в воду не заходили?
- Не знаем мы, может, увидели там чего, испугались…
- А на берегу никого не заметили: человека, какого, или еще чего? Может, птица кричала, сучья хрустели?
- Да нет вроде… - ответил Биагар и глянул на обрыв.
- А вы? - Атир повернулся к тройке, стоящих поодаль воинов.
- Нет, - недоуменно повели головами.
- Эй, ты, иди сюда? - позвал маячившего на береговом откосе дозорного. - Может ты, что-то странное на реке видел?
- Нет, не видел.
- Тогда приведи моего коня. А тебе, Биагар, как оденетесь, езжайте к Хану - до рассвета надо успеть. Расскажете ему про место и про лодку, сюда приведете: завтра днем переправа. Скачите степью: так надежней, и чтоб живые добрались…
Атир вскочил на Агата и ударил плетью:
- Давай, пошел!
Кинул взгляд на пылающее светило. От солнца все эти видения, от солнца…

Шел второй день. Старик уплыл, оставив на берегу большую суму со съестным и Анисиными вещами. Помахав вслед, Анися смотрела, как, налегая на весло, борется он с речным потоком. Да, непросто грести против течения - за день, вряд ли управится. Скрылся за излучиной. Оглядела еще раз пустынный берег - а теперь можно и искупаться. Вода, не такая холодная, как в горной речке, но все ж. Скинула длинную рубаху, оставшись нагишом, и плюхнулась с разбега в воду. Да-а! Отфыркиваясь, сделала с десяток сильных гребков и, повернув назад, легла на песчаное дно на отмели. Разогретое солнцем тело остывало под прохладным упругим потоком, голова расслабленно покачивалась на волне, длинные светлые волосы разметало течением. Вокруг никого, вверху безоблачное небо, вода приятно щекочет шею и разведенные, согнутые в коленях ноги. Красота и покой! Обмыла груди, провела кончиками пальцев по набухшим от прохлады соскам, сладко вздохнула: вот вернусь в скит, попрошу соседку, Эрсах, что б жениха мне хорошего сосватала. Она всех окрестных знает. Вот только кто ведунью по своей воле возьмет? А приворожить - счастья не будет.
И вновь вспомнилось прошлое... Куда ж от него уйдешь? Покой вмиг смыло, унесло тугими струями, показалось, что и небо поблекло: из синего, сделавшись серым.
Старик заявился в скит бледный уставший и попросил: «Пойдем со мной - поможешь. Назад вернешься скоро». Он и раньше навещал, сладостями одаривал: то пряниками, то дыней сушеной. Раз, так вообще платок шелковый принес: зеленый с птицами золотыми. А как ушел, забрала платок Унгра и в сундук свой спрятала. Но память о подарке дорогом и благодарность старику остались. И странно что: не гнала его ведьма, лишь зыркала порой исподлобья. Может, в женихи себе прочила? Да только плохой из него жених был: явится раз в год, в два, сядет на скамью, голову опустит и молчит. «Иноверец, из монахов изгнанный», - говорила покойная Унгра. А Эрсах секретничала, что заглядывал он к ведьме еще по молодости, а позже даже тайно жил, скрывался от кого-то. Эрсах ночью видела его раз, Унгру спросила, а та не призналась.
Дорога сюда долгой показалась. Хорошо еще, что староста общинный, Рогнед, обстоятельный, добрый мужик, дал им двух кобыл: старых пегих - все ж легче. Взвалили со стариком-монахом им на круп поклажу, забрались верхом и вперед через Ахчинский перевал. Два дня перебирались, а дальше - степью. Оказалось, что кобылы старостовы сонные и упрямые. Скакали, да нет, не скакали - тащились еле-еле, глядя по сторонам черными злыми глазами. Уставали быстро, а на стоянке, зазеваешься чуть, норовили лягнуть исподтишка, укусить. Пять дней до селянского городища, Мохова, пришлось добираться. Хорошо, что еще волков степных, да разбойников по пути не встретили. А в Мохове у хмельного рыбака лодку заняли на время. День по реке - и на месте.
Ух, задумалась, давно уж пора покушать, да по окрестностям побродить - осмотреться, место для житья искать, возле часовни оставаться почему-то не хотела. Анися вышла на берег, оделась, стряхнула от воды волосы. Усевшись на каменных скамьях возле часовни, достала из оставленной старцем сумы лепешку и крупную луковицу. Лепешка мягкая, вкусная - в Мохове брали, а лук горьким оказался, ну ничего, зато сочный. Скушала все по-быстрому и направилась степью вдоль реки.

…Путь назад, как всегда, оказался короче. Атир еще издали понял, что работа движется: лодочники теперь толпились возле кормы. Он подъехал к воде и, расседлав Агата, отпустил пастись. Сел на прежнее место, старую перевернутую лодку. Лодочники, надеясь на скорую свободу, а, может, видя серьезные лица стражей, работали быстро и слаженно. Один подкладывал в костер дрова, кидал в висящий над ним котел куски чего-то коричневого, и мешал вонючее варево большой палкой. Другой скручивал из пеньки жгуты и разливал готовую жижу по ведеркам. Остальные клиньями заталкивали жгуты в щели по днищу и бортам и мазали той самой коричневой дрянью.
Осмелевшие мальчишки выскользнули из дома и, не слушая гневных окриков матери, спустились на берег. С опаской озираясь по сторонам, готовые в любой момент сорваться и убежать, подошли ближе к работникам и их стражам. А вскоре освоившись и вовсе стали помогать костровому: собирали щепки, старые доски и подкидывали их в голодное пламя. Глядя на них, Атир вспомнил, как совсем еще маленьким помогал отцу таскать из-под снега перемерзший хворост. Да, степные зимы лютые, с ветром и снегом.
Отец... Воспоминания хлынули разом. Высокий, жилистый, чернявый, с крепкими руками... образ размыло время. Атир тогда еще ребенком был, отец только-только начал учить его ездить на коне, стрелять из лука. Первого лука: небольшого, почти игрушечного. Больно била тугая тетива по слабым еще пальцам, а стрелы: почти настоящие, с тяжелыми острыми наконечниками, никак не держались в пальцах, то вбок валились, то вниз. А он, чуть не плача, злился и сопел, но снова и снова поднимал их с земли и натягивал тетиву. «В отца пошел, - говорила мать подругам и родне, - настырный». И улыбка трогала ее обветренные губы - он помнил.
Отец…, однако, не стал великим воином, славился другим: был мастером-оружейником. Его сабли дорогого стоили в окрестных землях: легко перерубали они клинки врагов, щиты и латы, а лукам по силе боя равных не имели. Мастер Равос - называли его, уважали и относились с почтением. Много лет минуло, как отец умер, но осталась память - клинки продолжали служить все так же исправно.
Мать рассказывала, что из-за этих самых клинков отец и попал в племя, что жил он сначала на берегу моря, в далеком южном городе, имел там знатную оружейную мастерскую, а старший брат Адай-Хана, Иль-Хан, обманом заманил его к себе и взял в плен. А позже они с матерью поженились. Отец принял свою судьбу: сделался кочевником, обрел близких, друзей, веру. В походной кузне все так же правил клинки, делал луки. Матери казалось, что он счастлив.
Умирал отец мучительно, в тяжелом бреду: тогда, сырой и холодной осенью, духи забрали половину племени. Атир помнил... А весной их семья пополнилась: братишка Лик и сестренка Айра появились на свет.
…Солнце не успело сесть, а лодку уже починили. Ночи летом теплые, до рассвета обмазка должна обсохнуть и затвердеть, а утром в путь.
- Ну, а говорили: «Два дня, два дня». - Собрав лодочников, высказал им Атир. - Обмануть хотели или ленились? Вот и завтра приказы мои точно и скоро исполняйте, тогда и слово сдержу. А ты, Светлый, за переправу головой мне отвечаешь! - Но сердитость его была лишь видимой - он остался доволен лодочниками: и работали быстро и бежать не пытались. Но предупредить все одно надо.
По его приказу воины накормили лодочников, после, для надежности связав им руки и ноги кожаными ремнями, отвели спать под обрыв. Сюда же привели и селянку с детьми. Женщина держалась уверенно, да и дети уже не смотрели пугливо - по-всему привыкли.
Атир выставил дозорных и, сняв доспехи, улегся на теплых мягкий песок. Стрекот цикад последнее, что ухватило сознание, и он окунулся в крепкий сон. День трудным выдался, а предстоял еще труднее…

Что-то теплое и влажное коснулось щеки, еще, еще раз. Да что ж такое? Атир разлепил веки - солнце слепило во всю и вдруг поблекло, а вместо него появилась серая с черной челкой морда Агата. О, Духи, неужто день уже?! Атир вскочил на ноги. Вокруг вповалку крепко спали воины, под обрывом похрапывали наперебой лодочники, двое дозорных, сидя на корточках рядом с ними, клевали носом. Что это со всеми случилось? Сам тоже хорош: проспал, никогда такого не случалось - солнце, вон, уже на две ладони от горизонта.
- Подъем, всем подъем! - крикнул громко. - Стройся!
Удивленно озираясь на взошедшее светило, повскакивали воины и принялись поднимать и строить в ряд полусонных потягивающихся лодочников.
- Умывайтесь, ешьте, селян тоже накормите, будьте с ними начеку: а то сбегут еще. - Приказал он виновато склонившему голову Марсагету. - И дозорных своих, не сейчас, как переправимся, плетьми отстегай, мне потом доложишь.
Сотник молча кивнул и пошел исполнять приказы. Зашевелились воины, забегали: вспыхнул потухший костер, костровой с котлом помчался к реке, воины умылись и, созвав тихим свистом, пасущихся неподалеку лошадей, принялись их седлать.
В котле бурлило. Воины, подходили по очереди и деревянными ложками черпали оттуда жидкое просяное варево. Обжигаясь, ели скоро, на ходу, закусывали черствыми лепешками и вяленой кониной. Сами виноваты: не надо столько спать. Остатки варева отдали лодочникам.
Атир оседлал коня, похлопал по преданной морде: Агат, мой Агат, и, подозвав Марсагета и Светлого, сказал:
- Осмотри селянин барку и, если исправна, опускай на воду. На веслах пойдете: ни к чему парусом на всю реку светить. Пойдете рядом с берегом, где пристать - покажу. Дальше как уговор был: поможете - отпущу, отблагодарю. Нет… повторять не стану. А ты, Марсагет, возьмешь с собой в лодку десяток воинов, смотреть будешь за этими. Выполняйте!
Воины с пиками встали рядом с баркой полукругом. Светлый и еще один, бородатый, зайдя в воду, двинулись вдоль висящего на канатах судна: тихо переговариваясь, осматривали борта и днище. Обойдя вокруг, Светлый кивнул:
- Все хорошо! Можно отправляться.
- Лодочники вперед! - скомандовал Атир.
Стражники расступились, и селяне, встав вдоль бортов, со скрипом начали ослаблять пеньковые канаты. Сначала опустилась корма, а вслед и нос посудины плюхнул в воду, погнал волну.
Солнце поднялось высоко, да и бог с ним, большая лодка покачивалась с боку на бок. Атир улыбнулся. Пусть проспали, зато барка на плаву - опять удача с нами! Вскочив на коня, двинул к постройке. Сзади послышался тихий голос Марсагета:
- А с хозяйкой, что будешь делать?
- С хозяйкой? Не понял. - Развернул коня, нахмурился. - А что с ней?
- А если хутор вблизи, какой? Дорогу и дружинников видел? Или по реке кто проплывет? Так ведь сдать нас может. Уйдем, доберется до своих и сдаст.
- А я не подумал. - Атир посмотрел на строение - возле дверей стояла женщина и дети. - Что ж, гоните их внутрь, берите доски, заприте окна и двери. И этих с собой забирайте. - Кивнул воинам на двух старых хозяйских меринов, осоловело жующих траву. - А тебе, Марсагет, спасибо, что про селянку напомнил.
Женщина, видимо поняв направленные на нее тяжелые взгляды, запричитала истошно:
- За что, за что, изверги?! - заметалась по двору.
- Взять ее! - выкрикнул Атир. - Чего ждете?
Полдесятка воинов рванулось к селянке, настигли скоро. Упиралась, растопырившись как наседка, подняли на руки и закинули внутрь постройки. Покружив по двору, подняв пыль, прихватили за рубашки пищащих малышей и отправили к мамке. Тем временем девочки, подобрав подолы длинных широких рубах, мелькая голыми лодыжками, кинулись было в степь. Но куда от конников уйдешь - быстро в кольцо взяли. Стегнув беглянок по задницам плетьми, завернули к дому, затолкали их, раскрасневшихся плачущих, внутрь, воин с бревнами и досками наготове резво привалил дверь, захлопнул и прижал ставни. Вот и все!
- Пожалейте, пожалейте, Бога ради! Не жгите. Детей не жгите! - слышались изнутри рыдания селянки, детский плач.
- Отпустите их! В чем дети виноваты? - Задвигались, загомонили лодочники, грудью поперли на выставленные пики.
- Куда? Не сметь! - Атир выхватил саблю.
Войны с пиками отошли чуть назад, Марсагет, поглядывая на Атира, ждал приказа.
Трое конных рванули от дома, засвистели, завыли по-звериному, раскручивая на ходу витые кожаные кнуты. Подлетев, защелкали по спинам и плечам лодочников. Сгибались, вскрикивали селяне под хлесткими ударами, краснели от гнева их лица.
- Что ж ты творишь? Остановись пока не поздно!.. - раздался крик из толпы.
Атир скосил глаза.
- …Что делаешь? - Светлый, прямой и высокий, смотрел в упор. - Не было такого уговора, не было, - добавил уже тише.
Атир помедлил и поднял руку:
- Хватит с них!
Все: и всадники с кнутами, и селяне в порванных рубахах разом замерли, притихли. Лишь от дома все еще доносились слабые удары в дверь, приглушенные стенания женщины и детские всхлипы.
- Вы о чем? О чем, подумали, спрашиваю? - Атир окинул взглядом рассерженных лодочников и криво улыбнулся. - Мы их просто закроем. На время! А как работу сделаете, вернетесь и выпустите. Это вам, селяне, зарок будет, чтобы не противились. А не вернетесь - кто спасет? Объясни им, Светлый. Да, и селянке скажи: не нужны нам ее полудохлые кони.
Атир понимал: бойня ни к чему, а вот выгода от положения - да. Плач и стенания за дверью постепенно стихли, успокоились и лодочники.
- Возвращайтесь скорее, Светлый. Бог вам в помощь! - поняв, что беда миновала, выкрикнула сквозь дверь селянка.
Лодочники подняли на борт длинные стройные весла и, сев на скамьи, приготовились к отплытию, стрелки Марсагета с луками наизготовку встали на носу барки и на корме, Светлый взялся за рулевой брус. Оставшиеся на берегу воины, зайдя по пояс в воду, оттолкнули посудину в глубину быстрого потока, поднялись на берег и, взявши за узду лошадей, стали ждать команд. Атир продолжал наблюдать за лодочниками, пытаясь углядеть напряженность на лицах, в жестах, следы недавнего недовольства, но не обнаруживал. Все одно глаз да глаз за ними нужен.
Селяне тем временем осенили себя крестом и, прошептав молитву, взялись за весла. И разнеслось над рекой:
- Раз! Раз! - это Светлый задавал гребцам ход, задавал, а сам думал: «Фу-ух, пронесло! А мои все как один молодцы: без оружия за Марью и детей вступились, жизнь готовы были положить. А номад этот и, вправду, жечь хотел. Или так, припугнуть? Знать бы».
Весла опускались в воду и поднимались, опускались и поднимались. Барка дальше и дальше отходила от берега.
- Да поможет нам Тенгри! - сказал Атир и пришпорил Агата. Воины, вскочив на своих лошадей и взяв в повод свободных, цепочкой двинулись вслед.

[Татьяна Ка.]

Цепляться тут не к чему, только по мелочи.
"Может ветер их так колышет, да, нет - тишь вокруг, или мерещится? ! - Мне кажется, тут запятых многовато.
Эй, ты, иди сюда? - вопросительный лишний
А сколько лет Анисе? Что-то я никак не соображу.

[Upolex]

Татьяна, привет. За блох спасибо - посмотрю.
Анисе меньше 20: 17-18. Так представлял. Что-то смущает? Напишите.
С уважением.

[Татьяна Ка.]

Что-то мне показалось, что лет пятнадцать. Сама не знаю, почему.

[Upolex]

Что-то мне показалось, что лет пятнадцать. Сама не знаю, почему.

----Анися в самом начале обозначена как "молодая девушка". "Молодая", скорее всего уберу. За время написания романа, сюжет несколько поменялся, и Анися "повзрослела". Татьяна, спасибо за мнение. Заходите еще.

[Upolex]

День третий

"Нет у вас друзей кроме собственной тени".

Сокровенное сказание монголов.

На рассвете

- Селяне!
В юрте висел полумрак, через отдернутый полог сочился слабый свет приходящего дня. Хурхан, натянув кольчугу, обернулся:
- Что?
- Дружины, - пояснил вошедший, сотник Гнор. - Положили их дозорных: десятерых, прямо к лагерю вышли, в потемках нас не заметили, на стрелы и нарвались.
Хурхан почесал за ухом. Ну, псы драные, не уж то догнали.
- Разведай где их главные силы, - приказал. - Лагерь поднимай, только тихо, пусть собираются. И почему меня раньше не разбудил, ведь я сказал: затемно!
- Мы трупы прятали, лошадей ловили, а затемно так и получилось, - протараторил Гнор и ужом скользнул из юрты.
Не успел полог опуститься, заявился Советник Адай-Хана - Бабо. Дьявол его раздери!
- Властитель ждет и сердится, - процедил сквозь зубы.
- Иду, иду, - Хурхан был раздражен. Гнор, шакал! Теперь вот отдувайся. Выругался в сердцах и побрел по утреннему холодку к одиноко стоящей юрте Адай-Хана. В озерке справа громко квакали лягушки, радостным хором встречая зарю. Распелись, твари! Сплюнул и, кивнув на входе двум стражникам с пиками и щитами, шагнул внутрь юрты. Не успел произнести приветствие, как услышал недовольный голос.
- Почему так долго спишь? - Властитель, облаченный в латы, сидел на небольшом походном табурете и взирал гневно. - Ведь я приказал тебе: подъем и сборы ночью! Проводники, вон, от Атира прибыли.
Хурхан, опустив глаза, молчал. За занавесью в женской части жилища был слышен шепот - Ахай-Хатун и Улушук собирались в дорогу.
- Что молчишь?
- Я хотел, но стычка случилась с селянским дозором, пока справились, пока разведку послал... А, вот и разведка. - Хурхан кивнул вошедшему Гнору и глянул на Властителя. Ничего, старый верблюд, придет еще время!
- И что разведали? - Властитель повернулся к прибывшему.
- О, Мой Хан, я забрался на самое высокое дерево и в пяти полетах стрелы увидел селянскую дружину, - с волнением в голосе отвечал сотник.
- Кто, сколько и что делают? Не тяни!
- Их до двух тысяч. Всадников, по лошадям считать, меньше половины, остальное - пешие. А делают? Спят, дозорные только разъезжают.
- А почему их вчера не обнаружили? Ночью?
Хурхан качнулся и сказал:
- Подошли, наверно, по темну. Да и костров, как и мы, не разжигали.
- Я тебя не спрашивал. Пусть Гнор отвечает. - Гнев Властителя постепенно проходил, голос становился мягче. - А о нас что-нибудь знают? Что скажешь?
- Не знают, а то бы не спали, - отвечал сотник.
- Ладно, иди... Что, Хурхан, делать будем?
Что делать? Ну, вот то орал, а теперь совета просит.
- Выступать надо, пока селяне спят и дозора не хватились, - ответил. - А как хватятся и новый пошлют, мы далеко будем, может, и переправиться успеем.
- Я это и без тебя знаю, но вот, чтобы нас не догнали… - Властитель призадумался.
- Я с племенем и с сотнями Сармака и Марсагета первым пойду. А ты с остальными атакуй их лагерь и в степь уходи. Оторвёшься! Да, и проводника не забудь взять, а лучше двух, береги их, как себя бережешь. Покрутишь - и к переправе. Все понял?
Понять то, понял! Что сам биться не хочешь, на других все перекладываешь. Хурхан сжал кулаки, но ответил покорно:
- Всё так сделаю, - и даже заставил себя слегка поклониться. Тьфу - сплюнул, выйдя из шатра, и подумал, что век бы не видеть этого ожиревшего борова и его семейку.
Когда выезжали, солнце уже на ладонь поднялось от горизонта. Впереди племени двигался дозор во главе с Сармаком, дальше, в окружении десятка всадников, Адай-Хан, рядом - в легких кожаных доспехах и шлеме - Улушук. За ними, запряженные двойками лошадей, ползли кибитки - около сотни. С тыла и от степи караван прикрывала цепочка всадников в кольчугах. Несмотря на ранний час, солнце жарило вовсю, воины частенько прикладывались к бурдюкам с водой, мочили волосы, омывали лица. Появившийся на рассвете ветерок, куда-то исчез, не колыхались листья на прибрежных деревьях и степная трава. Повисший в воздухе сладкий запах луговых цветов и трав дурманил, пыльца сбитая лошадьми с высоких конопляных кустов щекотала нос, кружила головы. Стучали копыта, тряслись, скрипели повозки, позвякивала упряжь и оружие, напряжены были лица - караван двигался вперед, все ближе и ближе подбирался к месту переправы.

Хурхан с четырьмя сотнями всадников, пробившись сквозь зеленые заросли, выдвинулся к стану селян. По цепочке отдал приказ: выстроиться в две линии, спрыгнул с коня и пошагал к дубовой роще неподалеку. Взобравшись высоко на дерево, сел на толстый сук и начал изучать окрестности. Взору открылась большая круглая поляна. По ее краям, в полсотни шагов друг от друга, виднелись дозорные, посреди вповалку спали люди, много людей, без доспехов и кольчуг, в светлых нижних рубахах. Ну и пусть отдыхают! На дальнем конце - около сотни открытых повозок, большой табун расседланных лошадей мирно пасся под присмотром всадников. По-всему, опасности селяне не ждали. Хурхан ехидно ухмыльнулся - подождем, пусть племя подальше отъедет.
От взошедшего светила становилось жарко, селяне постепенно просыпались. Прибыл конный дозор. Старший, сверкнув латами, спрыгнул с лошади и прошёл в одинокую палатку посреди стана, видимо к воеводе. Почти сразу, еще дозор, еще один дружинник скрылся в палатке. Время текло, но оттуда никто не выходил - ждут чего-то. Пробудилась примерно половина селян. Вставшие лениво потягивались, умывались, костровые разводили огонь, в больших медных котлах начали готовить пищу. Хурхан прикинул: дружинников, и правда, немного, всё больше ополченцы. Хорошо! Ждут чего? Да, третьего дозора. Три их было: в степь, в сторону Атира этого, будь он неладен, и на берег. Как сразу не догадался? Сейчас хватятся.
Он скользнул по стволу и кинулся сквозь зеленую чащу к своим шеренгам. Запыхался, погрузил тучное тело на коня и, взмахнув рукой, дал команду: «Вперед!» Всадники медленно тронулись. Сквозь редеющую растительность, все отчетливее проступала поляна. Из палатки выскочил дружинник, что-то прокричал, и движение пошло: спящие проснулись, из высокой травы потревоженными куропатками выпорхнули дозорные, побежали к стану. Дружинники кинулись ловить и седлать лошадей, а ополченцы - надевать кольчуги и строиться. Медлить нельзя! Хурхан, вытащил саблю.
- В атаку! Ур-ма!
И две волны его воинов, клешнями охватывая селянский лагерь, ринулись в бой. Впереди мчались легкие лучники. Они, привстав в стременах, с ходу посылали стрелу за стрелой в пеших, не надевших еще латы и кольчуги селян. Расплывались кровяные пятна на светлых рубахах, пораженные хватались за древки, клонили головы, опускались на колени, падали ниц. Справа, слева. Ур-ма! Но Хурхан не стрелял из лука. Он сёк саблей. Нравилось ему, как свистит ветер под стальным клинком. Сёк. Сверху вниз. Раз! И отскочила у дружинника рука сжимающая меч, и завалился он на бок, засучил ногами. Раз! И полоса наискось прочертила светлую спину убегающего, и плоть с треском раскрылась, лопнула как переспелый арбуз, оголив позвоночник. Нравилось. «Ур-ма!» - кричали его воины, тянулись к пустеющим колчанам, снова и снова сгибали быстрые луки. А за ними - вторая волна - тяжёлые конники. С налету насаживали они на копья и пики дружинников, свистели, смеялись вслед бородатым неуклюже мечущимся ополченцам - веселились. И он веселился. Раз! И голова со светлыми кудрями, отскочив глухим стуком, ударилась о колесо повозки. Весело и задорно! Ржание лошадей, звон оружия, вскрики, стоны радовали слух. А взор - радовала кровь.
Вихрем пройдя сквозь, порубив на куски испуганных табунщиков, разогнав ихних лошадей и подпалив напоследок два-три десятка повозок, унеслись всадники прочь в бескрайнюю степь. Вдаль от берега, вдаль от уходящего племени.
Ну вот, можно уже и не торопиться. Хурхан слегка осадил разгоряченного коня: теперь селяне долго не оправятся. А кто их разбил? Он выпрямился в седле и поднял голову.

[Татьяна Ка.]

не уж то - неужто
Надеюсь, противная сторона отомстит.

[Upolex]

не уж то - неужто
Надеюсь, противная сторона отомстит.

Неужто - спасибо.
А отомстит - посмотрим.

[Upolex]

Но селяне опомнились быстро.
- Соцкие, старший лучник ко мне! - как только рассеялась пыль, прокричал княжий воевода Иван Ратный.
Он стоял посреди лагеря в доспехах, без шлема, с окрашенным кровью мечом. Крепкий, рослый, лет средних. Широко открытые глаза от гнева казались почти бесцветными, тонкие губы шептали ругательства и проклятия. Как же так его обставили? Ратный был зол, и зол, прежде всего, на себя. Он принял под команду объединенные отряды селян, ему и отвечать. Отряды… А что от них осталось? Глянул на поле боя: тут и там могильными холмиками лежали бездвижные тела. Тут, там, кто-то еще шевелился, пытался подняться, привстать на колено. Озираясь по сторонам, обходя трупы, бродили бесхозные лошади, щипали траву. Дальше, под деревьями, горели повозки, дым и запах пеленой завис над разгромленным лагерем. И стоны, стоны доносились отовсюду. Он водил глазами, отмечая каждый хрип, причитание, слово молитвы. «Господи спаси и сохрани. Господи… - Справа на земле сидел немолодой уже дружинник, придерживал уцелевшей левой рукой окровавленную культю, раскачивался и как завороженный твердил: - Спаси и сохрани. Спаси и сохрани!..» Твердил без надежды когда-нибудь осенить себя крестом.
- Помоги ему! - крикнул Иван застывшему неподалеку юному худому ополченцу. - Найди знахаря, знахаря найди!
Тем временем уцелевшие дружинники с мечами наголо, копьями наперевес, ополченцы с топорами, опустив головы, молча, как-то виновато потянулись со всех сторон. Собирались вокруг Ивана, больше, больше, цепкими взглядами ощупывали окрестный кустарник, деревья, недалекую степь. Ждали новой атаки. Ждали приказов, его приказов.
Подошли соцкие. Иван обернулся и тихо молвил:
- Стройте оборону. Лучников в округ. Исполнять!
Лучники рассыпались, опустились на колено. Дружинники уже в доспехах, прикрывшись щитами, встали им за спину. Ополченцы, надев кольчуги, кто с кистенем, кто с топором, построились в центре лагеря. Бряцание оружия, ржание и стоны - все вдруг замерло, и повисла тишина. Время шло. Над головами пронеслась стайка серых птиц и опустилась на деревья шелковицы, росшие по краю поляны. Птахи, довольно вереща, запрыгали с ветки на ветку, обклевывая черные перезревшие ягоды, и воины его задвигались тоже, поняли, наверное: напасть миновала. Облако пыли, поднятой степными скакунами, уплывало всё дальше и дальше на восток, а вскоре, осев на траву серо-желтым ковром, и вовсе растаяло, вернув горизонту былую утреннюю синеву. Умчались, гады!
Он видел: люди приходили в себя.
- Сосчитать павших, помочь раненым, - приказал подручнику по прозвищу Копье, худому, жилистому со шрамом в виде копья на щеке, наклонившись, вырвал пук травы, обтер меч и кинул в ножны.
- Сотни полторы погибших и столь же раненых, - доложил подручник вскоре.
- Много, очень много! - произнес тихо Иван. - Хорошо еще, что косолапые назад не вернулись - побили бы всех.
- Ополчение полегло, - будто оправдывался подручник. - Подзабыли, как биться, войны сколь уж не было. Да-а…
- А ты их не защищай. У номадов потери есть?
- С полсотни убитыми, а раненых вовсе нет - погорячились наши, сразу их и порешили.
- Напрасно это: пригодились бы. - Ратный нахмурился. - С кого теперь допрос держать?
Копье виновато опустил голову.
- Молчишь.
Вокруг стали собираться соцкие.
- Ну что, пробздели, прошлёпали! - негодовал Иван.
- Не думали мы, что нападут. Нас вон сколь, а их… - невнятно послышалось в ответ. – Да и дозор не доложил.
- Не доложил… Надо было другой вслед слать! - Надо, да вот сам тоже как-то не додумал.
- Так собирались, да не поспели.
- Не поспели, всех в землю зарою! - отругав соцких, повернулся к Мытнику: - Егор, бери конных и езжай к реке, ищи ихнее стойбище - там должно быть. Найдешь, глянь куда направились: следы от колес, от копыт конских, определишь и сразу сюда. И засад остерегайся. Давай, пошел!
Ратный понимал: время, время уходит, но и суетиться не хотелось - продумать все надо. Враг вон не дурак оказался. Продолжил уже спокойнее, размереннее:
- Сколь номадов было? Кто скажет?
- Сотни три, может четыре, - сделав шаг вперед, ответил молодой соцкий по прозвищу Резвый.
- А у нас конников сколь осталось?
- Семь сотен, - отвечал Копьё.
- Тогда, Резвый, приказ тебе будет. Возьмешь свою сотню и еще три: Авдея, вон, Бодуна, еще, кого захочешь, и отправляйся вдогонку. Остальные - со мной. Собирайтесь, стройтесь, выступаем скоро...
Иван обернулся к круглолицему старшине ополченцев и продолжил:
- Теперь тебе, Толстун. Мы уходим, ты за главного остаешься, в подмогу - полтораста мужиков, сам выберешь кого. На тебе раненые, припасы, скарб. Займешь оборону, расставишь посты, пошлешь дозоры. Ночь не спать, костры не жечь. Нужда будет - пришлю гонца. Раненых лечите, ставьте на ноги, павших похороните по-людски. А сейчас прикажи своим, пусть запрягают лошадей и ждут знака. Давай пошел! - Иван почувствовал кураж, приток сил и четкость мыслей.
Вернулся Мытник, галопом промчавшись по лагерю, чуть не налетел на Ивана:
- Тпру, зараза! - резко натянул повод.
- А вот и ты, детина, ну что разведал? - неуклюжая выходка наместника показать себя отменным ездоком повеселила Ивана.
- Берегом они ушли, в низовье. Ночью или на рассвете. Повозки у них, как ты говорил. И дозор они положили, псы. Тела в темноте пытались прятать, но плохо.
- Ну-ну… - Иван призадумался, потрогал рукой подбородок. - Мы с тобой, Егор, за племенем вдогон отправимся. Я со всадниками впереди, а ты с ополчением за мной: сколь можно, на повозки посадишь, остальных - бегом. Устанут, пусть меняются, и поторапливай, поторапливай их.
Вскорости всё войско собралось. Копье, подвел Ратному его любимого белого коня по кличке Парус: высокого, стройного иноходца с длинным хвостом и гривой. Иван вскочил в седло, огляделся и дал соцким последнее напутствие:
- Все собрались - хорошо. Повторюсь: дозоры, дозоры вперед высылайте, эти твари любят засады устраивать и нападать исподтишка. Гонцов мне шлите, на рожон не лезьте. Это Резвый к тебе первому относится: иди по следу, но не нападай, коней загони, но выведи их на меня. Если удастся, зажмем их в капкан и прихлопнем как мух.
Иван закончил речь, взял за древко протянутый Копьем княжий желто-красный с двумя перекрещенными трезубцами флаг и, уверенно махнув им, открыл охоту:
- Вперёд!

[Татьяна Ка.]

Что-то здесь плавность, напевность пропала. Возможно, из-за очень большого количества повторов.

[Upolex]

Что-то здесь плавность, напевность пропала. Возможно, из-за очень большого количества повторов.

Скорее, ритм сменился - понеслась раскрутка. Ратный спешит, злится. Возросло количество глаголов, а прилагательных почти не стало.

[Upolex]

Атир и Светлый

Барка под управлением Светлого уверенно рассекала волны. Две шеренги гребцов сидели парами на отполированных скамьях. Держа за рукояти длинные весла, они то опускали их в воду, то поднимали. Голые спины, блестящие от пота, сгибались и разгибались по команде рулевого: «Раз, раз!»
Миновав густой туман, вошли в узкую темную горловину. Атир, покачиваясь в седле, ехал берегом. Осмотрелся: ну вот, скоро и на месте будем. Лодка замедлила ход, рулевой уже не так четко выкрикивал команды, движения гребцов сделались неуверенными. Отчего? Устали? Или задумали что? Над рекой - тут, там - еще висели клочья утреннего тумана, течение было спокойным, а поверхность воды полированной как новый клинок. В ней отражались вековые деревья на обрыве, берег и облака. Вот только странно.… Не видно всплесков рыбы, не слышно пения птиц. Тишина, мертвая тишина.
Прошли еще примерно двадцать полетов стрелы. Вот и место. Стой! Лодочники и вовсе сникли: пригнувшись, испуганно озирались по сторонам.
- Светлый, что случилось? - Атир не узнавал свой голос, так раскатисто звучал он над рекой.
- Боятся они.
- Чего боятся? - Атир еще раз осмотрелся: пологий спуск к воде переходит в широкую песчаную косу. Дальний берег покатый, с большой бухтой и глинистой площадкой у воды, там можно подняться на лошадях, и затащить повозки. Лучше и не найдешь!
- Все, здесь чальте.
Услышав команду, лодочники побросали весла и, оборачиваясь то к Светлому, то друг к дружке, начали бурно, наперебой спорить.
- О чем они, Марсагет? Не слышу. Почему не чалят?
- Боятся. Говорят, место гнилое, - отвечал с кормы сотник, а сам уже тянулся за саблей.
- Светлый! Что за бунт? Ведь уговор был... - Атир повысил голос, но досказать не успел - один из селян по ближнему борту с криком бросился в реку. Стражи вмиг подняли луки, и стрелы вошли в не успевшее скрыться под водой тело. Тут же еще несколько лодочников, перегнувшись через борт, скользнули в реку. Воины обратились, нацелились, но.… Унырнули псы!
- Весла, бери весла! К берегу! - Марсагет, размахивая саблей, двинулся меж взбунтовавшихся гребцов.
- Сюда грести! Не то всех вас прикончим. - Закричал с берега Атир.
Селяне, озираясь на свистящий над головами клинок и направленные в упор луки, нехотя, но взялись за весла. Над водой тем временем показались головы сбежавших: показались и вновь пропали. Ну ничего, долго под водой не протянут.
- Убить их! - выкрикнул Атир, когда головы вновь показались на поверхности.
И полетела стрела за стрелой и с барки и с берега, но тщетно: беглецы все отдалялись и отдалялись. Да что ж такое!
Лучники растерялись, лица их вытянулись. Атир тоже достал из колчана лук, запустил стрелу - селяне все также продолжали плыть. Выстрелил еще раз уже наугад… Стрела зашла в клочья тумана и просто исчезла - не было на воде кругов от ее падения.
- Не стрелять!
Задумался: а вчерашние лошади и корни… Здесь это произошло, здесь! Теперь еще и это. Оглядел мертвую протоку и дальний берег - спину обдало холодом.
Барка подошла к берегу, уткнулась килем в дно. Воины с бортов пошвыряли лодочников: прямо на мелководье.
- Пороть, - приказал Атир, - но чтоб грести могли.
Жестом подозвал к себе Светлого, тот в мокрой рубахе, кривясь и потирая ушибленное при падении плечо, подошел. Атир, дернув его за локоть, оттащил в сторону. Обида за предательство, гнев, готовые прорваться в любой миг, переполняли.
- Почему твои псы бежали, нарушив уговор, за это смерть всем вам?! Отвечай! - начал он под свист плеток и стоны лодочников.
- Они испугались.
- Чего испугались?
- Это место проклято.
- ....?
- Здесь сгинуло много людей, много лодок потонуло.
- У нас каждый день гибнут люди. А ты мне… - гнев не проходил.
- Нам нельзя туда ступать, нам это запрещают наши боги.
- ....?
- Там прах наших предков. - Селянин поднял голову - в голубых глазах не было ни страха, ни сомнений, лишь печаль.
- Где там? - спросил Атир уже тише.
- Там…на острове, - ответил лодочник и отвернулся.
- Острове? Это остров?..
Атир осекся и растерянно посмотрел на тихую бухту и высокие деревья. Капли пота потекли по щекам. Да-а, и почему сам не проверил, дозор послал? Лежал на берегу и мечтал. Что же теперь делать? Племя на подходе. Искать новое место?.. Размытая пока мысль пришла в голову:
- Ты был там раньше?
- Да, - прозвучало неуверенно.
- И остался жив?!
Селянин нехотя кивнул.
Ждать, ждать Хана! Иначе никак. Атир немного успокоился.
- Боги, говоришь, запрещают?.. А что мне твои боги, они у нас разные.
«У нас и вправду разные боги», - прозвучало в ответ или показалось? Селянин стоял с опущенной головой и плотно сжатыми губами. Переспрашивать Атир не стал.

[Upolex]

Беглецы

Вынырнув в полсотни локтей от лодки и отдышавшись, Борода огляделся и увидел еще три головы своих из команды. «Не я один, - подумал. - Хорошо». Борода слышал разносящиеся над рекой крики кочевников, но странно - не было ни свиста стрел, ни погони. Вот чудеса! Правильно, что сбежали, не пошли на этот дрянной остров. Теперь бы на берег выбраться и спрятаться где-нибудь.
Он плыл изо всех сил, загребал руками, но долгожданный кусок суши только отдалялся. Появившееся течение несло и несло его вправо к острову. Силы иссякали. Обернулся: двое его приятелей-лодочников так же тщетно боролись с рекой, а третьего так и вовсе к острову прибило. Вот черт, чему бывать... Видно судьба такая. Борода расслабился и лег на воду.
Его вынесло к скользкому обрыву, с трудом вскарабкался наверх. Вскоре подошли и остальные: обессиленные и мокрые. Разделись догола, отжали одежды и, развесив их на кустах, улеглись на траву под теплые солнечные лучи. Собравшись вместе, не зная радоваться такому спасению или нет, принялись горячо обсуждать случившееся и думать, как быть дальше.
- Так что делать будем, братцы? - начал разговор Борода. - Как нас угораздило.
- Да правильно, что бежали, - отвечал Весло: тощий и длинный лодочник. - Они нас все равно бы поубивали. Вот ребят жалко, Молчуна. Молчал, молчал, а как первый прыгнул, не побоялся.
- А, может, и не поубивали бы. Главный у них суров, но слово вроде держит: кормежку хорошую дал, воинов обещал в помощь. А там, глядишь и отпустил бы. - Вступил в разговор кряжистый и коротконогий Кормач. - Я бежал, так острова этого побоялся, а все одно здесь очутились. А Молчуна жалко: не он - я б не прыгнул.
- Да! Главный ихний отпустил бы. - Кивнул Борода. - Плыви куда хошь со стрелой в спине. Добрый. Да если б мы ему не помешали, сжег бы Марию вместе с детьми. Слово держит. Враг он нам.
- Враг - да. - Кормач кивнул. - Но вот интересно: думается мне, не хотел он жечь. Помните, братцы, как в доме Марию запер, про коней сказал, что заберет. А зачем?
- Зачем? - спросил широколицый лодочник по прозвищу Мордан.
- А затем, что коль из дома выбраться, на ногах по степи далеко не уйдешь. Конь - другое дело. Я вот, пока сюда гребли, все думал - так надумал.
- Ладно, - Борода подался вперед, - а после, почему он коней оставил?
- Так прикинул: на таких тоже далеко не уедешь.
Вспомнив старых осоловевших меринов, рассмеялись лодочники.
- Чего ржете? Негоже. Про Молчуна забыли уже? Царство ему небесное. - Одернул их Борода, перекрестился.
- Царство небесное. - Осенили себя крестом лодочники, опустив головы, примолкли.
Мордан заговорил первым:
- А что ж Светлый, струсил что ли? С самого начала их слушается. Или озолотиться хочет?
- Да не-е, не струсил, - отвечал Борода, - он сам отсюда - задумал что-то. А так, братцы, да-а: попали мы в передрягу. Гиблое место - покойники вокруг. Да и указ княжий… Выбираться надо, вот выждем маленько, затаимся…
- Выбираться надо, - согласился Весло, - но как? А то меня вон как закрутило, чуть не утонул.
- Да ладно: «утонул», ты ж деревянный, - улыбнулся Кормач.
Лодочники опять рассмеялись.
- Мужики, а теперь всерьез, - молвил Борода. - Давайте глянем, у кого, что полезное найдется. У меня - соль… не промокла. - Показал кожаный мешочек.
- У меня - ножик, - похвалился Весло. - Припрятал от косолапых.
- А я рыбацкую снасточку припас, - сообщил Мордан.
- У меня - кремень и ремешок кожаный, - добавил Кормач.
- Вот и славно! - подытожил Борода, который само по себе сделался старшим. - А теперь пора отсюда отчаливать: вглубь, подальше уходить. Заляжем на сегодня, костер жечь не станем, жрать - что под руку попадется.
На том и порешили. Накинув на себя подсохшую одежду, шагнули они в прибрежные кусты.

Переправа

Отъехав от места ночлега, и уже не боясь быть обнаруженными, караван кочевников прибавил ходу.
Солнце стояло в зените, а погони все не было. Не уж то оторвались, не уж то Хурхану удалось увести дружины в степь? Настроение у Властителя улучшилось, окрепла уверенность в скором спасении.
От Сармака прискакал дозорный и сообщил, что в трех полетах стрелы старая дорога, ведет она к заброшенной пристани и до места переправы теперь недалеко.
- Проверьте, нет ли там засады, и вокруг все обыщите. - Ну вот, удача, похоже, возвращается. Хан поднял руку, приказывая повозкам остановиться.

Фома и Сенька - рыбак со старой пристани и его сын-подросток - плавали на лодке в крепость. Возили войнам белорыбицу. Они видели, как кочевники сожгли мост. Волнуясь за жизнь своих близких, рыбаки вторые сутки без устали налегали на весла.
Гребцам еще издали бросился в глаза пустынный берег, закрытые двери и окна их дома. Недоумение, а затем тревога, зародившись внутри, спутали мысли.
- Прибавим, сына, - вымолвил Фома.
Лодка еще не уткнулась в песок, а он уже соскочил в воду и бегом бросился к заколоченному дому:
- Марья, Марья!
- Здесь мы, здесь! - послышалось приглушенно в ответ, и на сердце отлегло.
Подбежал Сенька, сбили подпорки и открыли дверь. Тут же на свет высыпало все семейство. Дети смеялись и подпрыгивали от радости. А Мария обняла Фому и расплакалась. Все были живы и здоровы. Слава Богу!
- Скорее, Марья, скорей, - Фома, разжал объятия жены, - собирайтесь. Я гляжу, косолапые и здесь побывали, а уж что с крепостью сотворили... Живо в лодку - недалече они.
Пленников упрашивать долго не пришлось, собрались быстро: взяли еду, да нехитрый скарб. Мужчины сняли с шестов сети, достали припрятанные меч, кольчугу, колчан. Покидав все в лодку, посадили малых и хотели, уж было отчаливать, когда к постройке выехал отряд кочевников.
- Смотри - сбегают и лодку где-то взяли, и вои, не было их раньше. - Сказал ехавший рядом с Сармаком проводник. - Донесут дружинам, донесут про нас.
- Не успеют, а барка большая - нам пригодится. - Ответил сотник и, пришпорив коня, начал спускаться к реке. Лодка отошла всего-то локтей на тридцать и была в полной досягаемости. - Эй, стой! - крикнул сотник и поднял руку...
Остановят, вернут, не успеем! Фома, бросив весла, поднялся и молвил:
- Марья, Сенька гребите шибче, дети вниз лягте.
Упершись ногой в корму, взял со скамьи лук и выстрелил, затем еще, еще. И попал... Кочевники приостановились и подняли луки.
Еще выстрелить селянин не успел - он и младой пали на дно лодки. Послышались стоны и детский плач, и над бортами виднелась теперь лишь женщина. Рыдая и голося на всю реку, размазывая рукавом слезы, она продолжала грести, уходя дальше и дальше от берега.
- Стрелы поберегите. - Промолвил Сармак. - Что толку стрелять по этой селянке.
Воины подобрали убитого товарища и поехали к Адай-Хану на доклад.

[Татьяна Ка.]

парами на отполированных скамьях - отполированные в глаза бросаются. Они нужны?
читаю и не верю - слегка - что взятые в плен селяне ведут себя так преспокойно. Понятно, что их меньше, что могут убить, но такое спокойствие ... Ни ропота, ни ненависти к тем, кто издевается над ними, запер женщину с детьми, их убивает ...

[Upolex]

Отполированные - подумаю.
Про взятых в плен...
Татьяна, смотрите: их и кнутами били, и плетками пороли, а вдогонку из луков стреляли. Если б мне такое выпало, посчитал бы очень серьезным аргументом, что б не высовываться. Дело не в трусости: мужество в таких условиях красиво, но безрассудно. Потом по характеру люди, лодочники, разные бывают: самые мужественные, или безрассудные, сбежали - благо, удалось, хоть и не всем. Почему многие взятые в плен, любую войну возьмите, не бросались на колючую проволоку, не шли с голыми руками под пулеметы? В данном случае не бросались на мечи, наставленные пики. Пока у лодочников, в данном случае, есть хоть небольшая надежда на спасение, пока они полностью не загнаны в угол, зачем гибнуть?
Далее, если лодочники ведут себя относительно спокойно, не значит, что они смирились. Как там про собаку... не та, что лает, а та, что кусает. Вспоминаю, что в тексте, в последнем отрывке, вот такая фраза:
"""Они нас все равно бы поубивали. Вот ребят жалко, Молчуна. Молчал, молчал, а как первый прыгнул, не побоялся""".
Недоумение по-поводу их поведения это очень хорошо (получилось само собой) - разве плохо, когда по ходу чтения возникают непонятки, сопереживания: "да что ж они такие вялые, ну когда же они наконец-то отомстят?" На мой взгляд, подобное просто замечательно. Главное, чтобы в конце читатель не был разочарован, получил ответы на все вопросы.
По-поводу того, что Атир лодочников наказывает, именно наказывает, так они не держат слово, , ставят под угрозу спасение его племени: детей, стариков, женщин. Кто прав, кто виноват? Это как смотреть...
Татьяна, спасибо огромное за мнение: открываете мне много нового . Заходите еще.
И продолжение...