Прикасаясь к звездам (рассказ)

[Vivien]

«Разве я смогу когда-нибудь забыть эту ночь? Эту бархатную июльскую ночь длиною в вечность…
Тонкий месяц, подвешенный на невидимых нитях, мерцая, качался во тьме бесконечного неба. Весь небесный шелк был усыпан мириадами сверкающих бриллиантов, небрежно оброненных чьей-то величественной рукой. Вкусным деревенским воздухом, пронзенным душистым ароматом яблочного сада, дышалось свободно и с наслаждением.
Я никогда не уставала смотреть на звезды, волшебным серебром рассыпавшиеся в небесных просторах. Я могла стоять часами, закинув голову, и, до боли в шее, смотреть, смотреть… манящие дали Вселенной – вот совершенное чудо, которое никогда бы не наскучило моему взору.
Так было и в ту ночь. Я стояла на веранде, распахнув стеклянные створки окна и, облокотившись на подоконник, смотрела вверх, в сияющую бесконечность. Стройным, ласкающим ухо хором пели сверчки, создавая неповторимый музыкальный фон летней ночи, и погрузившаяся в ночную тьму деревня сладко дремала под звездным одеялом. Теплый июльский ветер легко касался моей тонкой ночной рубашки из белого шелка и приятно щекотал распущенными волосами мои обнаженные плечи. В ту ночь я необыкновенно ясно осознавала свою юность и красоту и неистово упивалась этим чувством.
- Тебе не следовало вставать.
Я медленно повернула голову. Он стоял в небрежной, естественно-раскованной позе, прислонившись плечом к стене и сложив руки на груди. Его силуэт был едва различим в темноте, но небесный свет мягко отражался на его упругих сильных руках, плечах и обнаженном торсе, а глаза сверкали, словно две одиноких звезды.
- Я уже не чувствую боли.
В молчании мы продолжали смотреть друг на друга, затем я вернулась к своему созерцанию. Но ясность мысли внезапно исчезла, и мудрое размеренное спокойствие внутри меня было нарушено тревожным биением предательского сердца.
Я услышала тихие неспешные шаги, но не повернула голову.
- Боли больше нет, потому что подействовало лекарство, - его глубокий насыщенный голос зазвучал совсем близко, но даже это не заставило меня отвести свой устремленный ввысь взгляд, - но после таких глубоких ран и душевного потрясения тебе необходим покой.
Я собралась ответить, но внезапно невольная сладкая дрожь пронзила все мое тело – это он провел пальцами по шрамам на моей открытой спине. От этого прикосновения у меня перехватило дыхание, и я закрыла глаза, полностью отдавшись во власть своего наслаждения. Лишь почувствовав, что его пальцев больше нет на моей коже, я смогла, наконец, совладать с собой.
- Здесь для меня покой, - сорвавшимся от волнения голосом прошептала я, - когда я смотрю на звезды, на гармонию и порядок, царящий во Вселенной, мне кажется, что и в моей душе все становится по местам.
Он стал рядом со мной и тоже запрокинул голову вверх. Я посмотрела на него, еще раз поразившись тому, как в этом стройном, юном, можно сказать, аристократически утонченном, теле заключалась такая великая и мощная сила. Никогда в своей жизни я больше не встречала таких бездонных и непостижимых глаз. Сейчас, в этом серьезном и задумчивом взгляде, черные океаны его зрачков до краев наполнились отражавшимся в них звездным мерцанием.
- А мне звезды вот уже годы твердят о том, как ничтожно мала и одинока душа в бурном море человеческих жизней. Но есть правда, которая еще более жестока и страшна, - он обратил ко мне свой взгляд, исполненный тоски, - это правда о том, что из миллионов людей, живущих на земле, лишь один способен превратить твое одиночество в счастье, и, чаще всего, отыскать этого человека, такая же недостижимая цель, как и прикосновение к звезде.
Я смотрела на него расширенными от удивления глазами, стараясь, чтобы во взгляде полностью отразилось мое понимание. Поразительно, как четко он сформулировал мои мысли! Как же резко он отличался от всех мужчин, которых я знала раньше! В нем не было ни капли показного превосходства, сарказма, пошлости или фальши. Он искренне говорил то, что было в его сердце, не боясь показаться слабым, потому что был слишком силен. Ему бы никогда не пришло в голову прятать свое лицо за чужой маской или притворяться тем, кем он в действительности не был. Всю свою жизнь я стремилась быть таким человеком, но мне для этого требовались усилия, а у него все получалось естественно и легко.
- Вчера ночью ты спас мне жизнь, - после недолгого молчания тихо произнесла я.
- Тебе не следовало ходить в лес ночью – я не раз предупреждал тебя об этом, - жесткость в его голосе уколола мое сердце.
- Но я не представляла, что ты имел в виду, когда говорил, что в лесу опасно! Если бы ты сразу мне все рассказал! – я отвернулась от него и от звездного неба.
- Я оберегал тебя от правды несколько недель, с того самого момента, как ты приехала сюда, - его теплое дыхание у моей шеи спровоцировало новою волну эйфорической дрожи, - я даже не представлял, что ты можешь отреагировать так… так спокойно. Ты закричала лишь в тот момент, когда монстр чуть не разорвал тебя на части!
- Я всегда верила в чудеса и в то, что в сказках есть доля правды, - сердито прошептала я.
- Это никакие не сказки, - мягко произнес он, разворачивая меня к себе, - тебе вовсе не нужно было знать всего этого. Я до сих пор жалею, что не добавил в лекарство зелья, отнимающего воспоминания.
- Ты хотел, чтобы я обо всем забыла? – услышав слезы в моем голосе, он тревожно посмотрел на меня. – Забыла о том, как ты спас меня от чудовища, повергнув огромного трехметрового монстра с такой легкостью, словно это было соломенное чучело? Забыла о том, как я почувствовала себя в безопасности, увидев твое лицо, исполненное беспокойства за мою жизнь, перед тем как потерять сознание? О том, как мы летели обратно на белом крылатом коне? Или о том, как своей чудодейственной мазью ты за сутки заживил мои раны, глубиной в пару дюймов?! Ты хотел, чтобы я забыла все это?
- Да, - ласково сказал он и заключил мое лицо в ладони, - я хотел, чтобы ты забыла, и чтобы эти воспоминания не тревожили твоей спокойной городской жизни, в которую ты вскоре вернешься.
- А ты? – мой подбородок задрожал, и я почувствовала, как глаза наполняются слезами, - ты тоже забудешь?
Ночной ветер унес мой едва различимый шепот, но по его глазам я поняла, что он услышал мои слова. И эти же глаза – не знаю, вольно или невольно – сказали мне: «Нет. Не забуду. Никогда».
Осторожно и нерешительно я положила ладони на его обнаженную грудь. Она была теплой и гладкой, и в этом полуобъятии я осознала, что мы еще никогда не были так близки. Если бы счастье было светом, то этого прикосновения я стала бы солнцем.
- Ты хочешь, чтобы я уехала? – спросила я, продолжая с мукой смотреть в его глаза.
Он медленно наклонился и легко коснулся губами моих губ. Этот невинный поцелуй оглушил меня бездной неведомых чувств. Я была уверена, что он испытывает нечто подобное, поскольку в следующий момент его руки скользнули по моим плечам, спине и крепко стиснули талию, тесно прижав мое тело к его широкой груди. Он целовал меня с такой страстью и таким желанием, и я отвечала ему тем же, чувствуя себя защищенной в этих сильных и нежных объятиях. Этот поцелуй было невозможно сравнить ни с одним из множества тех, которые остались в моем прошлом.
Потом он резко отстранился. Мы оба тяжело дышали. Произошедшее потрясло меня до глубины души, но я должна была знать.
- Ты хочешь, чтобы я уехала? – повторила я свой вопрос.
Он молча смотрел на меня, умоляя взглядом, чтобы я позволила ему не отвечать. Но я ждала ответа.
- От моего желания ничего не зависит. Мы не имеем на это права, - в его напряженном голосе звучала обреченная уверенность.
- От твоего желания зависит все! Я приехала сюда этим летом, даже не представляя зачем, и встретила тебя. Я узнала о тебе правду, и правда не оттолкнула меня. Ты спас мою жизнь, а я захотела стать частью твоей. Мы теперь связаны, понимаешь? Неужели сейчас, когда тебе посчастливилось среди миллионов звезд найти одну, ту единственную душу, ты позволишь себе от нее отказаться? И заставишь меня сделать то же самое?
Мои щеки полыхали пламенем, и, говоря, я задыхалась. Но я должна была убедить его. Слишком высока была цена.
- Ты понимаешь, что это будет значить для тебя? – его тяжелый взгляд стал медленно теплеть и загораться лаской. Надежда в моей душе сменилась ликованием.
- Понимаю, - ответила я, и уже смело обвив руками его шею, выдохнула совсем близко от его лица, - счастье».

Закрыв книгу, Катрина Розенберг, окинула взглядом своих слушателей. Ей ответили десятки восхищенных глаз. Главный зал самого большого книжного магазина в Лондоне был буквально забит людьми: они сидели и стояли, держа в руках одинаковые книги в фиолетовых обложках. Два аккуратных столбика таких же книг возвышались рядом с креслом, в котором сидела писательница. На вид ей было за шестьдесят, но выглядела она так, что ее можно было с легкостью перепутать с королевой: несмотря на старческие морщины, ее кожа не была дряблой, и лицо ее при всем почтенном возрасте и отсутствии макияжа, все еще хранило следы былой красоты. Длинные и густые, но уже полностью поседевшие волосы были уложены в аккуратную скромную прическу. Ее удивительно стройную фигуру подчеркивал строгий дорогой костюм. Шею и руки ее украшал жемчуг, который она надевала на все пресс-конференции и чтения. Эта старая женщина была воплощением элегантности. Даже сейчас, после нескольких часов общения с читателями, автографов и чтений, она сидела с совершенно прямой спиной и, сложив унизанные кольцами тонкие аристократические руки на темном переплете, ясным внимательным взглядом своих мудрых глаз смотрела на окружавших ее людей.
Первыми очнулись журналисты. Защелкали камеры, заволновалась толпа. Громкие аплодисменты эхом отозвались в высоких стенах зала. Катрина вежливо улыбнулась – она хотела, чтобы ее запомнили такой.
- Мисс Розенберг, вы подтвердите слух о том, что «Прикасаясь к звездам» - ваша последняя книга? – первый вопрос не был для нее неожиданным.
- Да, это действительно так.
- А почему вы приняли такое решение? У вас закончились идеи или вы просто решили покинуть творческий путь на самом пике популярности?
- Ни то, ни другое, - с достоинством ответила писательница, - просто я уже не успею написать следующий роман.
В зале послышался приглушенный смех – присутствующие восприняли последние слова как шутку.
- Как вы относитесь к тому, что вашу книгу «Слезы единорога» номинировали на Нобелевскую премию, и, что вы можете стать единственным лауреатом, получившим самую престижную награду за роман в жанре фентези?
- Это высокая честь для меня. Я никогда не думала, что смогу достичь таких высот в литературе.
- Был слух, что в «Прикасаясь к звездам» вы включили отрывки из своего дневника. Также в этой книге ведется повествование от первого лица, что не свойственно вашей манере письма. Неужели роман действительно основан на событиях вашей жизни?
­- Что вы… - горько улыбнувшись, ответила Катрина. – Я пишу о чудесах. А в реальной жизни, как известно, чудес не бывает.
- Почему именно этот роман стал последним? В одном из своих интервью вы говорили, что начали писать его много лет назад.
- Да, и я давно его закончила. Если я действительно стала популярной писательницей, классиком, как называют меня многие газеты, я хочу чтобы меня запомнили именно этим произведением. Если мир захочет помнить меня, он не имеет права забыть эту историю.

Катрина Розенберг вышла из автомобиля и, поблагодарив водителя, захлопнула дверцу. Колеса мягко зашуршали по гравию, и свет фар вскоре исчез за поворотом. Женщина немного постояла в темноте, закрыв глаза и слушая тишину. Теплый июльский ветер донес до нее насыщенный аромат старого яблочного сада.
Запустив руку в карман, Катрина достала колокольчик и позвонила. Послышался неясный шум, и через несколько мгновений ослепительно белый конь на огромных крыльях приземлился перед нею. Проведя рукой по лоснящемуся боку, женщина обхватила руками его шею и, закрыв глаза, прильнула щекой к длинной густой гриве. Она постояла так пару минут, всем телом ощущая, как горячая кровь прекрасного создания мощно пульсирует в венах.
- Прощай, Эдельвейс, - прошептала она, гладя мягкие перья его могучего крыла, - служи ему верно.
Пегас посмотрел на нее долгим взглядом умных глаз, словно давая клятву, и взмахнув крыльями, взмыл в ночное небо.
Медленно ступая по вымощенной булыжником тропинке, женщина приблизилась к дому, поднялась по деревянной лестнице на крыльцо и вошла. В доме было темно и тихо. «На охоте» - с улыбкой подумала она, зажигая свет в своей спальне. Катрина разделась, оставив лишь жемчуга и, распустив длинные, усыпанные серебром волосы, надела свою старую ночную рубашку из белого шелка. Затем зажгла длинную свечу и выключила свет. В этом тусклом полумраке женщина долго всматривалась в большое напольное зеркало, словно не узнавая человека, отражавшегося в нем. Очнувшись от оцепенения, она села за массивный дубовый стол – часть ее коллекционного мебельного гарнитура викторианской эпохи. Достав из верхнего ящика стола толстую тетрадь в потертом кожаном переплете с золотым тиснением, она раскрыла ее где-то в середине и, взяв в руки тонкое перо, обмакнула его в чернила. Катрина еще с юности любила вещи, роднившие ее со Средневековьем: свечи, старинную мебель, зеркала в кованых бронзовых рамах, свой серебряный чернильный прибор – и с удовольствием пользовалась ими в моменты острой ностальгии.
Держа руку с пером над чернильницей, женщина с любовью всматривалась в последние слова в своем дневнике. Слезы наполнили ее старческие глаза, но, проглотив комок в горле, она собралась с мыслями и стала медленно, красивым витиеватым почерком выводить строки на бумаге, беззвучно диктуя себе слова:
«Здравствуй, любовь моя… я решила написать тебе свое первое и последнее письмо.
Вот уже тридцать девять лет, как тебя нет со мною, а я все эти годы жила так, словно ты продолжал беречь меня и хранить. Я никогда не говорила тебе о том, какую страшную боль мне причинил твой уход… ты погиб как воин, как рыцарь на той роковой охоте... твоя смерть лишила меня всяких сил… всего несколько недель счастья – и целая жизнь страданий. Тридцать девять лет, можешь себе представить? Пустые долгие годы без смысла, без радости, без тебя… даже удивительно, что я прожила столько, но так случилось, вероятно, потому, что ты этого хотел. Ты всегда хотел, чтобы я была счастлива. Прости меня, я очень старалась, но это было невозможно, ведь лишь одна душа могла превратить мое одиночество в счастье, и этой душой был ты… с твоей смертью мое счастье ушло навсегда, а одиночество превратилось в глухую неизлечимую боль…
Когда ты ушел, мир закончился для меня, он погрузился во тьму, словно ночная комната, когда легкое дыхание задувает пламя свечи. Все потеряло смысл, и, не в силах терпеть, я решила расстаться со своей никчемной жизнью. Но именно тогда у меня появилась причина не делать этого – и эту причину дал мне ты. Помнишь нашу первую ночь? Тогда, как и сегодня, было тихо и тепло, и небо сияло над нами, усыпанное сверкающими крошками звезд. В ту ночь твои глаза признались мне в любви и, благодаря тебе, я стала женщиной. В ту ночь началось мое короткое счастье. А через три месяца и девять дней тебя не стало. Еще через неделю я узнала, что под моим сердцем бьется еще одно, маленькое сердечко. И осознание того, что там, во мне, живет твое дитя, придало мне сил и желания жить дальше…
Я назвала его Ричард – в честь отца. Сейчас он уже совсем взрослый. Когда я смотрю на него – я словно вижу твое отражение в этой статной фигуре, твердом подбородке и бездонных черных глазах. О, твои глаза… ты подарил мне фамильные жемчуга своей семьи, ты любил, когда я одевала их – говорил, что они напоминают тебе звезды, звезды нашей первой ночи. А мне они всегда напоминали твои глаза, таинственно мерцающие во тьме…
А Ричард… ты бы им гордился – он стал охотником, как и ты, и я до сих пор с замиранием сердца жду рассвета, чтобы увидеть своего мальчика живым после ночного боя со страшными силами леса. Я с самого детства рассказывала ему о тебе, и потому выбор его профессии не стал для меня неожиданностью. Он все еще одинок, но у него есть время, чтобы отыскать свою единственную звезду. Уверена, когда-нибудь он будет счастлив.
Знаешь, почему я пишу тебе это письмо?.. потому что сегодня я умру, и, наконец освободившись от этой тягостной бессмысленной жизни, обрету долгожданный покой. Ты помнишь, что хотя во мне всегда жила твердая вера в чудеса и сказки, я никогда не верила в бессмертие души, реинкарнацию и прочую ерунду. Вот и сейчас я пишу тебе, зная, что ты не услышишь меня и никогда не прочтешь этих строк. Но, несмотря ни на что, упрямая и непобедимая надежда в моем сердце подсказывает мне, что когда-нибудь мы с тобою снова будем вместе».

Облокотившись на подоконник, Катрина Розенберг стояла на веранде и, запрокинув голову, смотрела на звезды. Сияющая бездна у нее над головой уносила ее в прошлое, к ярким, счастливым воспоминаниям. Будто не было этих тридцати девяти лет… словно сейчас, вот-вот, низкий глубокий голос с мягким укором скажет ей: «Тебе не следовало вставать»…
«Ты понимаешь, что это будет значить для тебя?»
«Понимаю. Счастье…»
Горячие слезы крупным жемчугом потекли по ее щекам. Теперь можно было плакать. Последний раз она плакала так давно. Сквозь прозрачную пелену слез Катрина посмотрела вниз, туда, где багровым пламенем полыхал костер, посылая в небо искры и пепел… все, что осталось от ее дневника, от ее воспоминаний, от ее любви…
С тех пор, как он погиб, она никогда не снимала подаренные им фамильные жемчуга. Они были на ней и в тот час, когда под теплыми руками, наконец, навеки успокоилось ее измученное сердце.