Сказка на конкурсе

[Михаил Ера]

Сказка
про козлов, оленей и любовь

http://community.livejournal.com/skazki_ru/?skip=20

Об удивительной этой истории мне поведала одна очень уважаемая сорока. Залетала она к нам ненадолго - сестриц навещала.
Теперь сорока, должно быть, вернулась на родину – в свой волшебный звериный мир.
В мире том текут такие же, как у нас реки, растут такие же деревья, зеленеет трава на лугах, по небу так же плывут облака…
Есть там заводы и фабрики, радио и телевидение, начальники и подчинённые…

Вот в этом сказочном царстве, в семьдесят седьмом его государстве жил был козёл. Обычный на вид козёл с бородой и рогами, каких в царстве было полно. Звали козла – Борис Борисович.

Чем-то особенным от остальных козлов он не отличался. Разве что, чуть спокойнее был, - бодался редко. Впрочем, чесать рога Борису Борисовичу нужды не было. Козлиные схватки – это ж ни что иное, как способ самоутверждения, он же был утверждён свыше, и задеть самолюбие Бориса Борисовича мало бы кто дерзнул. Да и козлы в тех краях, как правило, не страдают обострениями этого чистоплюйского чувства.

В финансовом плане у Бориса Борисовича всё было замечательно, - огромная квартира в центре государства, машина представительского класса с персональным водителем - бараном, личная охрана – два волкодава, дача в районе Капустного шоссе…
Не хватало только одного – красавицы жены.

Зная козлиные нравы соплеменниц, Борис Борисович не жаждал связывать себя брачными узами с козами своего круга, а искал чувства чистого - не козлиного.
В скольких государствах довелось побывать Борису Борисовичу, скольких козочек, коз и козлих встречал он - сосчитать невозможно, но так и не нашёл ту единственную и неповторимую, добрую и ласковую, дикую и страстную, - свою любимую.

Жизнь холостяцкая текла в работах и заботах, пока однажды…
Получил Борис Борисович приглашение на свадьбу от своего давно забытого брата – Родьки. Просто – Родьки, потому что по имени отчеству блудного пятнистого оленя никто не называл. Да и не принято в диком периферийном государстве оленей по отчеству величать.

Давненько Борис Борисович не испытывал душевного смятения, а тут вдруг заныло в груди, потревожило память…

Не сложились отношения с братом с молодой бороды. Не хотел видеть олень в нём козла дородного, не признавал старшинства его, а всё норовил подтрунить, усовестить – мол, козлиное не для тебя, Борька; негоже от роду племени отбиваться.
Злился Борис Борисович на брата, всё ждал, пока олень с просьбой к нему явится. Но так и не дождался – ни тогда, ни по сей день, - гордость, видите ли, у него, у пятнистого.

Конечно, Борис Борисович знал гордость оленью – и по должности знал, и по личному опыту. Ведь сам-то он не козлом на свет народился - тоже из оленьих кровей.
В козла начал превращаться, когда по профсоюзной линии освобождённым специалистом на заводе назначили. С тех пор много воды утекло. Полностью Борис Борисович в козла преобразился, и об оленьем прошлом своём не вспоминал даже.
Тут ведь оно как? - должность обязывает. Либо для всех хорошим быть, а себе кукиш у носа крутить - тогда ты олень; либо наперекор – тогда, ясное дело – козёл.
Что поделать – самолюбивым Борис Борисович оказался.

Вертел козёл в руках приглашение, смотрел на него с такой же глубокомысленной задумчивостью, как иной раз водитель его – баран, под капот заглядывал.
Ведь как ни крути, а вроде просьбы приехать, получается! Может, дошло Родьке - оленю бестолковому, что брат у него не абы как, а козёл влиятельный?!

Подумалось Борису Борисовичу, что неплохо было бы в глубинку, на малую родину съездить, – ведь, сколько лет не был!
Захотелось ему вдруг на глушь Туртундскую неофициальным взглядом посмотреть. Чтоб встретили не по протоколу, а бестолково, но душевно, сердечно…
Странное желание для козла знатного, а явилось – не прогнать, в комиссию, тамошним мопсам с таксами в самый долгий ящик - не передать.

Авось и суженая-ряженая как раз в Туртундии найдётся?! - ведь была в юности зазноба-любовь у Бориса Борисовича. Была, да за делами важными государственными, позабылась - на второй план отошла, пока вовсе пропала.

Решил он непременно на свадьбе быть! Решил, будто копытом искру высек – лисе-начальнице позвонил - на хворь сослался, на службу козлиную не вышел, а с водителем – бараном, с волкодавами своими, на машине представительской к Родьке на свадьбу махнул.

Встретил блудный олень козла по-братски, – с улыбкой, с объятиями. Ничего не просил, а наоборот - угощал, чем мог. В доме родительском ту самую комнату отвёл, что в юные годы Борис Борисович занимал.

Нахлынули чувства на козла, - знакомые с юности места грусть-ностальгию пробудили.
Уселся Борис Борисович на старенький диванчик у трюмо, опёрся локтем на гармонь – подругу юности, уставился в помутневшее от времени зеркало, и словно молодым себя ощутил.
Вспомнилась и первая любовь-зазнобушка сердцу милая, и гуляния под луной, и трель соловьиная на рассвете…
Вдруг так тоскливо на душе сделалось – до слёз, до всхлипываний.

Осточертела козлу жизнь кабинетная, на волю вольную захотелось, – чтоб не в пиджачке да при галстуке, а в портках залатанных с гармоникой в руках по селу прогуляться, песню залихватскую с намёками срамными во всю глотку заорать!..
Эх, пропади все пропадом! Ша, волкодавы-оболтусы, валите на шоссе Капустное, там, на даче дожидайтесь! А мы с братом-оленем в кураж пойдем – перед свадебкой мальчишник закатим, самогону попьём, песни погорланим!

И надели они штаны латаные да косоворотки скоморошьи! Преобразился козёл – от брата Родьки отличить трудно, - олень, как есть – пятнистый!

И пошли Борька с Родькой в разгул! И запели они! И хорошо на душе стало, будто вширь она раскинулась и объяла необъятное!

Отвыкла деревенька от куража молодецкого – и стар, и млад, и красен, и ряб – все на улицу высыпали поглазеть, пошутить беззлобно.
Ротозеи многие в пляс пошли. Баран зевак самогоном угощал.

Так дошли они до околицы до самой – под шум, под песни, под веселье. Борькой чувствовал себя Борис Борисович, и так ему это понравилось, что о другой жизни забыл начисто.

На лугу зелёном, ромашками да васильками усыпанном, у бережка речушки у самого, лань стройная на камушке сидела – веночек плела. Оглянулась она, песни молодецкие заслышав, улыбнулась красавцу краснощекому - гармонисту умелому…

Осеклась вдруг гармонь, пальцы по кнопочкам пробежали, меха всколыхнулись…
В глаза её голубые бездонные глядя, затянул Борька:
«Ехал на ярмарку ухарь-купец, ухарь-купец молодой удалец…»

Поднялась лань с камушка, сняла косынку цветастую с плеч, да глаз с гармониста не спуская, в пляс пошла. Веночек, что на бережку плела, Борьке бросила, а сама, смеясь звонко, бегом в деревню припустила, только пятки из-под подола засверкали.

Свистом и смехом весёлым провожали ротозеи лань быструю, а Борька приуныл вдруг, - будто чары колдовские в тот веночек вплела, грусть-тоску на молодца навела.

Впору пришёлся веночек, а сама она, ой да девка - кровь с молоком! - по сердцу.

Печальные песни играл гармонист на обратном пути. Играл да взглядом лань стройную искал. Да так и не нашёл её – будто привиделась, пригрезилась красавица.

На другой день свадьбу играли. Смотрел Борис на невесту молодую, смотрел – сравнивал.
Хороша, стройна невестушка, а лань сбежавшая, всё же красивее и стройнее во сто крат.

Грустил Борис, искал взглядом гостью долгожданную, сердцу милую. Приметил вдруг, что подружка невесты пришла, но отчего-то личико прячет, всё отвернуться норовит.

Вспыхнуло сердце молодца, - признал лань-девицу красавицу!

Уж и роспись началась, - в зал новобрачных пригласили, марш Мендельсона заиграл.

И в зале торжественном, при всём честном народе, у самого стола обручального колено Борис вдруг приклонил и руку с сердцем лани, невесты подружке, предложил.

Зашептались гости, улыбки на лицах солнечными зайчиками забегали. «Горько!» - послышались первые голоса.
«Горько!» - подхватила толпа зевак.
А кому кричали, и разобрать трудно, - Родька-то невесте ещё и кольца на палец не надел – выходит, Борису и лани толпа скандировала!

Смутилась лань-девица красавица, щёки румянцем зажглись, и опять наутёк бросилась – быстрее прежнего. Туфельку, будто Золушка, на бегу потеряла.

Поднял Борис туфельку, к сердцу прижал – «Всё равно моей будешь!», - прошептал.

Плакала лань-девица, в плечо материнское уткнувшись – горькими слезами заливалась. Осрамил козёл знатный перед всем честным народом, а что больней больного оказалось – полюбила лань Бориса, полюбила – клещами из сердца не выдернешь!
Говорила ей мать – успокаивала, мол, любовь зла, доченька…
«Не пойду за козла, хоть люблю его, мамочка! Не пойду, и слово моё крепче крепкого!».

После свадьбы уехал Борис в государство столичное. Боль-тоска в душе его поселилась.

С той поры два года минуло, а любовь-заноза ни Бориса, ни девицу-лань не отпустила.

И однажды весной – едва снег сошёл, въехал в деревню лимузин огромный, и вышел из него не козел бородатый, а самый что ни есть благородный олень!
И признал народ в величавом госте Бориса – козла бывшего. Ничего козлиного в нём не осталось, - поменял он жизнь свою круто.
И вышла лань-девица красавица встречать суженого!

И играли новую свадьбу вскоре! И пели, плясали под гармонь деревенскую!
Женихом был олень благородный, невестой – лань-красавица стройная!

И ещё говорила сорока, что в царстве том козлов поубавилось, а оленей благородных, что на грани вымирания прежде были, всё больше и больше становится.