Гимн Свету (casual/музыка, 19 т.зн.)

[Fr0sT]

Представляю на ваш суд очередное творение. Это рассказ о тех, кто сумел найти в себе силы, когда судьба испытывала их на прочность. Комментарии, замечания об ошибках и корявых местах приветствуются.

Гимн Свету

Диана в сотый раз за день с тревогой посмотрела на брата. Тот уже который час подряд сидел возле открытого гроба — повесив голову, сгорбившись, упираясь неподвижным взглядом в доски пола. Случайный человек не увидел бы особых отличий на всегда бесстрастном лице, но девушка-то знала, чего стоят крепко стиснутые зубы, складка на лбу и круги под глазами. Как и она, брат невыносимо страдал от горя — но если Диана обретала слабенькое облегчение в слезах, то Артур лишь замыкался в себе да чернел лицом.
— Арт… — тихонько позвала девушка. — Мама не хотела бы, чтоб ты так себя изводил…
Безнадёжно. Слова канули в никуда, скорбная фигура даже не шевельнулась. Не в силах выносить такое зрелище, Диана всхлипнула и убежала на кухню.
Почти двое суток прошло с того чёрного часа, когда их мама ушла из жизни. Диану буквально раздавила трагедия, и неизвестно, что с ней стало бы, не будь рядом брата. С самого детства он был ей незыблемой опорой, человеком, на которого можно безоглядно положиться и который никогда не подведёт — так стало и на этот раз. Шокированный не меньше сестры, он нашёл в себе силы заняться формальностями, да ещё и старался утешить Диану. Но и его выдержка дала трещину. Как только схлынула печальная суета, и они остались один на один со своим горем, Артур сломался. Присел у изголовья матери и с тех пор не двигался.
У девушки разрывалось сердце при виде брата, сжигающего себя изнутри. Всегда спокойный и хладнокровный, похожий на скалу посреди бушующего океана, он не умел выпускать эмоции наружу — и теперь те медленно, но неумолимо пожирали его.
Диану вдруг охватила злость, она влетела в комнату и яростно встряхнула брата:
— Довольно! Хватит так сидеть, сделай же что-нибудь!!! Выругайся, разбей окно, закричи! Расплачься! Что угодно, только не молчи! Разве не чувствуешь, что копишь в себе страшный яд? Выплесни его, иначе он пожрёт тебя с потрохами!
Она и сама не верила, что добьётся отклика. Скорее бетонная стена расцветёт, чем Арт уронит слезинку. Тем сильнее Диана изумилась, когда брат сжал её руку и тихо произнёс:
— Не надо.
Два простых слова мгновенно испарили весь гнев. Девушка бессильно вздохнула. Затем крепко обняла брата и расплакалась; горячие слёзы закапали ему на лицо.
— Я не хочу потерять и тебя, — с трудом прошептала Диана. — Нет. Только не сейчас…
— Я здесь, — всё так же тихо сказал Арт, успокаивающе гладя сестру. — Я с тобой.
Когда девушка затихла, он посмотрел на обитый красным бархатом ящик. Приняв решение, Артур отстранил сестру, встал и склонился над давно остывшим телом. Нежно провёл рукой по холодной щеке и шепнул:
— Для тебя!
После чего ушёл в другую комнату. Недоумевающая Диана последовала за братом. Глаза девушки расширились, когда она поняла, что задумал Артур…

* * *

Худая тёмная рука напряглась, жилы натянулись, как тетива. Пальцы с изломанными ногтями скрючились, судорожно впиваясь в подушку. Смуглый тощий парень по имени Мигель выгнулся дугой на продавленной кровати, хриплый стон слетел с искусанных до крови губ.
Когда приступ миновал, он обессиленно рухнул на лежанку, рывками вбирая воздух и сплёвывая едкую желчь. Кожа покрылась липким потом, сердце бешено колотилось. Оставшаяся после вспышки боль показалась почти незаметной. Мигель знал, что это лишь иллюзия: через полминуты она вновь начнёт нестерпимо грызть нутро ядовитыми зубами. А там не за горами и следующая волна.
Приступы накатывали всё сильнее, и он уже почти надеялся, чтобы во время очередной вспышки не выдержало сердце.
Мигель приехал из Мексики — как и большинство соотечественников, в поисках лучшей доли. Поначалу ему везло: удалось раздобыть регистрацию, снять приличную комнату, устроиться на работу. Везение закончилось, когда Дьявол дёрнул его пообедать в ресторане фаст-фуда. Тяжесть в животе, которую Мигель поначалу принял за реакцию на некачественные продукты, к ночи превратилась в острые, изматывающие боли. Неизвестно, что это было — тяжёлое отравление, инфекция, или же открылась застарелая язва… все врачи, которым названивал парень, первым делом требовали страховой полис. Едва услышав, что полиса нет, они сразу обрывали разговор. В отчаянии Мигель пытался настаивать и умолять, но ему, распознав акцент, грозили Бюро гражданства и иммиграции и выдворением из страны. Как цинично заявил последний врач, без нужных бумаг приезжего не пустят даже в морг.
За последующий день мексиканцу не раз казалось, что он скоро проверит это утверждение.

Дыхание перехватило: новый приступ надвигался, чтобы бросить Мигеля в пучину страданий. Бедняга стиснул измочаленную простыню, страстно желая, чтоб тело наконец прекратило цепляться за жизнь. Даже геенна огненная его не страшила — хуже, чем сейчас, быть просто не могло.
Из-за шума в ушах Мигель не сразу расслышал новый звук. Пульсирующие удары едва пробивались сквозь багровую завесу боли. Парень поначалу принял их за биение сердца и подумал, что час его близок: столь бешеный ритм слабо совместим с жизнью. Однако текли секунды, звук бесцеремонно рвал омерзительную пелену, добираясь до самого дна сознания. Он явно шёл извне, и тогда Мигель окончательно убедился: высшие силы зовут его душу к себе. Должно быть, сам суровый архангел Михаил созывает небесное воинство этими боевыми барабанами.
И есть в стройных рядах бойцов место для одного невезучего мексиканца.
Что же, он не заставит ангелов ждать, он выйдет им навстречу! Уже не различая явь и мираж, Мигель попытался встать, но боль кинула его обратно. Тогда, скрипя зубами, он свалился на пол. Небеса любят сильных. Презренной боли не помешать ему встретить смерть достойно.
Четыре шага до порога комнаты… целая бесконечность. Но он одолеет столько, сколько понадобится — ведь барабаны продолжают звучать! Лишь они удерживали Мигеля на плаву. Собравшись с силами, он подтянул к себе чёрный футляр — единственную дорогую сердцу вещь, что была с ним всегда. Тяжесть усложнит путь, но Мигель не мог допустить и мысли, чтобы явиться на божий суд без неё.
Дюйм за дюймом он полз вперёд, а пол вибрировал от грохота небесных барабанов.

* * *

Снимок в пластиковой рамке так и сиял сочными красками. Яркое солнце играло на волнах, рассыпаясь сотнями лучиков. Но двое, что стояли в центре, сияли ярче солнца — их внутренний свет, казалось, озарял всё вокруг.
Светловолосый, крепко сложенный парень и гибкая, изящная рыжая девушка — они походили на весёлых и счастливых греческих богов. Достаточно было приложить лишь капельку воображения, чтобы увидеть проскакивающие меж ними искры.
Дэниел зажмурился, но изображение со снимка продолжало висеть перед глазами. Хоть с момента, запечатлённого на фото, прошло едва полгода, за это время он изменился до неузнаваемости: светлые пряди потускнели и спутались, плечи поникли, а губы уже давно не знали улыбки.
Их роман напоминал сказку — в реальной жизни такого просто не бывает. Бесконечно влюблённые и бесконечно счастливые, Дэн и Лора считали, что будут вместе всегда. Они ошиблись.
Он до сих пор не понимал, что же случилось. Однажды ему понадобилось уехать на неделю в командировку, а вернувшись, он уткнулся в прочную ледяную стену, что вдруг выросла между ними. Недоумённые расспросы остались без ответа, а через неделю Лора сказала ему «Прощай» и исчезла, сменив номер телефона.
С тех пор не проходило и часа, чтобы несчастного не терзал вопрос: «Почему?!» Знай он причину, стало бы чуть легче — тогда было бы кого винить в разрыве. Ссора, противодействие родителей, несовместимость характеров, даже измена — всё это можно было бы понять и смириться. Но полная неизвестность убивала, как отравленный нож. Он даже не мог разозлиться: в душе была только растерянность, и оттого боль расставания становилась стократ мучительней.
Ритмичный грохот из-за окна внезапно ворвался в комнату, вдребезги круша лабиринт тягостных мыслей, безжалостно встряхивая измождённый разум. Дэн вздрогнул и машинально помянул недобрым словом любителей выкрутить регулятор громкости на сон грядущий.
Затем он невольно прислушался. Чуткий слух определил: это не запись. Неизвестный барабанщик играл вживую. Но КАК играл! Это не было похоже на дискотечную долбёжку или типовые пулемётные сбивки. Дэну не верилось, что подобное можно сотворить на ударной установке. Музыкант играл обнажённым нервом, превращая удары по пластику барабанов в бессловесный вопль души, заставлявший дрожать всем телом.
Дэн замер, вслушиваясь в неистовую канонаду; его глаза блестели, на лице застыло странное выражение. Наконец он пошевелился. Взгляд снова упал на снимок, и Дэн, не дрогнув, сломал его вместе с рамкой. Осколки полетели на пол, а он схватил некий тяжёлый предмет и стремительно вышел из квартиры.

* * *

Толстые узловатые пальцы охватили стакан с пойлом подозрительного цвета, и вытатуированные на фалангах буквы сложились в слово «Трей». Через секунду содержимое стакана было перелито в глотку широкоплечего громилы откровенно бандитского вида. Нечёсаный, заросший густой щетиной, с осоловевшим взглядом, он мог повергнуть в трепет любого. Мало кто отважился бы подойти достаточно близко, чтобы под мутной пеленой хмеля различить проблеск страдания в его глазах.
Ещё неделю назад этот парень безмятежно работал на местном сервисе «Форд». Из-за крутого нрава и диковатой внешности до общения к клиентам его не допускали, однако никто не мог потягаться с Треем в знании внутренностей автомобиля. Он обладал интуитивным пониманием механизмов, а неказистые с виду пальцы легко управлялись со сложнейшими узлами.
Всё шло прекрасно, пока на сервис не заявился Моррис, новый топ-менеджер — из той породы заносчивых надменных ублюдков, что собственных родителей продадут в рабство за престижную должность.
В первый же день он, постоянно козыряя некими высокими связями, начал везде устанавливать свои порядки. Растерявшись под самоуверенным и наглым напором, никто не решился возражать. Сунулся он было и в мастерскую, но Трей полностью проигнорировал безапелляционные приказания, вдобавок ещё и окатив хлыща искрами от сварочного аппарата. Сыпя ругательствами, Моррис убрался; его злобный взгляд обещал строптивому механику море проблем.
На следующий день по пути со склада Трей наткнулся на Морриса в вестибюле. Тот на людях, не выбирая выражений, распекал уборщицу — миниатюрную безобидную старушку, любимую всеми за лёгкий нрав и добродушие. А сотрудники, которые называли её бабушкой и охотно уплетали её восхитительные пирожки, стыдливо отворачивались. Никто не посмел вступиться за старую женщину.
Трей заскрежетал зубами, увидев слёзы на морщинистых щеках. Остро захотелось поудобнее перехватить колесо, что он нёс в руке, замахнуться и расплющить недоноску череп. Едва сдерживаясь, он подошёл вплотную и сказал какую-то чепуху. Когда Моррис повернулся, разъярённый, что его прервали, Трей «случайно» уронил тяжеленное колесо ему на ногу.
Лакированные щёгольские «Гуччи» не смягчили удара; раздался хруст, Моррис взвыл и скорчился на полу. Трей успокаивающе похлопал его по плечу, щедро пачкая мазутом дорогой пиджак. Потом он оглядел вестибюль, и люди отводили глаза, не выдержав яростного упрека во взгляде.
Моррис не стал тянуть с ответом: вскоре Трей и ещё несколько сотрудников были уволены «за многочисленные нарушения дисциплины, а также низкую производительность труда».
Вначале Трей только посмеялся, считая, что ценный работник вроде него стоит десяти менеджеров. Однако Моррис затаил слишком сильную обиду, к тому же действительно имел большие связи. Президент сервиса на словах посочувствовал Трею, но от участия в восстановлении справедливости устранился. Профсоюз, запуганный обещаниями суровых чисток состава, тоже не горел желанием высовываться. Приятели-механики невнятно мычали в ответ на призыв устроить забастовку. Куда ни тыкался бедняга, он везде наталкивался на сомкнутые створки душ и страх за свои согретые местечки.
Он пробовал устроиться в другие фирмы, однако и туда дотянулась длинная рука скользкого ублюдка: ему отказывали под различными благовидными предлогами, «теряли» резюме… в последнем сервисе кадровик, пожалев отчаявшегося парня, по секрету сообщил о недвусмысленном указании свыше. В радиусе ста миль никто не взял бы Трея в штат — кому же захочется огрести лишние проблемы?
Это оказалось последней каплей. Надо было продолжать борьбу, но Трей больше не мог терпеть неудачи. Он устал от безысходности. Сломался. И начал топить свою горечь в бутылке виски.
Дурман от спиртного смягчал боль, глушил мысли. Но это облегчение было обманчиво: приходил новый день, и боль возвращалась, только теперь ещё и на пару с похмельем. Дрожащая рука снова тянулась к бутылке… порочный круг. Ядовитая пьяная завеса надёжно окутала сознание душным покрывалом, заточив жертву в тюрьму безысходности.
Трей потянулся за бутылкой, но в глазах двоилось, он промахнулся и опрокинул её. Расплёскивая виски, бутылка покатилась по столу и шлёпнулась на пол. Трей неразборчиво выругался и нагнулся следом. Кровь резко хлынула к голове, напрочь затуманивая и без того далёкое от ясности сознание. В глазах потемнело, в висках бешено застучали молоты. Он позабыл о бутылке и привалился к спинке стула, тяжело переводя дыхание. Биение крови в висках постепенно утихло, но – странное дело – молоты продолжали звучать.
Трей подумал о кузнице, где жарко дышит пламя, а широкоплечие мастера покоряют железо. Где правят лишь сила и умение, и куда нет хода Моррисам. Но разве взяли бы туда такого пьянчугу, как он?
Преисполнившись отвращения к себе, он со всей силы швырнул стакан в стену. Сверкающими осколками разлетелись сковывавшие его кандалы. Трей поднялся во весь рост, почти ощущая, как спадают разбитые цепи. В мозгу немного прояснилось. Перестук молотов превратился в чьё-то яростное барабанное соло. В его рваном, хаотически меняющемся ритме звенел исступлённый бессловесный вопль.
Трей нахмурился, стиснул пудовые кулаки и неверным шагом протопал в коридор, по пути прихватив что-то увесистое.

* * *

Диана беспокойно переминалась на пороге комнаты, её разрывали противоречивые чувства. Конечно, она испытывала огромное облегчение за брата, который наконец нашёл своеобразную отдушину. В то же время девушка постоянно бросала взгляды на входную дверь, с минуты на минуту ожидая вторжения разгневанных соседей. Всё-таки дело близилось к ночи, а грохот стоял просто адский.
Диана даже отпёрла замки, чтобы попусту не обрывали звонок — всё равно расслышать сигнал в таком шуме было невозможно. Однако никто не спешил врываться и требовать тишины. В девушке уже зародилась робкая надежда, что Арт отведёт душу прежде, чем лопнет терпение у соседей, когда дверь слегка приоткрылась. Хоть не ворвались внутрь с битой наперевес, и то хорошо. С упавшим сердцем девушка поплелась встречать гостя, совершенно не представляя, какими словами будет объясняться и просить прощения за брата.
На пороге стоял незнакомый белокурый парень, на вид измученный и потрёпанный жизнью, но прилично одетый. Он шагнул внутрь и приветливо улыбнулся, чем немало изумил ожидавшую ругани Диану. Девушка открыла рот, однако слова так и замерли на губах, когда она разглядела предмет, что выглядывал у гостя из-за правого плеча.
Едва войдя в квартиру, Дэн упёрся взглядом в открытый гроб, у изголовья которого стояла большая фотография — красивая женщина лет сорока в кожаной куртке с заклёпками; изящная рука уверенно лежала на грифе бас-гитары.
Ситуация окончательно прояснилась. Скорбно склонив голову, Дэн отвернулся и прошёл в соседнюю комнату, где находился эпицентр бешеной канонады. Девчонка проводила его круглыми глазами — судя по всему, не такого визита она ждала.
А в комнате неистовствовал парень лет двадцати с теми же чертами, что у женщины на фотографии и девушки в коридоре. Он бил по барабанам остервенело, вымещая свою боль, и те стонали, выплёскивая её в виде звука. Редкие удары по тарелкам звучали как горестные вскрики в пучине разрушительного шторма. Непролитые слёзы, беспредельная горечь потери и жгучая ярость бессилия носились в воздухе, переполняя комнату, грозя разорвать на мелкие кусочки.
Дэн пробежался взглядом по комнате, обнаружил комбоусилитель и подошёл ближе. Снял с плеча гитару, ярко блеснувшую красным лаком корпуса. Барабанщик покосился на гостя, но ничего не сказал и не прекратил играть. Дэн невозмутимо подключил инструмент через один из змеившихся по полу проводов и выпрямился. Его лицо стало отрешённым, глаза затуманились, обращаясь глубоко внутрь. Руки сами собой легли куда надо. Аккорды и ноты стали лишними сегодня — существовала только песнь души, а её невозможно разложить на составные части.
Он ударил по струнам, доверяя гитаре стать своим голосом — и та отозвалась жёстким, злым риффом, похожим на увесистую пощёчину, полным того яростного гнева, которого Дэну так не хватало.
«Вставай и иди вперёд! — вопили струны. — Хватит киснуть! Дай волю очистительному гневу, пускай все невзгоды сгорят в его пламени!»
Он позволил звучанию увлечь себя. Боль непонимания и горечь умирающей любви потоком изливались из сердца на струны — а те не слабели, не провисали. Дрожа под натиском боли, они и не думали сдаваться, лишь грозно рычали в ответ.

Новое движение прикрытой было двери отвлекло Диану. Она посмотрела в проём, но там никого не оказалось. Взгляд девушки скользнул ниже, и она отшатнулась; сдавленный вопль потонул в рёве музыки.
Из-за двери, скребя по доскам пола хищно растопыренными пальцами, торчала костлявая рука. Вот она затрепетала в напряжении, дверь распахнулась шире, и показалась голова со спутанными и слипшимися чёрными волосами. Некто, больше похожий на несвежего зомби, чем на человека, упорно вползал в квартиру. Сходство ещё больше усиливали гримаса нестерпимой боли на смуглом лице и закатившиеся, сверкавшие одними белками глаза.
А на спине этот оживший труп тащил бас-гитару.
Кое-как оправившись от шока, Диана смутно признала в госте соседа сверху, молодого улыбчивого мексиканца, с которым она пару раз сталкивалась в подъезде. Не замечая ничего вокруг, тот преодолел коридор и ввалился в комнату к Арту. Полежал, отдыхая и собираясь с силами; пот ливнем катился с него, оставляя следы на полу; губы шевелились, будто в молитве.
Затем мексиканец нащупал штекер своего баса, слепо потыкал в комбоусилитель, с третьего раза попал. С грехом пополам сел, привалившись спиной к стене, устроил инструмент поудобнее. Глубоко вдохнул, словно вместе с воздухом впитывая эманации безумного концерта. И улыбнулся.
Четыре струны видавшего виды баса завибрировали, своим низким рокотом оттеняя Дэна и Арта, давая общей композиции глубину и выразительность. Каждая нота гремела подобно шагу тысяч марширующих воинов, чётко и гулко, заставляла дрожать всё вокруг, звала в битву с полчищами Тьмы, невзирая на немощь, усталость или мучительную боль. Гудение спускаемой тетивы, шипение рассекаемого мечом воздуха бесновались в этих звуках.

Диана с изумлённым благоговением смотрела, как трое незнакомых, абсолютно разных парня, не сговариваясь, сыгрались настолько идеально, что многим командам и не снилось. Но потрясения для неё на сегодняшний вечер ещё не кончились.
Девушка повернулась на дуновение воздуха от резко распахнутой двери и испуганно вжалась в стену. В прихожую, источая густой запах спиртного, ввалился огромный, свирепого вида бугай, взъерошенный и угрюмый. Левая рука его держала что-то продолговатое, скрывавшееся в тени.
Вот и дождались наконец соседа с битой, подумалось Диане. Даже трое парней вряд ли совладают с таким верзилой…
Визитёр окинул взглядом съёжившуюся девушку, ещё больше посмурнел и, покачиваясь, направился в комнату к ребятам. Луч света упал на предмет в его руке, и оказалось, что это широкий гриф чёрной как смола гитары. Находившаяся на грани обморока Диана с облегчением выдохнула.

Дэн первым заметил нового участника. Тот поводил вокруг мутным взглядом, распространяя волны перегара, потом нагнулся и дрожащими лапищами принялся втыкать штекер своего инструмента в разъём.
Дэн обречённо подумал, что пьяный здоровяк сейчас нарушит волшебную гармонию. Он же еле двигается, куда уж тут играть! Но вышло иначе: едва руки Трея коснулись струн, он переменился. Только что с трудом держащийся на ногах, он вдруг встал твёрдо, как нерушимый монолит. Затуманенный взор прояснился, сверкнул огнём, и толстые пальцы с невероятным проворством забегали по струнам. Резкие, проворные аккорды мгновенно вплелись в общий хор, возглавляя его, наполняя скоростью и упругостью. Любые сомнения рассеялись. Все четверо в ошеломляющем озарении поняли, что их гармония стала идеальной. Последний элемент сложной конструкции наконец занял положенное место, и музыкальная картина заиграла всеми красками, переливаясь и блистая. Четыре инструмента пронзали воздух россыпями нот, сверкали подобно ручьям в лучах солнца и переплетались в единое, цельное звуковое полотно.
В комнате бушевал неистовый ураган децибел, сияющий жарким светом. Он вытягивал из ребят муку и печаль, в пыль перемалывая все горести и беды. Трей, сам того не замечая, широко улыбался, сверкая зубами сквозь бороду. Дэниел охотно растворился в волнах музыки, блаженное умиротворение приняло его измученную душу в мягкие объятия. Посеревший Мигель осторожно приоткрыл глаза и повёл головой: терзавшая нутро боль покидала его тело под неодолимым звуковым натиском. Артур же с изумлением обнаружил, что его одинокая песнь мучительной печали незаметно превратилась в одну из составляющих могучего гимна — Гимна Жизни и Свету! Он ощутил, как зиявшая в душе рана постепенно затягивается, и поднял взгляд на портрет матери.
«Живи и радуйся каждому дню! — сказали её смеющиеся глаза и блестящие губы. — Я всегда буду рядом с тобой, сынок!»
— За тебя, мама! — прошептал Артур, чувствуя тёплое и такое родное прикосновение на щеке. А затем взорвался стремительным вихрем, и золотистые тарелки грянули счастливым, сияющим звоном.

Гимн Свету разливался по дому, выплёскивался в вечерний полумрак, и каждый, кто его слышал, непроизвольно выпрямлял спину, гордо вскидывал голову, делал вдох полной грудью. Музыка звала ввысь, к вершинам — и что людям жизненные неурядицы, когда в их сердцах беснуется и кипит Гимн Свету!